«Были холопами, стали рабами», – после этих слов Пугачевой в адрес раболепствующих перед фюрером – и некоторых еще вдогон – пошло такое перемывание ее косточек, хоть святых вон выноси. При этом спор между солидарными с ней и ей обиженными свелся в основном к тому, смеет ли вообще представительница древнейшей скандальной профессии эстрадников что-то вякать на гражданскую тематику. По поводу чего и я хочу поделиться одной давней историей.
Пугачева – не мой кумир эстрады, мой – Антонов, с которым у меня когда-то были очень теплые отношения. А завелись с того, что я стал единственным, кто еще в СССР написал статью в его защиту в «Комсомольской правде» после его громкого скандала на гастролях в Куйбышеве. Он же при всем своем великом музыкальном даре был еще и выдающимся хамлом, о чем мне, например, рассказывал другой наш эстрадник Александр Серов:
«Мы с ним лет 10 выступаем на одних концертах, ходим одними коридорами, но он никогда со мной не здоровался. И один раз я подошел к нему, вежливо спрашиваю: «Юрий Михайлович, мы же с вами трудимся бок о бок, почему вы никогда не поздороваетесь, делаете вид, что не узнаете?» Своим ответом он меня потряс: «Потому что я – великий композитор, гений, а ты – говно!»»
И это, я должен сказать, не одного Антонова и не единственная болезнь – из тех, что делают дурную славу всей нашей эстраде с ее закулисьем.
Но есть у настоящего эстрадника и другая ипостась, которую я узрел в том же Куйбышеве, где разбирал этот скандал Антонова с секретарем обкома, взъярившимся на певца за пару вольных слов со сцены. За концерт в многотысячном Дворце спорта Антонову платили какую-то высшую ставку: 19 рублей по тем деньгам, он только за довоз аппаратуры выкладывал из своего кармана много больше. То есть старался – благо авторские гонорары позволяли – исключительно из нестерпимой жажды фанатичного артиста выходить живьем на публику. Так ему же еще, за его же деньги, когда народ ломился, принося казне на рубль затрат по сто – пытались это дело запретить в угоду обидчивому, как избалованная барыня, партократу!
А еще директор тамошней филармонии рассказал мне короткую, но здорово поднявшую в моих глазах этот эстрадный промысел историю про Пугачеву. Она как-то выступала в том же Дворце, что и Антонов, в антракте ей передали телеграмму с сообщением о смерти ее матери. Она вышла на сцену, сказала об этом публике, извинилась, что не может дальше петь – и пообещала, что додаст концерт потом. Никто, конечно, от нее того не ждал, ее без разговоров отпустили, она улетела домой. Но каково же было изумление и филармонии, и публики, когда вскоре она, взяв на себя все хлопоты и расходы, вернулась в Куйбышев, чтобы доработать трагически сорвавшийся концерт – и доработала его.
А она тогда была в зените славы, нарасхват; что ей какой-то Куйбышев, какие-то провинциальные поклонники – но в ее поступке проявилась вся суть настоящего артиста. Который вне сцены может быть любым, но там, где для него святое: я, звезда, и моя публика, – действительно чистейший сорт людей. И я считаю, что она в итоге прошла полностью и с честью испытание на верность тем, в чьем обожании купалась. И потому имеет полное право на те пафосные речи, от которых так корежит, судя по ответным плевкам в ее спину, нашу унаследовавшую дрянному куйбышевскому партократу власть.
Комментарии