Сергей Кара-Мурза: «Политический бунт предполагает переворот в видении мира»

• Опубликовал Александр Нефедов 8 января 2021 г. - #Власть Революция Россия Владимир Путин  - 1 818 просмотров

  Историк и учёный о революции, расизме, невежестве и слепоте в большом интервью на «СП»

  Дмитрий Зуев, - https://svpressa.ru/post/article/286523/

  
  

  

   

  Сегодня в серии «Большое интервью» — один из крупнейших советских и российских ученых XX века Сергей Георгиевич Кара-Мурза. Состоявшись еще в СССР как химик, выпускник МГУ, он пришел в гуманитарии через методологию науки. Занимаясь масштабными проблемами системного анализа, Кара-Мурза внес неоценимый вклад в социологию, политологию, науковедение, философию, стал автором огромного количества фундаментальных научно-популярных трудов, статей и идей.

  «СП»: — Сергей Георгиевич, добрый день! Сегодня очень много говорят о том, что важно сохранить историческую память, чтобы двигаться дальше. Как вы охарактеризуете состояние современной исторической науки в России, в мире?

  — Был рывок, в нем было сделано много открытий мирового значения. В основе советского проекта был крестьянский общинный коммунизм. Маркс считал его реакционным, он исходил из того, что крестьянство должно исчезнуть, породив сельскую буржуазию и пролетариат. В это верил поначалу и Ленин  (https://svpressa.ru/persons/vl...), но к 1905 году он рассмотрел и понял новую картину мира. Его подвиг в том, что он преодолел давление марксизма, при этом он нашел такие доводы, что стал не пророком, а вождем масс.

  Но после войны картина нашего мира резко изменилась, а мы все смотрели на старую картину. Так постепенно соединились тучи — и подошли грозы и бури. И мы переходим грозное состояние — и науки, и общества.

  «СП»: — Можно ли сказать, что слова Мединского о том, что история должна служить государству, — это не пропагандистская горячка, а объективное восприятие гуманитарной науки XXI века?

  — Сказать можно, но нельзя понять — после 1955−1960 годов мы утратили «неявное» знание. Сейчас начали думать и рассматриваем картины «реального». Что мы понимаем в «объективном»? Скажите, почему Февральская революция устроила Гражданскую войну, хотя ее силой были либералы и социалисты? Вот слова видного деятеля Белой армии, генерала Слащёва-Крымского, который писал, что по своим политическим убеждениям эта армия представляла из себя следующее:  «Мешанина кадетствующих и октябрьствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов… „Боже Царя храни“ провозглашали только отдельные тупицы, а масса Добровольческой армии надеялась на „учредилку“, избранную по „четыреххвостке“, так что, по-видимому, эсеровский элемент преобладал».

  

  В начале ХХ века, во время кризиса классической физики и изменения научной картины мира, возникла новая парадигма, — «постклассическая». В науке стали различать два взгляда на природу: науку бытия — видение мира как стабильных процессов, и науку становления, когда преобладают нестабильность, переходы порядок-хаос, перестройка систем, кризис старого и зарождение нового. В те времена (начало ХХ века) было очевидно, что и меньшевики-марксисты, и легальные марксисты, и кадеты, и эсеры, и западные социал-демократы — мыслили и проектировали будущее кардинально иначе, чем Ленин и его соратники. Они по-разному понимали пространство и время, следовали разным способам и нормам мышления и объяснения. Поэтому проект Октябрьской революции был совершенно иной, чем у Февральской революции. В Октябрьской революции группы (крестьяне, рабочие, солдаты и интеллигенты) пошли по дороге становления. Они неявно увидели и поняли необратимости, неравновесия и нелинейные процессы. Столкновение двух революций вместе изменило всех людей, — их сознание и образы будущего, Гражданская война и катастрофа братоубийства, распад Российской империи и сборка СССР, интервенция Запада, голод и эпидемии.

  Это мы уже прошли, старики свою задачу сделали, а номенклатура держалась за старую картину мира. А теперь надо рассмотреть процесс распада народа — как и зачем? Мы не поняли катастрофу распада народа. Мы плывем в водовороте и смотрим туманное реальное. В таком состоянии все мы понемногу погружались в невежество.

  И вот Андропов сказал: «Мы не знаем общества, в котором живем». 

  В этом признании было предчувствие катастрофы. Перед нами — стихия, и куда она движется, неизвестно. Потом Ю. Н. Афанасьев (известный коммунист-демократ) сказал людям: «Мы на самом деле были слепые поводыри слепых».

  Если так, то разумные люди более-менее должны обдумать картину и слепых поводырей, и постепенно садиться рядом и осторожно объяснить свои страхи, их ценности, что будет у их детей, какие народы могут нам помочь или какие накапливают угрозы для нас. Если этого не делать, будут «холодная война» и криминалитет.

  Уже многие на собственном опыте убеждались, к чему приводят утопические проекты и какие бедствия несет простому обывателю разрушение структур, которые обеспечивали общественную жизнь. Посмотрите, сколько горя прошло на постсоветской земле.

  В 1970—1980 годах стало больше людей с необычным мессианским представлением об их роли как разрушителей «империи зла», и появилась часть интеллигенции, мировосприятие которой сопровождалась «взрывом коммунистической экзальтации». Представьте, А. Д. Сахаров — великий ученый, трижды Герой Социалистического Труда — сошел в другую колею. Он в «холодной войне» встал на сторону Запада против СССР. В результате многие люди, и он, — прошли через трагедии.

  

  Ведь это болезнь! Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культурного слоя России, можем уподобить латентному вирусу — он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. К какому расщеплению сознания приводит его действие, видно уже на трагической судьбе Чаадаева, «первого русского философа», патриота России, в то же время отрицавшего весь ее исторический путь и тем самым разрушавшего ее «национальную субстанцию» — «ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины».

  С середины 80-х годов проблематика «центр-периферия» была очень популярна в элитарных кругах советских экономистов и философов. Она обсуждалась на многих семинарах и конференциях, переводились и издавались важные книги, у всех на слуху были доклады Римскому клубу, ряд наших видных интеллектуалов даже стал их членами. Таким образом, наша интеллигенция не может сказать, что «она не знала» о периферийном капитализме как специфическом мировом укладе. Некоторые интеллектуалы (например, режиссер Андрей Кончаловский, - https://svpressa.ru/persons/an...) даже стали пропагандировать Бразилию как образец жизнеустройства, на который должна ориентироваться Россия.

  Посмотрите, что такое Бразилия! Вот Бразилия, общество «двух половин». В 1980—1990 годах здесь 47% населения относилось к категории «нищего», в 1992 г. это число составило 72,4 миллиона (Из «Отчета по человеческому развитию. 1994». OOH, Оксфорд Юниверсити Пресс). Такое общество уже приходится контролировать террором, и в трущобах (фавелах) регулярно устраивают акции устрашения, пускают кровь в больших количествах. Повод всегда найдется.

  Я жил в университетском городке близ Сан-Паулу (Бразилия), далеко от трущоб большого города. И все же в поселке преподавателей по аллеям все время курсируют джипы с охранниками. Внутри этого поселка, за высокой стеной — цитадель, дома богатых профессоров. Вдоль стены ходят автоматчики. Профессор, у которого я жил, нанимает охранника, который возит его дочку в балетную студию.

  Полезно просмотреть выжимки статистики и социологии: «Сложные проблемы молодежной политики. Серия «Библиотека аналитика». М.: Когито-Центр. 2016. — 56 с. Это показывает картину нашего мира.

  Вот содержание: 1. Молодежь как сильно структурированная общность. 2. Современная молодежь — неизученный предмет. 3. Важные элементы фона. 4. Культурный кризис. 5. Отметим ряд новых среднесрочных условий. 6. Общее представление о реформах среди молодежи. 7. Воздействие реформы на молодежь. 8. Бедность молодых. 9. Крайние формы аномии молодежи. 10. Кризис как генератор «необычных» общностей.

  Так что «слова Мединского» идут еще по разным тропинкам, — и везде трясина.

  «СП»: — В последние 50 лет произошла революция в области способов хранения и передачи информации. Через 500 лет наши потомки будут точно знать обо всем, что происходит сегодня. Какова должна быть новая историческая этика в мире, где утаить ничего невозможно? Современные технологии — добро или проклятие человечества?

  — Это одна из главных проблем, — но почти никто к ней не подходит. «Революция в области способов хранения и передачи информации»? Это же иллюзия! С самых первых зачатков разума человека он передавал информации на основе рационального сознания, но главная часть проектов и попыток натолкнулась на ошибку. Инновации создаются массами людей. Более того, великие ученые, бывает, погружаются в невежество. А может, люди разошлись, и разные группы считают, что их ценности — главное, и что другие потеряли ценности. Так начинаются войны.

  В 2021 году, в первую ночь мы услышали старую прекрасную песню — «Как молоды мы были» (1976). Уже в то время это была апокалиптическая песня! Для образов будущего необходим поток идей особого типа — откровения (то есть открытие будущего). Создание таких текстов называют апокалиптика. Известно, что «апокалиптическая схема висит над историей», то есть это люди, которые смотрят в будущее.

  Эти люди — «Первый тайм мы уже отыграли / И одно лишь сумели понять…». И они — «не всегда мы себя узнаем». Литература такого рода — необходимый ресурс революций, войн, реформ. И труды марксистов, и вирус евроцентризма, и доктрина реформ 90-х годов в России — иллюстрация канонов апокалиптики такого рода.

  А. Н. Пахмутова и Н. Н. Добронравов создали образ нашего поколения, и этот образ распался. Для многих это было трагедией. У советских студентов (1950−1970 годов) в конце 1985 года «откровения» раскололись:

  Как молоды мы были, как молоды мы были,

  Как искренне любили, как верили в себя!

  Не забыть нам любимые лица,

  Не забыть нам родные глаза.

  Более того, многие, кто поверил «откровению», получили «культурную травму». Вот: «Мы друзей за ошибки прощали, / Лишь измены простить не могли!»

  

  Вот и распад друзей. Владимир Максимов с горечью писал (1991): «Мне непонятна та радикальная мстительность, которую проявляют сегодня иные нынешние прогрессисты, еще вчера осыпанные всеми мыслимыми милостями и наградами времен застоя. С какой это стати любимец всех современных ему вождей Евгений Евтушенко … превращается сегодня в этакого отечественного Маккарти и устраивает охоту за ведьмами в Союзе писателей? С какой это стати другой писатель, которого я очень высоко ценю как прозаика, проживший одну из самых благополучнейших жизней в советской литературе, вдруг призывает народ выращивать пеньку, чтобы вить из нее веревки для коммунистов?»

  В первых советских поколениях — и в интеллигенции, и в госаппарате, у военных и практиков главных типов деятельности вырабатывалась реальная советская политэкономия, но строительство этой большой системы происходило отдельно, вразрез с проектом создания политэкономии для СССР на основе марксизма. Считалось, что «Капитал» Маркса задал методологию и для капитализма, а затем и для социализма — как универсальную парадигму. Эта ошибка заложила корни драмы и в конце — катастрофу картины мира СССР.

  С начала краха СССР, новых кризисов и войн в большинстве народов и культур изменяются картины мира, смыслы понятий, образы прошлого и будущего — и даже самого человека. Старые инструменты для изучения, понимания и освоения реальности недостаточны. Наша жизнь обволакивается, как туманом, неопределенностью, все больше и больше усилий мы тратим на попытки и ошибки. Распадаются дисциплины и теории, нормы и табу, институты и авторитеты. В этой атмосфере потоков невежества, манипуляции и нигилизма в СМИ и в деградированной массовой культуре страдают мышление и взаимное рассуждение людей. Страдают память, сознание и логика, оптимистические эмоции и конструктивное творчество. Такая атмосфера давит на все группы и общности народов — и читателей, и авторов. И все равно, наши читатели и авторы должны выполнять свой долг: писать, читать, обдумывать и общаться.

  За последние тридцать лет многие поняли, что они ошибались в смысле структуры классической политэкономии Нового времени. Наши экономисты конца ХIХ века, и позже во время революции, а потом в сообществе советских теоретиков экономической науки, концентрировали внимание на актуальных проблемах экономики (и экономической науки). Но политэкономия — это совсем другой предмет, потому этот предмет и назвали политической экономией.

  Политэкономия — интегральный текст (доктрина). Этот обобщенный образ соединял науку, историю и предвидение будущего, идеологию и прочее, синтез представлял картину ядра бытия цивилизации, это суперсистема. В ней проникают друг в друга главные системы: политика, экономика и культура. Из нее можно брать части, но надо иметь в виду остальные части — тогда возникает насыщенный и динамичный образ бытия и становления.

  Как же увидеть ядро бытия цивилизации, страны, народа? Ведь экономика неотрывно соединена с политикой, со стихиями психологии и другими, культурой и часто с войной. Ее невозможно вылущить, как орешек. Образ этого сгустка, в его движении, люди создают в воображении по-разному. В период русской революции и до конца ВОВ разрабатывалась наша собственная политэкономия для России (СССР), — в чрезвычайных динамичных условиях. Это была политэкономия мирового класса — это говорили и на Западе, и на Востоке. Бертран Рассел написал: «Можно полагать, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна, которым удалось завершить огромную работу синтеза». 

  Но сложный синтез — это и есть революция в науке.

  Главное, что политэкономия для СССР не могла быть создана на основе марксизма, потому что образы, понятия, ценности и риски у Маркса и советских ученых были совершенно разными. Их читали теоретики-марксисты, небольшое сообщество, но усвоить смыслы Маркса и одновременно российской реальности было трудно. Это обнажилось в перестройке и далее.

  

  Маркс предупреждал, что предмет его учения — западный капитализм и западный пролетариат. Даже образ ожидаемого социализма, созданного из капитализма западным пролетариатом, Маркс представлял категорически иным, чем вызревал в России. Для нас главное было то, что Маркс изучал капитализм и его будущее.

  Но многие ученые знали, что лидер компартии Италии А. Грамши в статье под названием «Революция против „Капитала“» (5 января 1918 г.) высказал важную мысль о русской революции: «Это революция против „Капитала“ Карла Маркса. „Капитал“ Маркса был в России книгой скорее для буржуазии, чем для пролетариата».

  Вот предисловие к индийскому изданию учебника политической экономии 1955 Виджай Сингх: «Отметим, что учебник политической экономии 1955 года во многом суммировал собственное понимание советскими экономистами советской экономики в период вскоре после смерти Сталина и что более поздние учебники были ориентированы на нормы „рыночного социализма“… Между 1953 и 1955 гг. в экономике Советского Союза произошли радикальные изменения в духе неолиберализма… Новая экономическая система нашла свое точное отражение в третьем издании „Учебника политической экономии“, которое вышло в 1958 г. и в котором было сказано, что средства производства обращались в государственном секторе как товары».

  Как же можно было для ключевой доктрины советского социализма взять за основу политэкономию капитализма Маркса!

  Мы мало вникали в роль монархического государства России в народном хозяйстве. Было непросто понять смысл такого суждения Вебера об историческом фоне революционного процесса в России. Посмотрите, что понял Вебер: «Власть в течение столетий и в последнее время делала все возможное, чтобы еще больше укрепить коммунистические настроения. Представление, что земельная собственность подлежит суверенному распоряжению государственной власти, … было глубоко укоренено исторически еще в московском государстве, точно так же, как и община» (смотрите Донде, Комментарий Макса Вебера к русской революции // Русский исторический журнал. 1998, № 1).

  «СП»: — В вашей книге «Советская цивилизация» вы соотносите ваши политические, философские взгляды с «эпизодами» личного опыта. Когда я смотрю на людей старшего поколения, я вижу прежде всего «сложность» характеров. Советские люди были сложными: личный опыт, политика Партии, мораль и нравственность, заложенные великими русскими классиками, традиции — уживались в каждом. Сегодня молодое поколение больше напоминает известного героя Тургенева. Часто молодые люди бывают пылкими, но «сложности» характера нет. Можно ли сказать, что неожиданная свобода XXI века сыграла с молодым поколением России злую шутку?

  — Я так скажу о «сложности» характеров вообще и советских людей. Грубую картину можно разделить на три этапа. Мы узнали (мало) о ХIХ веке России (Евразия), но сейчас мы собираем знания. Все они сложные — огромные цивилизации. Россия создала свой синтез — и природа, и этносы, и системы, и религия, и апокалиптика…

  Но в ХVII веке произошла огромная культурная мутация — в Западной Европе, перетекая одна в другую, произошли четыре революции. Религиозная революция, Реформация изменила представления о Боге и человеке, затем прошла Научная революция, которая создала новое представление о мире и о человеке, она

  Источник: Продолжение: https://cont.ws/@zauralec47/1881441