Власть вроде подаёт команды,а народ вроде им следует.

• Опубликовал Антон Шаварихин 4 мая 2020 г. - 1 494 просмотра
  begemot

  

     В последние дни укрепляется ощущение того, что Россия уверенно проигрывает «войну» с короновирусом. Число заражённых возрастает с каждым днём. Увеличение количества смертей не заставит себя ждать.

     Основной вопрос сегодня состоит в чём, почему это происходит? Ответ, на мой взгляд, прост и коренится в природе российской власти.

     Нынешняя система управления страной строилась и строилась на том, что можно назвать «коммерческой имитацией». Важнейшими требованиями к любой санкционированной сверху (уровень «верха» в данном случае не так уж важен) акции были наличие у неё, с одной стороны, показушных черт «решительности» и «радикальности», и, с другой стороны, явного коммер­чески-карьеристского элемента. Это за два «славных десятилетия» привело к двум последствиям: во-первых, власть окуклилась и стала пленницей статистики и записок, приносимых высшим чиновникам специально обученными людьми; во-вторых, доверие населения к словам и указаниям начальства опустилось до нуля.

     На примере эпидемии прекрасно видно, как всё запуталось.

     В нормальной стране с ответственным правительством и высоким уровнем социального доверия ответ выглядит стандартно. Власти говорят правду о масштабах эпидемии. При первых симптомах делаются анализы. Никто не пытается выдать Covid за пневмонию и записать диабет или сердечную недостаточность в причины смерти, вызванной короновирусной инфекцией. Населению не рассказывают сказок, а сообщают реальные показатели смертности. Гражданам рекомендуют сидеть дома, а в случае невозможности требуют соблюдения мер предосторожности. В учреждения, магазины, об­щественный транспорт нельзя заходить без маски. Люди сами требуют от ближних соблюдать дистанцирование. Так происходит в США, Германии, Великобритании.

   

     В аномальных странах в условиях диктатуры и стадного общества ответ бывает иным. Правда о масштабах скрывается – но при этом власти прово­дят всеобщие мероприятия по диагностированию, выявляют очаги эпидемии и закрывают их на полный карантин от внешнего мира, жёстко ограничивая передвижения внутри поражённых зон (в Ухани возможность выходить из дома/квартиры имел один член семьи раз в три дня максимум на час). Никакой самоизоляции для диагностированных больных не предусмотрено – все немедленно отправляются в больницы. Часть экономики фактически работает в условиях военного положения, всё регулирование исходит от государства. Так боролись с эпидемией в Китае.

     В России власти думают, что они могут действовать по-китайски, а народ будет вести себя по-европейски. На всех этажах управления медленно признают масштабы эпидемии – но при этом наивно хотят, чтобы народ боялся последствий.

   

  При этом под разговоры о скором выходе на плато вводятся ограничительные меры, которых нет ни в Европе, ни в США. Только в Москве уже выписали штрафов на 160 миллионов рублей, наплодили бессмысленных и унизительных инструкций – но и близко не получили миланского или мадридского уровня самоизоляции, до­стинутых без штрафов и засилья полиции. Власти сами провоцируют мас­штабные всплески эпидемии: увеличение числа заражённых в последние дни коррелирует с коллапсом в московском метро 15 апреля, а в регионах – с празднованием Пасхи 19 апреля. Полная импотенция, проявленная на фоне широкого коллективного отмечания майских праздников, аукнется в середине месяца, уничтожая надежды на выход из самоизоляции и начало «перезапуска» экономики. Малый бизнес закрывается под предлогом опасности эпидемии, а на Чаяндинском месторождении «Газпрома» из 10 тысяч вахтовиков болеет почти половина – такое скопление народа не рассматривалось как проблема, ведь это же «системообразующая» компания. Ну и так далее.

     В общем, всё как всегда. Власть делает вид, что руководит, народ пытается делать вид, что следует её командам. Президент отсиживается в своём бункере. Катастрофа неотвратимо приближается.

   

  P.S. Хотя главной темой начинающейся недели, несомненно, станет осмысление ускорения коронавирусной пандемии в стране, я бы хотел отметить ещё один важный тренд, вытекающий из исследований настроения граждан. По данным экспертов Сбербанка, за последний год размер идеальной зарплаты в представлении жителей страны снизился более чем на 10,5% – 66 до 59 тысяч рублей в месяц. При этом следует учитывать, что речь идёт о номинальном доходе – следовательно, в реальном выражении мечты россиян сократились приблизительно на 15% (а если принимать во внимание падение рыночного курса рубля и опережающий рост цен на товары, потребляемые малообеспеченными гражданами, то более чем на 20%). При этом средняя номинальная начисленная зарплата в феврале 2020 г. составляла, по данным Росстата, 47,3 тысячи рублей против 43,1 тысячи годом ранее – таким образом, всего за год разрыв между реальным и идеальным положением дел сократился почти вдвое (если уж совсем точно, то на 49%).

   

    Что это означает? На мой взгляд, сигнал очевиден: население больше не ждёт существенного улучшения своего жизненного уровня; при этом даже в более сложной ситуации люди говорят о готовности сберегать (доля стремящихся откладывать хотя бы какие-то деньги выросла за год с 27 до 35% респондентов) – а за этой готовностью стоит понимание того, что жизнь завтра будет хуже, чем сегодня. Данная картина радикально отличается от той, что имела место в период кризиса 2008-2009 гг., когда правительство за счёт резервов сумело поддержать жизненный уровень граждан (даже в 2009 г. реальные располагаемые доходы… выросли на 3,0% при экономическом спаде в 7,9%). Тогда власти не могли не предпринять соответствующих мер – люди находились в относительной эйфории после десятилетия экономического роста, но сейчас, после шести лет падения уровня жизни, они, похоже, уже не верят в лучшее.

    На мой взгляд, этот факт является важнейшим аргументом в пользу того, что власти и далее не будут делать акцент на финансовой помощи гражданам. Мы привыкли говорить, что «путинский консенсус» 2000-х годов состоял в готовности россиян «разменять» политические свободы на экономическое благосостояние. Мне кажется, что таким было, скорее, представление политологов и экспертов – на самом же деле речь, вероятно, стоит вести об атрофировании способности реагировать на экономические перемены. В политике общество в некоторой мере ещё «живо» (ущемление избирательных прав или права на нормальные условия жизни порой встречает отпор – см. Болотную или Шиес), но в экономике оно умерло. Россияне не требуют финансовых «компенсаций» за политическую лояльность потому, что сама гипотеза о подобном «размене» была изначально ложной.

    Пора признать, что после политической турбулетности 1992-1993 гг. (которая во многом была не более чем отзвуком мобилизаций второй половины 1980-х, а не прецедентом борьбы за гражданские и экономические права) россияне никогда не поднимались на защиту своих экономических интересов, а ухудшение экономической ситуации порождало в обществе не протест, а пассивность и апатию. В последнее время положение ухудшается: люди не только не готовы бороться за повышение уровня жизни (как это десятилетиями делали трудящиеся в «благополучных» европейских странах) – они, по сути, открыто предлагают властям грабить их ещё больше. Можно не сомневаться, что призыв будет услышан…

  Владислав Иноземце