Есть такой аргумент относительно замордованного и озверевшего русского народа, который де сам привел к власти нынешний режим, рукоплещет всем его людоедским мерам как внутри страны, так и за рубежом: сами виноваты, вот посмотрите на свободолюбивых французов (украинцев, казахов, киргизов, канадцев). Чуть что – они сразу на улицу и на баррикады. А вы – терпилы, потому так и живете.
Справедливо. Если не понимать сущности режима, правящего в России. Он традиционно воспроизводит одну и ту же форму своего бытия: дичайшая упертость, хроническая застойность, которая всегда способствует доведению любого мало-мальского кризиса до катастрофы. Преодолевается она сносом всей предыдущей структуры – но при этом остается нетронутой сама суть системы. Что и служит к восстановлению той же самой безнадежной унитарно-централизованной структуры с ровно теми же, что и в предыдущий раз, противоречиями.
Два раза в России происходил масштабный рывок – во времена Петра и Сталина. Застойные явления преодолевались тогда через мобилизационный формат управления, который предполагает стремительное выдвижение назначенцев, бесперебойную работу социальных лифтов – но это же истощает систему управления, которая физически не может существовать в перманентном антикризисном режиме. Поэтому переход к менее экстремальным формам управления немедленно восстанавливал прежнюю застойную систему – с теми же проблемами. После Петра инерция развития тянулась еще лет 50-70, после Сталина – от силы лет 5-10 (те самые «золотые шестидесятые», которые сменились застоем).
В общем у нас постоянно сама себя воспроизводит та система управления, которая развивается только в мобилизационном режиме. Выход из него немедленно убивает развитие и переводит всю систему в состояние сначала застоя, затем, по мере накопления противоречий – через кризисы к новой катастрофической итерации. Народ в этом сценарии всегда возникает именно в последний, катастрофический этап, и будучи неорганизованным, становится просто инструментом замены предыдущей структуры на новую. Без смены системы власти и управления.
Советский период не стал исключением, просто он реализовал очень мощный потенциал, который ранее гасился общинным укладом жизни народа. Если коротко, общинный уклад – это специфический механизм выживания в наших условиях. Община решала вопросы выживания конкретного человека (семьи), но при этом буквально давила его, вынуждая поступать «как все». Развитие в общинном укладе – вещь невероятно сложная, длительная и чаще всего сопровождаемая тяжелейшими кризисами.
Советская власть разрушила общину, взяв на себя вопросы выживания конкретного человека. При этом был высвобожден творческий потенциал, и невероятный успех первых десятилетий Советской власти был обусловлен именно этим взрывным высвобождением творческого начала конкретного человека. Таких темпов развития не знала вся мировая история. Чтобы не быть голословным, немного цифр: в 1913 году на долю России приходилось 4% мировой промышленной продукции, а ее население составляло 9% населения мира. К середине 80-х годов удельный вес населения СССР сократился до 5,5%, но доля промышленной продукции Советского Союза в мировом объеме достигла уже 14,5%. Эти данные были приведены в статистическом сборнике ЦРУ. За 70 лет Советской власти промышленность в СССР развивалась в 6 раз быстрее, чем в остальном мире.
Однако этот источник был исчерпан, а система управления к 70 годам вышла из мобилизационного формата, быстро перейдя к традиционному унитарному. Что привело к понятному эффекту: слишком сложный объект управления оказался не по зубам остановившемуся в развитии управленческому контуру, который решил проблему через принудительное упрощение системы – распад. И опять народ в качестве субъекта появился уже в период катастрофы, а в силу отсутствия сколь-либо дееспособных организационных структур очень быстро перешел в роль инструмента управления. Проще говоря – его использовали.
Ничего не изменилось и сегодня. Демократия для российской элиты оказалась слишком сложным механизмом управления, а после прихода к власти мафиозных структур, которые накачали ресурс и организованность в девяностые, мафия просто вернула страну к тому же дикому варианту централизованного управления. Понятно, что полное отсутствие хоть какого-то государственного мышления у бандитов не могло не привести к нынешнему положению вещей: весь накопленный ранее национальный потенциал был расхищен. И кроме того на каждый украденный рубль четыре-пять были разбазарены. То бишь если властная мафия украла от 3 до 4 триллионов долларов, то кратно большие суммы были просто спущены в никуда. В украинском языке есть такое выражение: «розтрiнькали».
Но есть и еще одна особенность нынешней истории. Путинский периферийный гангстерский империализм вполне закономерно подошел к своему финалу через фашизм. Фашизм характеризуется внутренней устойчивостью через принудительное «охлаждение» социума, которое достигается внутренним террором и внешней агрессией. Оба фактора у нынешней России проявлены, что называется, в полный рост. Правда, это же является и причиной его неизбежного краха – ресурсно переохлажденная система всегда неустойчива и в итоге она (как правило) заканчивает свое существование через внешнее поражение, так как склонна не просто к агрессии, а к авантюристической агрессии. Что, кстати, мы сейчас и наблюдаем.
По сути любое военное поражение Кремля сегодня обрушит его систему власти почти со 100-процентной вероятностью. И – снова по кругу. Либо мы снова пройдем через катастрофу к восстановлению все той же негодной унитарной системы власти, либо сумеем выйти на создание принципиально новой, распределенной системы с новым структурами. Привычно и комфортно, безусловно, снова строить империю, заниматься «собиранием русских земель» в самом архаичном понимании этого термина – и мы опять уйдем на тот же самый вираж с тем же концом. Очень непривычно и чудовищно некомфортно пойти другим путем – ломая стереотипы, психику, и в каком-то смысле цивилизационный код.
Выбор в общем-то неизбежен. Но его придется делать нам, определяя жизнь следующих нескольких поколений. То, что нынешний режим – труп, я уже даже не хочу пояснять. Чем быстрее он издохнет, тем менее травматичными для нас и окружающего пространства будут последствия (хотя они уже крайне нелегки). Но здесь главное – что будет потом. И насколько народ на этапе катастрофы сумеет преодолеть традиционное использование себя исключительно в качестве инструмента чужой по отношению к нему политики.
Комментарии