Самое свежее

Конец Публициста Раскрыт взрыв вулкана Кракатау. Политические анекдоты Как загибается Европа Эль Мюрид. Замеры благосостояния в России После теракта. Неудобные вопросы. Александр Росляков. Все для победы этой диктатуры, остальное – тьфу!

Еврейская разборка

  •      

          От хорошей ли, от дурной жизни, только повадились советские писатели обзаводиться псевдонимами. По разным, конечно, причинам, - но чаще всё-таки по той самой, единственной. Как в расхожей истории о псевдониме Григория Горина: Гриша Офштейн Решил Изменить Национальность.

     

         Изредка встречались и иные горемычные мотивы. Из записных книжек Ильфа: "Наконец-то! Какашкин меняет свою фамилию на Любимов."

     

         Качественный псевдонимчик мог изрядно поспоспешествовать вашему прославлению. Сменил, скажем, никому не известный киноинженер Игорь Рабинович фамилию, ударился об пол и обернулся маститым поэтом Иртеньевым (памятуя обострённую обидчивость и сугубую злопамятность г-на Иртеньева - смотри ниже - автор считает своим долгом упреждающе разъяснить, что лестный эпитет "маститый" никак не связан с неподобающим мужчине заболеванием "мастит"). Спору нет: гордо звучит псевдоним, благородно, инда по-дворянски! Хоть, говоря откровенно, в сочетании с носатостью носителя, – неубедительно. Ежу понятно: не нашего сукна епанча. 

     

          Тусуясь под благородной аристократической фамилией в московском литературном бомонде, Игорь Иртеньев здорово вжился в образ.

     

         "Вчера на презентации «Иерусалимского журнала» влепил пощёчину одному из его авторов – подонку Алексу Тарну, который несколько месяцев назад написал гнусность о моей жене Алле Боссарт. Долго ждал оказии и вот она подвернулась».

     

          «Гнусность» на поверку оказалась довольно безобидным стишком, притом не называющим имён:

              Устал читать про эту пару
              гламур-колхозных масквичей...

    Но коли новообретённая форма довлеет, куда податься бедному содержанию? Вот и взыграла вельможная спесь! Пребудь Игорёк Рабиновичем – нешто взбрело б ему руки распускать?

     

         В долгу Алекс Тарн не остался, раскровянил мстителю губу. «Объективности ради, должен отметить, что и сам понёс при этом незначительный ущерб, о чем не сожалею. Опухоль на губе бесследно исчезла к утру, а прилюдно полученная пощёчина не проходит до конца жизни».

     

         Тарн проучил агрессора ещё и стихотворным способом. Поставив почему-то свою ответную зуботычину в сослагательное наклонение, он верно определил подоплёку конфликта - дворянскую гордыню:

              Словами он уже не может,

              Да и рука невелика…

              Я мог бы дать ему по роже,
              Но как ударишь старика?
              Ах, Боссарт, Боссарт… Сколько мрази
              К нам эта вынесла волна!
              В своей грязи – графья и князи,
              Среди людей – куски говна.

     

         Прозаик, поэт и переводчик Алекс Тарн (в миру Алексей Тарновицкий) любезно ответил на посланный ему вопрос и прояснил ситуацию: "Нестыковки тут нет. Доблестный невольник чести ударил меня исподтишка, подкравшись в момент, когда я смотрел на собеседницу и держал в руке стаканчик с вином. Поэтому моя реакция была чисто рефлекторной - я отмахнулся свободной левой рукой и попал ему по губе. Драться со старым му@аком я не собирался в принципе".

     

         И напрасно. Хороший свинг отбил бы у возомнившего забияки охоту отвечать на стихи рукоприкладством.

     

    Постскриптум


         - А нам-то что за дело до очередной еврейской разборки? - спросит иной русский читатель.  Отвечу: еврейские разборки издавна возбуждали живой интерес в русском народе. Особенно те, о которых рассказано в книге под названием Библия.

4

Комментарии

1 комментарий
  • Наталия Мещерская
    Наталия Мещерская3 октября 2021 г.-1+1
    Мне для Алки ничего не жалко, — Кто бы там чего не говорил. Я недавно Алке зажигалку За пятнадцать тысяч подарил. Чтоб сумела Алка искру высечь От которой можно прикурить, Мне пришлось ей за пятнадцать тысяч Зажигалку эту подарить. Приобрел я зажигалку эту По такой неистовой цене, Чтобы, прикуривши сигарету, Вспоминала Алка обо мне. На свои купил, на трудовые, Те, что получил за этот стих. Бабки, прямо скажем, — ломовые. Алка, прямо скажем, стоит их. (Рабинович И.)