Апрель - пролетник, налетник, дубень, капельник.

• Опубликовал Ким Сушичев 21 апреля 2018 г. - #славяне  #русь  #месяцеслов  #апрель  #пролетник  #егорий  - 1 691 просмотр

     Сухий (март) позимье кончает, - "апрелю", пролетнему месяцу, путь-дорожку кажет. "Апрель" весну починает необлыжную; в "апреле", по народному слову, земля преет. Недаром молвится, что «апрель всех напоит», что «март - пивом, апрель - водою славится». Идёт весна к "апрелю", идёт да зиму со свету белого сживает! А как перешагнёт она - красная краса - через порог позимнего сухый-месяца, да поравняется с 1-м "апреля", - так и зиме, седой лиходейке, карачун пришёл! Но русский мужик прост-прост, а сам всё-таки не верит ни первой ласточке, ни первому "апреля". «Апрель сипит да дует, бабе тепло сулит, а мужик глядит: что-то ещё будет!» - говорит посельщина-деревенщина. «Апрель обманет - под травень (май) подведёт!» - приговаривает она, памятуючи, что травень - самый тяжёлый в году месяц. Но есть и более доверчивый народ на Руси: «Дождались полой водицы, ай да батюшка апрель!» - не нарадуется, не натешится он, по заваленкам сидючи да на "апрельском" солнопеке пригреваючись. Что такому легковерному мужику-рубахе до воркотни стариков, семь раз меряющих да один отрезающих, - пусть их там твердят-повторяют свои поговорки, вроде: «Не ломай печи, ещё апрель на дворе!», или - «Ни в марте воды, ни в апреле травы!». Играют полой водою овражки, горят-тают снега, - стало быть, весна на дворе, стало - пришла она «с милостью, с великою радостью», с надёжами на будущий урожай, - думает надеющийся на весну люд. Не привыкать ему к «пустым щам», с коими приходит на светлорусский великий простор первый день пролетнего месяца.
  
     В стародавние годы звался на Великой Руси "апрель"-месяц «пролетником», на Малой Руси слыл он - как и у поляков - за «кветень» («цветенем» прозывался также и "май" по другим славянским местам); чехи со своими сородичами-соседями, словаками, величали "апрель" «дубенем», сербы - «налетним», кроаты - «джюджревчаком» (от Юрьева дня); у иллирийцев звался он «травяным». Деревняя Русь встречала пролетник вторым в году из двенадцати братьев-месяцев; затем, при листопадном (сентябрьском) новолетии, стал он приходиться восьмым по счёту, а с 1700 года пришлось ему быть четвёртым. На сём самом месте остаётся он и до наших дней.
  
     Пролетнее 1-е число повсеместно, а не на одной только Руси, слывёт днём всяческого обмана: походя, с шутками да прибаутками, лжёт об сю пору чуть ли не весь мир, населённый живыми людьми. И ведётся сей привившийся к жизни обычай с незапамятных лет. «Первого дубеня не сологать, так когда же и веремя для сего потом выберешь!», «На 1-е налетье и глупая баба умного мужика на пустых щах проведёт и выведет!», «Врать-то, брат, ври, да оглядывайся: нынче не первое капельника!» - говорят в народе. «Не обманет и налетник Тита, что завтра молотить позовут, - по гумнам на 2-го дубеня одно вороньё каркает!», «Ворона каркала-каркала да 2-го пролетья день мужику и накаркала!» - приговаривают подсмеивающиеся над своими недохватками-недостачами деревенские краснословы.
  
     С третьим днём капельника, пролетнего месяца, связана в народной Руси примета промышляющего рыбным ловом трудового люда. «Не пройдёт на 3-е лёд - весь весенний лов на нет сойдёт!» - замечают они. В некоторых местностях, - переимущественно по рыбным северным рекам, - приурочивают к сему дню рыбаки угощенье «дедушки-Водяного». Минут сутки, смотрит деревня, а на двор уж «пришло 5-е налетье, тёплый ветер подул!». Домовитые бабы твёрдо памятуют, что «на 5-е растворяют оконницу», и до сего дня ни за что не выставляют в доме переплёты (рамы). «Раньше 5-го окна настежь - весеннему теплу дорогу застишь!», «До 5-го дует сиверок (холодный северный ветер), с 5-го теплынью тянет!» - говорят они. Поверье деревенское заставляет и циркунов-сверчков прилетать на огороды вместе с первыми весенними тёплыми ветрами. «Пришло 5-е, тёплый ветер подул, окна отворил - дом без дров натопил; сверчок - цок-цок, с огорода под шесток!» - голосит о сём волжский прибауток. «С 5-го дня и стряпать бабе веселее: сверчок под шестком ей песню поёт!» - вторит ему другой, подслушанный в тех же местах великорусского красного говора.
  
     8-го пролетника туляки, посадившие - по их же, тульскому, старинному сказу - блоху на цепь, разсказывают, что в сей день встречается солнце красное с ясным месяцем. Встреча - встрече рознь: бывает и к добру, и к худу! Светел 8-й день - добрая встреча, пасмурен - худая. В первом случае ждут туляки хорошего лета, в последнем - недоброго. По народной поговорке, ходящей и не вокруг одной Тулы, а и по многим другим местам: «Горденёк ясный месяц, и красному солнышку не уступит: задорен рогатый пастух - всё звёздное стадо перессорит!».
  
     По примете охотников, 12-го налетья вылезает медведь - лесной воевода - из своей берлоги, вылезает - в кусты идёт. «Заяц, заяц, выскочи из куста, дай место Топтыгину!» - можно по лесным местам услышать от деревенской детворы поговорку.
  
     Успеют перешагнуть через порог всего одни сутки, а у охотника - новая примета: 14-го переселяются лисички-сестрички из старых нор в новые. Нападает после сего, по уверению старых стрельцов-ловцов, на лису куриная слепота: три дня, три ночи не видит хитрый зверь ни темноты, ни света Белого, - сидит на новом гнездовище да дремлет, покуда ему ворона не станет клевать головы. На сие поверье краснобаев-охотников, обыкновенно, отзываются словами: «Не любо - не слушай, а врать не мешай!». Недаром славятся охотники тем, что не только птицу-зверя бьют, а и всякие небылицы плетут, - так почему же менять им своему любимому обычаю для весеннего-пролетнего дня...
  
     14-й день зовётся во многих местностях «вороньим праздником». По старинному переданию, на него каждый старый ворон отпускает своих годовалых воронят на отдельное гнездо - «на особое житье». Ворон - птица вещая, и не только вещая, а и зловещая. Живёт ворон-птица, по народному поверью, до трёхсот лет. «Старый ворон мимо не каркнет!» - говорят старые люди, сведомые во всяком добре и худе. Народное верие замечает, что на богодоме (церкви) ворон каркает к покойнику на селе, на доме - к покойнику во дворе. «Налетели чёрны вороны!» - говорят про обуявшие человека беды-напасти. «Ворон - ворону око не выклюет!» - замечают о дружной-соголосной жизни злых людей.
  
     Сродни ворону зловещему ворона, да не того разбора сия птица. Если она и каркает, то вся беда от сего, по народному передставлению, не пойдёт дальше ненастной погоды. «Ворон каркает к несчастью, ворона - к ненастью!» - говорят на Руси. «Ворон - волшебник, ворона - карга!» - отзывается о сей птице вороньего рода народное слово. Вороной в переносном смысле слова зовут каждого неразторопного человека. Сие -то же, что рохля, разиня, зевака. «Проворонить» - значит: прозевать, пропустить мимо рук. «Ну, начал наш Иван ворон считать!» - говорят о недальновидных людях; «Метил в ворону, а попал в корову!» - приговаривают о них же. Как относится народная Русь к свойствам вороны, видно, например, из таких поговорок, как: «Пугана ворона и куста боится!», «Ворона - сове не оборона!», «Вороне соколом не бывать!», «Наряди ворону в павлиньи перья, всё каргой останется!», «Ворона прямо летает, да всё без толку!», «Где вороне ни летать, а всё навоз клевать!», «Одна ворона и за море летала, а всё той же каргой вернулась!», «Не живать вороне в высоких хоромах!», «На что вороне большие разговоры, знает она одно своё кра!» и т. д. О воронах у деревенских, умудрённых опытом, погодоведов существует ряд особых примет. Если каркает воронья стая летом - быть дожю, зимой - морозу. Играть примутся на лету вороны-карги - жди вёдра. Ведуны-знаецы передсказывают по «воронограю» (крику воронов и ворон) не только погоду, но даже и судьбу человеческую
  
     Пересекает день 15-го числа пополам налетник месяц. С сим днём связаны немалые заботы у пчеловодов. Опыт давних лет советует им осматривать омшаники, прислушиваться: начала ли гудеть пчела - Божья работница - в ульях. На юге в обычае выставлять в сие веремя пчёл из зимних помещений на вольный воздух. «На 15-й день вынимай пчёл из-под спуда!» - говорит о сём местное народное слово. 17-го пролетья пчеляки собираются выставлять пчёл.
  
     На девятнадцатый налетний день хаживали в старину домовитые бабы с концом «обетного» полотна в поле. Здесь - каждая на своей загонной меже - останавливались они, истово били земные поклоны во все стороны света белого и затем, оборотясь лицом к восходу солнечному, выкликали: «Матушка-весна, вот тебе новая новинка!». После сего принесённое полотно разстилалося на межнике, причём тут же клался кусок пирога. По старинному поверью, весна брала себе сие приношение и, в бологодарность, отдаривала чествовавших ея богатым урожаем льна-семеницы (конопли) - на новые полотна.
  
     Ударят бабы челом весне, поклонятся, бывало, ей полстиною, а на другой день (20-го капельника) проходило - по завету старины стародавней - «окликание родителей». Мало-помалу выводится теперь сей глубоко трогательный обычай, но ещё в 30-х - 40-х годах он соблюдался почти повсеместно в памятующей дедовские заветы деревенской глуши. Чуть загоралась утренняя зорька, шли все бабы пожилые да старухи старые на кладбище - каждая на могилу своих родственников - и начинали причитать-вопить тошным голосом.
  
     У Сахарова, в собранных им дорогоценных памятниках родной старины, сохоронились два причитания. «Родненькие наши батюшки!» - начинается одно из них: «Не надсажайте своего сердца ретиваго, не рудите своего лица белаго, не смежите очей горючей слезой! Али вам, родненьким, не стало хлеба-соли, не достало цветна платья? Али вам, родненьким, встосковалося по отцу с матерьей, по милым детушкам, по ласковым невестушкам? И вы, наши родненькие, встаньте-пробудитесь, поглядите на нас, на своих детушек, как мы горе мычем на сем белом свете. Без вас-то, наши родненькие опустел высок дом, заглох широк двор; без вас-то, родимые, не цветно цветут в широком поле цветы синевы, не красно растут дубы в дубровушках. Уж вы, наши родненькие, выгляньте на нас, сирот, из своих домков, да потешьте словом ласковым!». Плакали-надрывались тонкие женские голоса, плакало-обливалось кровью сердце каждой из причитавших. И не диво, что слышало сие рыдающее сердце откликавшиеся из могилы голоса своих «родненьких», а если даже и не слышало, то чуять - чуяло.
  
     Другое, записанное собирателем «Сказаний русского народа», причитание ещё более трогательно. «Родимые наши батюшки и матушки», - разносилось оно по ниве смерти, припадаючи к могилушкам: «Чем-то мы вас, родимых, прогневали, что нет от вас ни привету, ни радости, ни тоя прилуки родительской? Уж ты, солнце, солнце ясное! Ты взойди, взойди, со полуночи, ты освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не во тьме сидеть, не с бедой горевать, не с тоской вековать! Уж ты, месяц, месяц ясный! Ты взойди, взойди со вечера, ты освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не крушить во тьме своего сердца ретивого, не скорбеть во тьме по свету белому, не проливать во тьме горючих слёз по милым детушкам! Уж ты, ветер, ветер буйный! Ты повей, повей со полуночи, ты принеси весть радостну нашим покойничкам, что по них ли все детушки ныли во кручинушке, что по них ли все невестушки с гореваньица надсадилися...». Замирали щемящие душу слова, и - как бы в ответ на них - лило на сырую грудь земли золотые волны животворных лучей солнце ясное, обвевал могилушки тёплый весенний ветер. Добрая мать-природа словно вторила простому и любвеобильному, как сама она, человеческому сердцу.
  
     На другие сутки после окликания родителей, в старые годы было по многим местам в обычае проклинать нечистую силу, заковывающую тепло в ледяные оковы и опутывающую свет солнечный тьмою-сумороком. Проклятие выкликали старухи, выходя за деревенскую околицу и становясь лицом к западу. Существовал особый обряд сего проклятия, подробности коего так и затерялись-затонули, пропав на веки вечные, в волнах бездонного моря народного. Передание, переходившее из уст в уста, голосило, что соблюдением сего обычая огораживался деревенский-посельский люд на всю весну и на целое лето от всяких ухищрений злой нечисти, а наособицу охоронялся сим селянский "скот" на подножном весеннем корму. 22-го налетня сельскодельческий опыт советует высаживать на грядки лук. «Кто ест лук, того Бог бавит от вечных мук!» - говорят при сём старые люди. «Лук помогает от семи недуг!» - приговаривают они. По народному, отзывающемуся стародавним происхожением, присловью: «Лук - татарин: как снег сошёл, так и он тут!». Здесь, вероятно, память подсказывает народу-краснослову о весенних набегах на русские приграничные места крымских и ногайских татар, действительно, появлявшихся со стороны степи чуть не каждый год вместе с первой травою. От сих хищнических набегов и оберегали родную землю запорожские конные дозоры, ставившиеся по всему русскому пограничью.
  
     За днём высаживания лука - день, посвящённый памяти Георгия-Победоносца (23-е наметня) - «Егорий (Юрий-тёплый) весенний» - идёт на Святую Русь славянскую. Как и о зимнем Юрьеве дне («холодном», приходящемся на 26-е грудня (ноября), ходит о нём, что на подорожный посох - опираяся на память старых людей, многое-множество сказаний, поверий и поговорок, неразрывными узами связанных с бытом русского пашеца (см. головы XXI и XLIX). Придёт Егорий с теплом, выгонит в поле коров...
  
     «На Руси - два Егорья», - говорит народ: «один холодный, другой - голодный!». Праздник сего во всём славянском мире усердно чтимого угодника Божия (Победоносца), отмечается русским народом дважды в году: весною, 23 пролетья, и зимою, 26-го грудня. О зимнем Егорье-Юрии («холодном») и о наиболее замечательных из связанных с ним сказаний, поверий и обычаев говорится ниже, в особом очерке. «Голодный» же Егорий ведёт в народную Русь свой, к нему одному приуроченный сказ, богатый красным словом, украшенный веками хожения от села к селу, веками переемственной передачи из уст в уста.
  
     Для русской - любовно относящейся к стародавним обычаям - деревни свят-Егорьев день заменяет занесенное к нам из-за чужеземного пограничья первомайское празднование встречи весны-красавицы. «Пришёл Егорий - и весне не уйти!», «Юрий на порог - весну приволок!», «Не бывать весне на Святой Руси без Егорья!», «Чего-чего боится зима, а теплого Егорья - больше всего!», «Капельник - пролетний месяц - Егорьем красен!» - можно услышать во многих уголках светлорусского простора. Говорит таковы слова пашец-хлебороб, а сам - на крылатую молвь дедов-перводедов памятливый - приговаривает: «Егорий-вешний и касатку не обманет!» (на 23-е пролетья, по примете; из года в год падает начало прилёта касаток-ласточек), «Егорий Хоробрый - зиме ворог лютый!», «Заегорит (перейдёт за день св. Георгия Победоносца) весна, так и зябкий мужик - шубу с плеч долой!».
  
     Вот и выходит долгожданный-желанный гость народа-пашеца на торную путь-дорожку народного житья-бытья; встречает его, свет-Егорья Хороброго, победителя зимы и всякой силы тёмной, русский мужик-простота, бьёт челом ему, приветствует его своими присловьями живучими, а сам - себе на уме, знай приглядывайся ко всему, что вокруг да около него творится. Придёт Егорьев день - сам стародавние приметы придерживающемуся их честному люду напомнит. А немало сих примет дошло до наших дней из далёкой дали родной старины, убереглось от забывания в сердце народном, а частью - и подслушано-записано пытливыми кладоискателями живого слова. Недаром слово крылатое молвится: «У старой бабки - на всё свои догадки: смотрит-примечает - ничего не прогадает; примет немного, а хоть отбавляй - так на возу не увезешь!».
  
     Сельскодельческий опыт советует с весеннего Егорьева-Юрьева дня «запасать» (выгонять на пастьбу) коров, оставляя коней ждать сего привольного корма до Николы.
  
     Св. Георгий, воспринявший на себя, по воле народного воображения, многие черты Рода-звездовика, Соварога-небесника, Дажя-Ярилы-солнцевика, Велеса-лесовика и Перуна-громовника, является в народе хоробрым удальцом (богатырём), побеждающим чудовищ-змеев, залегающих дороги проезжие, освобожающим от стада змеиного (по иным разносказам - звериного) нивы-поля деревенские. Но, обок с подобными сказаниями, ходит середи простодушных потомков удальца-пашеца, Микулы-свет-Селяни-новича, и многое-множество других, сказавшихся-сложившихся в их нехитром быту, отовсюду окруженном неумирающей жизнью природы. И сии сказанья-поверья ещё более живучи, ещё более близки природному сердцу народному. В них передставляется Егорий уже не хоробрым воином, а добрым-заботливым володыкою полей и лугов. Он - починающий весну покровитель мужика-хлебороба - «отмыкает землю», «выпускает на белый свет росу», «выгоняет из-под спуда земного траву зеленую», «дает силу-мочь всходам». В одном белорусском сказе-причёте так и говорится о сём: «Святый Юрья, божий пасол, до Бога пашов, а узяв ключи золотые, атамкнув землю сырусенькую, пусьцив росу цяплюсеньскую на Белую Русь и на увесь свет»... В другом, записанном во втором томе афанасьевских «Поэтических воззрений славян на природу», сии чудодейные золотые ключи считаются как бы собственностью самого Юрия-Егорья, у коего песня просит их для апостола Петра, выполняющего в сём случае заветные обязанности покровителя полей-лугов: 
  
  «А, Юрью, мой Юрью! 
  Подай Петру ключи 
  Землю одомкнуци, 
  Траву выпусцици, 
  Статок (скотину) накоромици!».
  
     Сие сказанье-поверье привилось к жизни всех народов, в жилах коих течёт кровь, родственная народной Руси. Так, например, сербы - с чехами заодно - передают св. Юрию в полное распоряжение и травы, и цветы, и злаки земные; у болгар обходит он дозором полевые межи, осматривая нивы, доглядывая: «Святий Юрий по полю ходит, хлиб-жито родит»... и т.д.

  
     «Запасает» народ коров да овец с Егорья-вешнего, выгоняют пастухи наголодавшуюся за зиму-зимскую животину селянскую на зеленеющие свежей травкою привольные луга; но всё сие делается не спроста, а с оглядкою. Старые люди строго-настрого наказывают детям-внучатам блюсти поддерживающие уклад селянской жизни, сжившиеся с ней, вековечные обычаи. Выгон проходит непеременно на утренней красной зорьке, раным-ранёхонько, когда ещё дымятся луга белодымной росою. Последняя, по уверению знающих людей, даёт коровам богатый удой и делает их на диво тучными-здоровыми. Сие живучее поверье является запоздалым пережитком седой дохристианской старины, когда народное верие видело над собою оплодотворителя земли - громовержца Перуна, выгонявшего стада доженосных коров (тучи) на небесные луга. Роса передставлялась верному воображению русского-родновера пролитым за ночь на землю молоком сих коров; потому-то ей и приписываются теперь столь чудесные свойства. В некоторых уголках славянского мира (на онемеченном севере) до сих пор в обычай привязывать к хвосту первой в стаде коровы зелёную ветку: сметая с травы ночную росу, она как бы обезпечивает обильный удой всем другим идущим вслед за нею коровам. В некоторых местностях на выгоне, за околицею, служатся в сей вешний день молебны о бологополучном для "скота" пастбище «с Юрья - до Васильева дня». По народному крылатому слову: «Юрий да Волос - всему серому мужицкому богачеству око!».
  
     Старинный обычай, до сих пор памятуемый во многих южнорусских местах, заставляет сельчан окачивать водою пастуха перед первым его выходом на весеннее пастбище. Выгонит пастух с подпасками стадо, а там - на первом привале - готово для них угощение, снаряженное вскладчину «всем миром». Несут туда бабы-девки «мирскую яичницу», не забывают они и о чём-нибудь хмельном - промочить горло на вольном воздухе. Пьют, едят пастухи, а сами хлебосольный мир похваливают. А напастей немало может, в недобрый час, обрушиться на стадо. Зверьё хищное, - от того хоть дубьём, либо ружьем обережёшь "скотинушку". Да и то сказать - не ото всякого зверя и ружьё спасёт: «У волка в зубах - что Егорий дал!» - говорит народное слово. Уж если что обрёк он, свет-Юрий, на съедение зверю, - не уберечь того ничем. Но есть на свете и другое лихо. Сказывают знающие всю подноготную люди, что в ночь с 22-го пролетня на Егорьев день, выходят на луга ведьмы, устилают они, проклятущие, траву белой-тонкой полстиною; как намокнут полстины, напитаются, белые, росою так и сделаются они пагубными для коров: заберётся ведьма в коровник да накроет таким полстом "скотинку"-животинку - тут к ней всякая злая болесть и привяжется-прилипнет. Да и не одни пастухи, а и бабы-володейки (хозяйки) отчитывают от «ведьмина призора» своих коров. И во всех сих отчитываниях слышится имя всё того же св. Юрия-Егорья, победителя тёмной силы пододонной. На литовской стороне ходит в народе старое поверье о том, что ведьмы любят «выдаивать» коров и ухищряются для сего на все свои семьдесят семь хитрых увёрток. В передверии Егорья-вешнего бродят ведьмы по селянским дворам, отворяют ворота, срезывают с них стружки и варят их в подойниках. Сие, по верному передставлению деревни, отнимает у сельских коров молоко. От такого ухищрения нечистой силы только и можно оберечь свой двор тем, что с молитвою ко святому победителю тёмной силы осмотреть в передверии Юрьева дня ворота и, - если что окажется неладное, - замазать оставленные ведьмами нарезки набранною у воротной притолоки грязью. Замечательно, что подобные поверья о ведьмах разпространены не только в славянских землях, но и по всей соседней с ними неметчине. Боголюбивые старики советуют оберегать молитвой да наговором от ведьм на Егория-вешнего не только луга, дворы, но и речки с колодцами, - чтобы они не могли напустить своего злого лиха на "скотский" водопой.
  
     Бережёт святой Егорий селянскую животину ото всякого злого лиха; потому-то и слывёт он за набольшего надо всеми пастухами на неоглядной Руси. «Хоть все очи прогляди, а без Егорья не усмотришь за стадом!» - голосит пастушье присловье. И крепка верою в защиту Победоносца посельщина-деревенщина, выгоняющая свои стада на весеннюю пастьбу. Что высокою стеной глинобитною - огораживается она ото всякой беды-напасти подсказанными седой стариною заговорами да заклинаниями, обороченными к нему. «Поклонишься святому Юрию, он ото всего обережёт животину!» - говорит сельский люд и прибегает к сему приводящему весну на светло-русский простор угоднику Божию и за тем, чтобы стаду впрок корма шли подножные, и за тем, чтобы паслось оно, рогатое, подобру-поздорову, чтобы не разбегалось во все стороны, чтобы не делало потрав на чужих полях. Многое-множество заговоров, обороченных к Юрью-Егорью, ходит до наших дней в народе. «Встретил наш скот - милой живот - святой Егорий на белом коне; в рученьках у него, Егорья-света, щит огненный. Бьёт он - побивает всех колдунов и колдуниц, воров и вориц, волков и волчиц!» - причитают придерживающиеся стародавней мудрости приметливые домоводы, встречая ворачивающиеся с первой весенней пастьбы стада.

   
     Егорий-Юрий, однако, слывёт в народной Руси не только покровителем стад, но и повелителем волков и других хищных зверей. По переданию, он перед своим вешним днём садится на белого добра-коня и объезжает все леса, собираючи отовсюду зверьё дикое да отдавая ему свои володейские наказы нерушимые. Каждому зверю идёт от него свой приказ - наособицу: чем зубастому кормиться, где промышлять добычу. «Обречённая скотинка - не животинка!» - говорит по сему случаю сельский люд, говорит-приговаривает: «Ловит волк свою роковую овечку!», «Без Юрьева наказу и серый (волк) сыт не будет!», «На что волк сер, а и тот по закону живёт: что Егорий скажет, на том всё и порешится!», «Святой Егорий держит волка впроголодь, а то бы - хоть и скота не води!». В середнем Поволжье, по захолустным деревням, ещё недавно было в обычае - перед выгоном стада на первое пастбище выходить вечером в луга и выкликать: «Волк, волк, скажи, какую животинку облюбуешь, на какую от Егорья наказ тебе вышел?». После сего выкликавшие, переимущественно - старейшие в семье, шли домой, в темноте заходили в овчарню и схватывали первую попавшуюся под руки овцу. Она обрекалась на жертву зверю; её резали, отрубленную голову и ноги бросали в поле, а остальное мясо жарили-варили для самих себя и для угощенья пастухов.
  
     О св. Егории, как волчьем володыке, ходит по народной Руси немало разных сказов-переданий. В одном, наиболее любопытном из них, ведётся речь о том, как шёл через лес некий, не почитавший Бога и угодников Божиих, злой пастух; шёл он к роднику - напиться водицы. Идёт пастух и видит: стоит старый коренастый да ветвистый дуб, а вся понизь вокруг него прибита к земле, вся утолочена. «Дай-ка», - говорит пастух, - «дай-ка посмотрю, что тут делается!». Влез пастух на дуб, видит - едет на белом коне своём святой Егорий, а вслед за ним целая стая волков бежит. Ни жив, ни мёртв сидит пастух на дубу, шелохнуть веточку боится. А Егорий подъехал к утолоченному месту, остановился под дубом и начал отдавать свои наказы волкам: разсылает их, серых, во все стороны света белого, говорит - кому чем питаться весной красною, знойным летечком, вплоть до ненастной осени. Шло веремя, всех волков разослал, всех наделил краюшками "хлеба" заботливый волчий володыка; вдруг (видит пастух) тащится из лесной заросли старый-перестарый хромой волк. «А мне-то что ж?» - спрашивает волк. - «А тебе, - говорит Егорий, - вон на дубу сидит!». Сказал и уехал на своём коне. А волк сел под дубом, - сидит, а сам кверху - на пастуха - смотрит да зубами щёлкает. Сидит волк день, сидит серый другой день, - всё ждёт, что слезет пастух, - ждёт-подождёт, а тот не слезает, не хочет волку в зубы попасть. Пустился на хитрость серый: взял - сохоронился в кусты. Посидел-посидел пастух на дубу, пронял беднягу голод; огляделся он по сторонам - нигде не видать волка: слез и - бежать со всех ног. А волк - тут как тут: выскочил из своей засады, кинулся на пастуха, тому на сём месте и смерть пришла...

   
     Малорусский сказ как бы дополняет сие сказание. Жили-были двое братьев на белом свете, - ведётся повесть, - жили-были: один богатый, другой - голь-нищета, бедный. Однажы «злиз бидный брат на дуба ночуваты, колы так о пивночи бачыть: якыйсь чоловик гоныть сылу звиря, а позаду другый чоловик ииде на вози. То булы лисун (леший) и св. Юрий. От прыгнав лисун звиря, да як раз - пид того дуба, де сидив чоловик; а Юрий почав раздиляты окрайцы хлиба, що булы на вози». Роздал-разделил Егорий привезённый "хлеб" своему волчьему стаду, смотрит, - одна краюшка осталась лишняя. Отдал её он бедняку, отдав - говорит: «Се тоби Господь дав счастя! З' цего окрайчика ты вже певне, що разживешься!». Прошло много ли, мало ли веремени, - выполнились слова Юрия, разжился бедняк: «окрайця того никак не можно зъисты; що ни поидять, а назавтра вин и стане таким, як був: усе приростае!»... Видит сие богатый брат - видит, и взяла его зависть лютая. «Дай, - думае, - и я всё сие сделаю!»... Пошёл он к тому дубу, влез на верхушку зелёную. И снова пошло всё - как по-писаному: опять начал оделять св. Юрий краюшками "хлеба" своё волчье стадо. Да только конец не на ту стать вышел: не хватило у волчьего володыки одному волку краюшки, и дал наказ он - съесть богача завидущего вместо краюшки... Зависть лютая и здесь, как в первом приведённом сказании, была наказана, и голодный волк нашел свою волчью сыть.
  
     Пашец-народ, поручая заботам Георгия Победоносца свои стада, оборачивается к его крепкому заступничеству - и приступая к весенним земледельческим работам. С Егорья-вешнего запахивает и ленивая соха. Так и слывёт, например, в нижегородской округе двадцать третий день капельника - пролетнего месяца - за «Егорья-лениву-соху». По всей народной Руси служатся-поются в Егорьев день молебны на пашнях, а где и не служатся - так возносится к небу простодушная молитва посельщины-деревенщины, молитва о святом заступничестве Егорья-Юрия. «Он начинает работу, к его (зимнему) дню работа у мужика и приканчивается».
  
     В Тульской оболости ещё совсем недавно существовал обычай - валяться ранним утром в день Егория-вешнего по росе на полевых межниках. Кто по Юрьевой росе покатается, будет, - голосит поверье, - «силён и здоров, что Юрьева роса». Наберётся, бывало, деревня силы-здоровья от Юрьевой росы, а наутро - за яровой сев. А и чудесные же свойства у сей росы: ею до сих пор пользуют знавалки - вещие бабки - «от сглаза, от семи недугов». Сия же роса, по орловскому поверью, просам на выгоду идёт: «На Егорья роса - будут добрые проса!».
  
     Есть на Святой Руси местности, куда приводит Егорий-вешний и свои особые игрища, являющиеся отголоском старины. Таков, например, обычай «вожения Юрия», состоящий в том, что всей деревнею выбирают красны девушки молодого красивого парня, обвешивают его зелёными венками и кладут ему («Зелёному Егору») на голову большой круглый пирог, убранный цветами. Толпою идёт деревенская молодежь в поле, оголошая воздух припевами, обороченными к св. Юрию. Трижы обходят красные девушки с молодыми парнями засеянные поля. Потом разводится на пересечении межников небольшой костер - в виде кольца, посереди коего кладётся на землю принесённый пирог («моленник»). Все пришедшие садятся с песнями вокруг костра, начинается делёж пирога: каждому должно непеременно достаться хоть по малому кусочку. Кому из девушек достанется в пришедшемся на её долю куске больше всех начинки - та выйдет по осени замуж. Доев пирог, молодежь ворачивается по своим дворам, приплясывая да припеваючи: 
  
  «Мы вокруг поля ходили, 
  Мы Егора-свет водили, 
  Мы Егорья кликали»... и т.д. 
  
     На Егорья-вешнего в белорусских и малорусских сёлах закапывают на полевых межниках оставшиеся от «свяченой» пасхальной снеди кости поросят и барашков. Закапыванье сие проводится с особыми причётами, взывающими всё к тому же Егорью. Сие, по старинному, завещанному совеременной деревне дедами-перводедами поверью, должно оберегать посевы «от градобоя и бурелома».
  
     Под Юрьев день старые, сведущие в переданиях верной старины люди строго-настрого заказывают молодым что-либо работать из шерсти. «Кто берёт под Юрья шерсть в руки, у того волки овец перережут!» - приговаривают они. Объяснения сего поверья не найти ни у одного из собирателей-исследователей памятников старины: оно безследно затонуло в волнах забывания. Несомненную связь с сим поверьем имеет другое, относящееся к Сретенью: в какой день придётся Сретенье, в тот день во весь год нельзя сновать основ, чтоб не встретиться в недобрый час с волком. Есть поверье, подобное сему, и у болгар. Они во веремя зимнего солноворота не работают никакой шерстяной одёжы: кто в такой одёжине выйдет весною в доле на работу - того неминуемо разорвут волки.
  
     У западных славян, межу прочим - на Мораве, встречу весны приурочивают к весеннему Егорьеву дню. «Зима, зима («Смертная неделя!» - по иному разносказу)», - выкликает в сей день сельская молодежь: «Куда ключи девала? - Я отдала их Вербному воскресенью! - Вербное воскресенье, куда ты ключи девало? - Отдала зелёному (чистому) четвергу! - Зелёный четверг, куда ты ключи девал? - Я отдал их святому Юрию, Юрий вставал, отмыкал землю, чтобы росла трава, трава зелёная!». В Сербии, Боснии, Герцеговине, а также и в Болгарии, в каждом семействе колют на Юрьев день белого барашка, как бы принося его в жертву св. Георгию Победоносцу. Обречённой жертве связывают ноги, на голову надевают цветочный венок, завязывают очи, рот мажут мёдом, а к рогам прикрепляют зажжённые восковые свечи. Когда все сии приготовления сделаны, большак семьи громко читает тропарь св. Георгию, кадит ладаном и затем, занося нож над барашком, голошает: «Св. Герги! На ти ягне!» и режет. Кровь барашка собирается в чистый сосуд и даётся, как целебное середство, одержимым разными болезнями, а мясо жарится и съедается всею семьей; кости осторожно собираются и зарываются в землю. В прикарпатской округе на Егорья-вешнего пекутся из сдобного теста пироги в виде барашков, в Литве - повсюду при входе в богодома (церкви) продаются в сей день восковые ображения коров, овец и лошадей. У чехов существует старинное поверье, голосящее, что, если у кого-нибудь есть дубинка, кою убита змея на весенний Юрьев день, тот смело может идти в самую горячую кровопролитную сечу: он делается неуязвимым ни для пули, ни для сабли. Записано любопытное болгарское передание о бабе, обернувшейся в первую на свете змею. В старое веремя, - голосит оно, - одна злая баба взяла грязную пелену и накрыла ею месяц, а месяц-то ходил в те веремена чуть не по самой земле. Но, чуть накрыла его баба, поднялся он в высь поднебесную и проклял злую-нечестивую. От месяцева проклятия и обернулась она в змею, а от сей змеи и пошёл весь змеиный род на земле. Много больше народила бы первая баба-змея змеёнышей, да заступился за людей святой Георгий и убил змеиную породительницу. Многое-множество других сказаний ходит по славянскому миру о святом Победоносце, и все-то они, сии сказания, доходят отголосками до народной Руси. Во всех них встаёт он удальцом-чудотворцем, верным-надёжным заступником бедного трудового люда. 
  
  «По колена ноги (у него) в чистом серебре, 
  По локоть руки в красном золоте, 
  Голова у Егоръя вся жемчужная,
  Во лбу-то солнце, в тылу-то месяц, 
  По косицам звёзды перехожих»...
  
     28-е дубеня - день, страшный для белых берёзонек: во многих местах принято в сие веремя пробуравливать их до самой сердцевины и нацеживать в горлачи (кувшины) бегущий из них солодковатый на вкус, разположенный к быстрому брожению весенний сок - «берёзовицу». Немало гибнет кудрявых красавиц лесного государства из-за лёгкой добычи сего напитка, до коего лаком деревенский люд. «Берёзовицы на грош, а лесу на рубль выведешь!» - замечает об сём слово седоволосой народной мудрости. «Пьяную берёзовицу навеселяют хмелем!» - словно отвечает ей легкомысленная молодежь. Деревенские целилки-знавалки (лекарки-знахарки) собирают берёзовый сок и не для лакомства-питья, а на выгоду болящему люду. Более всего они выцеляют сим весенним снадобьем стражущих-маящихся неотвязной лихорадкою. Но перед сим необходимо, по уверению их, или выкупать больного в дожевой воде, или - ещё того лучпоше - натереть позимним-"мартовским" (собранным в позимнем месяце) снегом, если где-нибудь сумели его сберечь-сохоронить. Солнечный день 28-го пролетня служит верным передзнаменованием того, что «сёстры-лихоманки отпустят болящего». Если же в сей день идёт либо снег, либо дождик, или развесит над землёю свои серые полога мигла (туман), то сведущие в «целебе» люди не советуют целить больного по только что указанному способу знавалок. Последние же, в таком небологоприятном для их работы случае, находят себе другое дело. Берут они «обетныя ладанки», выходят с ними на пересечное распутье дорог и ждут-поджидают там: не повеет ли попутный тёплый ветер со полудня. Сей ветер, в их передставлении, тоже является целебным. Как только начинает тянуть южным ветерком, выставляют они ему навстречу свои ладанки и особыми нашёптами загоняют в них ветер, чтобы после - положив ладанку на одержимого болестью - выцелить его сим низпосланным из-за тёплых морей снадобьем.

  
     29-е налетника - считался в старые годы тоже днём целений. «Боги наши, предки наши, защитники наши небесныя», - причитали-нашёптывали ведуны-книгочеи над болящим: «выцелите сына Божия (имярек) от девяти недуг, от девяти напастей: чтобы его не ломало, не томило, не жгло, не знобило, не трясло, не вязало, не слепило, с ног не валило и в Мать-Сырую-Землю не сводило. Слово моё крепко - крепче железа! Ржа ест железо, а моё слово и ржа не ест. Заперто моё слово на семь замков, замки запечатаны, ключи в Большун-море (окиян-море) брошены. Кит-рыбой проглочены». Сей заговор, сказанный в урочное веремя, оказывал, по мнению родноверных людей, неминуемое облегчение больному; но только, - добавляли они, - и сказать-то наговорное слово надо не спроста, а «умеючи»...
  
     Последний день капельника - пролетнего месяца - отмечен в народной Руси наособицу. Если вечером с сего дня на 1-е травеня (мая) вспыхнет глубь небесная блескучей (алмазной) розсыпью звёздной, да потянет на Святую Русь полуденным-тёплым ветром, то - по примете подмосковной - должно ожидать не только богатого грозами и теплом лета, но и хорошего урожая. В других местах - межу прочим, в Рязанской губернии - ведётся обычай наблюдать в сей день поутру за восходом солнечным. Взойдёт солнышко из-за горы-горы на чистом, безоболочном небе, - быть и всему лету ведреному; выглянет красное на белый свет сквозь оболоки - зальют лето-летенское дожи-сеногнои. Существует в Тульской оболости поверье, что 30-го пролетья нельзя выезжать в путь-дорогу, не умывшись водою, натаенной из позимнего (мартовского) снега, коему, как видно, и не в одном только сём случае придаётся целебная сила. Начинают бродить по чужой стороне, - голосит сие поверье, - всякие лихие весенние болести; не обережёшься от них сухийским (мартовским) снегом, так выведут тебя вконец! Сидят они всю зиму-зимскую в снеговых горах; вместе с первою вешней оттепелью положено им выходить на люди. Пригревает назябшуюся в зимние холода землю красно-солнышко; тает-горит бел-пушистый снег; а они - проклятое племя - разбегаются все стороны мира Божьего: где завидят подходящего человека - сейчас и шасть к нему! Одна всего и есть обережь от них - позимний (мартовский) снег: боятся лихие болести его как соль - воды, как воск - огня...
  
     Передверие тяжёлого травень-месяца с давних пор слывёт-живёт в народной Руси днём последних весенних свадеб. «В май жениться - век свой маяться!». Всем сие ведомо, всеми добрыми людьми знаемо! В старину считалось даже за тяжкую обиду свататься в цветне (мае), а ещё зазорнее - справлять в сём неурочном месяце раньше налаженную-сговорённую свадьбу. Держатся и посейчас сего старого обычая по многим местам.
  
     В народном «Месяцеслове», распеваемом каликами-перехожими, питающимися родной верой да песнями-строками (стихами) духовными, воспет каждый день пролетья-месяца. «Всю землю цветы налетник одевает, весь собор людский в радость призывает, листвием дерево зелёным венчает», — начинается сия строка.
  
  «В тридесятый день славно похваляем, 
  И к солнцу-месяцу светло просветляем, 
  Бологодатию присно весь сияет, 
  Святилищный венец, звезда солнечная, 
  С дванадесяти свыше явленная, 
  Ему же есть честь от Бога вечная!». 
  
     Осенённая бологословляющей десницею Дажьей переступает народная Русь за порог пролетнего дубня-месяца, выходя навстречу зелёному «травню-цветеню» - со всем его весельем в природе, со всей его трудовою маятой для кормящихся от щедрот земли.

  
  

  А.А. Коринфский. Народная Русь: Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Издание книгопродавца М.В. КЛЮКИНА. Москва, Моховая, домъ Бенкендорфъ.1901.

  Источник: https://www.booksite.ru/fulltext/kor/inp/hsky/19.htm