Март - позимье, позимник, сухый, березозол.

• Опубликовал Ким Сушичев 17 марта 2018 г. - #славяне  #весна  #русь  #месяцы  #март  #месяцеслов  - 1 687 просмотров

      «Сшибёт рог зиме» Волос - пастух стад небесных, покровитель земных; подоспеет ему на подмогу Волос-капельник (28-е февраля-сеченя), а там - на смену февралю-бокогрею и "март"-месяц из-за гор-горы - из-за чужедальних сторон, с тёплого моря - на светлорусское раздолье широкое выйдет, красна-солнышка лучами честному люду улыбнётся. Перезимний январь-просинец первую весточку о весне своею лютой стужею подаёт, февраль-бокогрей путь-дорогу красной кажет, а позимний месяц март её на Святую Русь из-за синя моря, из-за Хвалынского, ведёт. Март - «no-зимний» месяц, с него на Руси «пролетье»-весна заканчивается.
  
     Март - прозвище не русское, занесённое в старину к народу русскому от византийцев. В годы первочуров (пращуров) звался сей месяц на Руси «сухым» и «берёзозолом»; первый день его именовался «новичком», потому что с него - до начала XV-гo века, когда при великом воже (князе) Василии Димитриевиче [Василий II-й Димитриевич, сын вож. Димитрия Ивановича Донского, великий вожъ всея Руси, родился в 1371-м, вступил на перестол в 1389-м году. До самой кончины своей, последовавшей в 1425-м году, он вёл борьбу с удельными вожами русскими. При нём был целый ряд мелких походов татар на Русь, один из коих связан с осадою Москвы (в 1408 г.). Василий II-й был женат на Софии, дочери литовского вожа Витовта], новолетие было перенесено на сентябрь-листопад, - вёлся счёт новому году, а самый месяц стоял в ряду других первым.
  
      Первое сухыя (марта), день, в простонародном устном дневнике слывёт за «Плющиху». Снеговые сугробы в сём месяце подтаивают и, оседая, во многих местах распадаются на «плюшки»-делянки. «Плющиха снег плющит!», - говорят в народе, справляющем в день «Плющихи-подмочи порог» первую встречу весны. «Плющиха красна - и весна красна!», «Плющиха весну сряжает!» - продолжают свой причёт о сём дне народные приметы. - «Откуда на Плющиху ветром повеет, оттуда он подует весной и летом. Коли Плющиха с дожём, то быть лету мокрому. На Плющиху погожо - всё лето пригожо!»... Новичок (первое сухыя) - первые оттепели весенние; с первых оттепелей деревенская детвора первые «веснянки»-песни запевает. Но случается, - и нередко, - что и «березозол морозом на нос садится», что «и на Плющиху мороз прилучится». Потому-то и приговаривают перед первым позимника-марта деревенские приметливые люди: «Тепло светит солнышко, да Плющихой поглядывает - либо снег, либо дожь. Плющиха умоется - и нас обмоет. На Плющиху снег - будет урожай, тёплый ветер - мокрое лето, ветер с полуночи - холодное лето!». Народное погодоведение занесло в свой неписанный дневник, что иногда «Плющиха встоячь пса снегом заносит», даром что она, плющиха, «снег настом плющит». Сельскодельческий деревенский опыт говорит, что, если на Новичка холодно - "скот" придётся кормить две лишних недели (по весне). А если «у Плющихи вода», то - «у тёплого 23-го пролетника (апреля) трава», «Коли курочка в Плющиху напьётся (снеговой талой воды), то и овечка на Новичка (травы) наестся!». «Ни в березозоле (марте) воды - ни в пролетье (апреле) травы!».
  
     С первого позимья (марта) - первые весенние вихри крутятся, ветер начинает свистать, отчего Плющиху и прозвали в некоторых местностях- «свистуньей». Но как ни крутись вихри-метели, как ни сори сухий на землю снегом, а весна, подбирающаяся к русскому приволью, своё дело твёрдо знает: не обмануть её, красной, никаким затеям лукавым отживающей свои последние деньки зимы. Проведёт плющиха по снегу свои плюшки, - начнут по деревням (в иных губерниях с 1-го березозола, а в иных - несколько позднее) «кликать весну». Молодежь посельская сходится на пригорки за околицею, а детвора взлезает на житницы и завозни (сараи); и те, и другие кликали в старину, а местами и в наши дни кличут: 
  
  «Весна-красна! 
  Что ты нам принесла? 
  Тёплое солнышко... 
  Весна-красна! 
  Что ты нам принесёшь? 
  Красное летечко...» и т.д.
  
     А тёплое солнышко - сплошь да рядом пригревает, под сию песенку, совсем по-весеннему, - словно и впрямь собирается уже вести красное летечко с травой-муравой шёлковою, со цветами пёстрыми духовитыми, с ягодами солодкими да со страдой-роботою, со жнитвом, с покосом. «С Плющихи» - снег, по старинному поверью, приобретает особую, целительную, силу; старухи-знайки (знахарки) собирают его в облюбованных местах по пригоркам, обогретым солнышком до проталин, и дают после, из тщательно сохороняемых ото всякого лихого ока кувшинов, болящему сельскому люду, - на пользование против самых разнообразных недугов-болестей.
  
     Позимник-месяц считался некогда на деревенской Руси поканчивающим сроки зимним наймам батраков и в то же веремя починающим весенние договоры. В старину так и договаривались: «С Плющихи по 23-е пролетье», «С Плющихи до Каменева дни» и т.д. Кое-где такой обычай сохоронился и до сих пор, хотя в большинстве случаев сии сроки переносятся теперь на 23-е налетника (апреля) - к «запасающему коров» -Дажу-вешнему.
  
     Подмочит, по народному присловью, Плющиха порог у хаты, - подарит чем когда захочет - либо снегом, либо дожём... Не успеет народ славянский и оглянуться, не хватит веремени старым людям приметливым обсудить все свои приметы, - как Грачевник (4-е позимья-марта) на Русь первых вешних птиц, грачей, с тёплых сторон впереди себя пригонит. Коли грачи прямо на старые гнёзда летят, - весна, по примете, будет дружная: полая вода сбежит вся разом. В сей день бегают деревенские малые ребята к роще, занятой прошлогодними грачиными гнёздами - «грачей следить».
  
      Но, - говорят в народе, - «Грачевник не одного грача на Русь ведёт, а и со Святой Руси кикимору гонит». В сей день, по старинному поверью, только и можно устрашать сего ворога рода человеческого. «Кикиморы» - нечто вроде деревнегреческих фурий: сиё - духи, витающие в воздушных пространствах, кующие свои ковы на люд божий и наслажающиеся своей мстительностью за былые, неведомые миру обиды. Если кикимора облюбует чей-нибудь двор, - беда грозит володельцам неминучая, - голосит поверье, если не озаботятся они на Грачевин день поклониться о гонении непрошенной гостьи знаецу (знахарю). Гонение совершается с особыми заговорами, - причём володельцы, перебираясь накануне обряда к соседям, оставляют в распоряжение знаеца свою хату. Он обметает все углы, выгребает золу из подпечка, «домовничает» в доме до самого вечера, - после чего и объявляет, что нечистая сила ушла восвояси на веки вековечные. Сей старинный обычай уцелел в народном обиходе только в самой захолустной глуши деревенской.
  
      И. П. Сахаровым записано любопытное сказание о выгоняемых на Грачевника кикиморах. Оно довольно обстоятельно повествует о сей нечисти лукавой. По его словам, живёт нечистая сила на белом свете - сама по себе: «ни с кем-то она, проклятая, не роднится: нет у неё ни родимого брата, ни родимой сестры, нет у ней ни родимого отца, ни родимой матери, нет у ней ни двора, ни кола, а перебивается, бездомовая, где день, где ночь»... Одинственной радостью у нее является всё губить да крушить, назло идти, миром мутить. Есть межу сей силою нечистою «молодцы молодые зазорливые», прикидывающиеся то человеком, то змеем. «По поднебесью летят они, молодые молодцы, по-змеиному, по дому-то ходят они no-человечью»... Бывает, что соблазняют они своей «несказанной красотой» красных девушек. «И от той ли силы не чистыя зарожается у девицы детище», - продолжает сказание. «Проклинают отец с матерью его ещё до рожения, клянут-бранят клятвой великою: не жить ему на белом свете, не быть ему в урост человека, гореть бы ему век в смоле кипучей, в огне неугасимом». С сего заклятья «детище пропадает из утробы матери». Уносит его нечистая сила за тридевять земель в тридесятое царство, где оно нарекается «кикиморой» и начинает жить «у кудесника в каменных гоpax», расти в холе-неге на беду роду человеческому. К семи годам вырастает заклятое детище, научается всем перемудростям, волшебству всякому. «Тонёшенька, чернёшенька та кикимора, а голова-то у ней малым-малёшенька, с напёрсточек, а туловища не спознать с соломиной». Но, несмотря на всё свое убожество, видит она «далеко по поднебесью, скорей того бегает по сырой земле, не стареет целый век». И всё-то ей, кикиморе, знаемо да видимо. Выбегает он в урочные годы на белый свет, на пагубу люду русскому. И вот «входит кикимора во хату, никем, не знаючи, поселяется она за печку, никем не ведаючи; стучит-гремит от утра до вечера, со вечера до полуночи свистит и шипит по углам, со полуночи до бела света прядёт кудель конопельную, сучит пряжу пеньковую»... Дело кончается тем, что забравшаяся - незвано и непрошено - в хату гостейка выживет из тёплого, насиженного-налёженного жилья всех володельцев своими причудами: «ничто-то ей, кикиморе, не по сердцу, а и та печь не на месте, а и тот стол не в том углу, а и та скамья не по стене». И принимается всё она швырять-бросать, перестанавливать. «А и после того, - заканчивается сказание, - она, лукавая, мутит миром славянским: идёт ли прохожий по улице, а и тут она ему камень под ноги; едет ли посадский на торг торговать, а и тут она ему камень в голову. С той поры великия пустеют дома посадские, зарастают дворы травой-муравой»... Только сведомый во всяких кудесах знаец (знахарь), - да и тот всего один день в году, на Грачевника, - и может освободить володельцев дома от такого постоя безданного-безпошлинного. Старые люди советуют молодым - не жалеть на сей случай посулов-даров для знаеца-ведуна, умеющего по-своему разделываться со всяким наважением.
  
     За «Грачевником» на Русь - "Жаворонки" (9-е сухия) идут. В сей день прилетает вторая птица весенняя - жаворонки. «Сколько проталинок - столько и жаворонков!» - приговаривают деревенские погодоведы завзятые, для коих обступающая их отовсюду природа является открытою, хотя и никем не писанной книгою.
  
      На девятый день берёзозола месяца - вторая встреча весны. В сей день, по народному дневнику, зима кончается, день с ночью меряется-равняется (равноденствие). С сего дня отсчитывают деревенские мужики-«гречкосеи» сорок морозов-утренников и, бологословись, засевают гречу-дикушу, не опасаясь за всходы. Деревенская детвора с нетерпением ждет прихода 9-го позимника: для неё сей - день, лакомый ещё более, чем Волосов с его пышками. Помнятся ребятам сдобные, да обмазанные ещё вдобавок мёдом (или патокой солодкою), жаворонки; памятны и затейливые игры, приуроченные с незапамятных пор к сему дню, знаменующему собой приближение весны. Весела детвора на 9-е, что вешний жаворонок, оголошающий чернеющиеся ранними проталинами поля, готовые сбросить с себя зимние покровы, первой песнею победы тепла над стужею. 
  
  «Ты запой, запой, жавороночек, 
  Ты запой свою песню, песню звонкую! 
  Ты пропой-ка, пропой, пташка малая, 
  Пташка ль малая, голосистая, 
  Про тое ли про тёплую сторонушку, 
  Что про те ли про земли про заморская, 
  Заморския земли чужедальныя, 
  Где заря со зоренькой сходится, 
  Где красно солнышко не закатается, 
  Где тепла вовек не отбавится! 
  Ты запой-ка - запой, жавороночек, 
  Жавороночек ты весенний гость, 
  Про житьё-бытьё про нездешнее!»... 
  
      Так величают пташку, несущую с собой тепло, красные девушки словами старинной песни, кою ещё и посейчас можно услышать в середневолжских "губерниях", там, где за старину деревня крепче, чем по другим - подгородным - местам, держится.
  
     Чуть только успеет Плющиха снег заплющить, как на дворе уже и Грачевники стоят. Налетят крикливые грачи, на старое гнездовье осесть не осядут ещё, как «Жаворонки» жаворонка - птицу певчую - на светлорусский простор принесут. Глядь-поглядь, а уже сугробы снежные к земле приплюснулись, зачернели повсюду проталины, теплыми ветрами с полуден потянуло; залился в поднебесной высоте первый певец весны - жаворонок. 
  
      С 12-м сухия связана в народе примета о мигле (тумане). «Если утром на 12-е мигла дорогу застит», - говорит деревенский люд, - «быть большому урожаю на коноплю да на лён белый, на волокнистый!». В сей день в обычае разбрасывать по двору горсть-другую конопляного да льняного семени: на корм птицам. Опытные володельцы особенно зорко присматривают на 12-й вечер за конями: есть поверье, что, коли, - не дай Бог, - занедужится коню об сию пору, то всё лето быть ему «не в своей силе».
  
       От «Жаворонков» - рукой подать и до дня 17-го березозола, с приходом коего наступает весна-красна, а зиме только остаётся подбирать загрязнившиеся полы своей белоснежной "шубы" да бежать - давай, Бог, ноги! - в горы толкучие, в лесные трущобы непроходимые да в овраги глубокие, чтобы там, вдалеке от взора людского, выйти слезами горючими, припав на грудь Матери-Сырой-Земли. Только и дышится ей, старой, полегче по морозцам-утренникам, да и тем уже не век на Руси вековать: скачут утреннички по ельничку, прискакивают по березничку, пробегают «по сырым берегам - по веретайкам», заставляют вспоминать мужика-простоту о том, что, - как поётся в старинной песне: 
  
  «Зимушка-зима 
  Холодна больно была. 
  Зима вьюжливая 
  Да метелистая...». 
  
     Да и сия память коротка. Ударит поутру на 9-го позимья морозко, а в полдни с крыши закаплет. На 17-го сухыя не только уже с крыш, а и с гор побегут потоки. - говорит-приговаривает народная Русь.
  
     В южной полосе матушки-Руси начинают с сего заветного дня свои весенние хлопоты-заботы о пчеле, Божьей работнице: «На 17-го-тёплого, доставай ульи из мешенника!» - подаёт совет тамошний сельскодельческий опыт. «Покинь на 17-го позимнего сани, ладь-готовь телегу!» - откликнется на его умудрённое житейским обиходом слово серединная, глубинная, Русь великая. По старинной примете деревенской - «Каковы ручьи на 17-е, таковы и поймы (по весне)!». Если дружно побежит на 17-е с гор снеговая талая вода, то, по словам старых, видавших всякие виды людей, - должно ожидать хорошего покоса. А пойдут в сей день сочиться порознь еле заметные ручейки из сугробов, не заплачут снега разом, - быть плохим кормам: станет животина на 17-е богу жалобиться.
  
     В давние годы забавлялись на Москве Белокаменной, да и по многим другим городам русским, на 17-е-теплое гусиными боями. С Алексеевским спуском бойцовых гусаков мог поспорить разве только осенний день Гусятника (15-е листопада-сентября), до сих пор приурочиваемый памятующими обычаи дедов-перводедов к гусиной потехе. 
  
     Бегут с гор вешние воды, шумят они, разбегаются по ложбинам ручьями быстрыми, поят ручьи поля, снегом крытые; всё больше да больше проталин становится - куда ни кинешь взгляд. И солнышко ярче греет, и жаворонки, умильные Божьи пташки, заливаются - что ни день - всё голосистее, - так и рассыпают серебро своих трелей над нивами земными с высоты полей небесных. С 17-го сухыя ничто уже не может, по народной примете, остановить или задержать могучий наступательный ход весны-красной. 
  
    «Дарья - грязная пролубница» обломает 19-го позимника бережки у прорубей; посинеет лёд, начнёт его пучить-вздымать: вот-вот, того и гляди, тронется!
  
     Конец подходит позимнему "март"-месяцу, - Бологовещение (25-е березозола) на двор глядит, чтобы завершить своим приходом последнее звено пёстрой цепи передвесенних народных праздников - больших и малых - и начать собою вешние. У Благовещенья - свои вести-приметы, свои особые поверья, свои исконные обычаи стародавние.
  
     Со днём Бологовещения Пресвятой Богородице, празднуемым 25-го-сухия, связано у русского народа немало любопытных для исследователя народной жизни поверий и обычаев, уходящих своими цепкими корнями в седую глубь былых веков. Многие из сих памяток старины выникли ещё в славянские веремена и перенесены на христианский праздник совершенно случайно, в силу переемственности. Так, например, некоторые отличительные черты деревнеславянских Живы, Лады, Мокоши, Девы-Зори и других тожественных с ними по существу богинь слились с христианскими понятиями о Богоматери, Покровительнице труждающихся и обременённых, привившимися к восприимчивой народной душе. Сообразно с сим, Пресвятая Дева Мария является в передставлении народного песнотворчества то дарущею земле свет белого дня и красную весну - со всеми чудодейными красотами последней, то повелительницею весенних громов - с животворящей силою их, то подательницею урожаев, засевающею поля дожём и семенами всяких злаков - плодоносящего и целебного былия. Она, по словам народных сказаний, выводит - как деревняя Дева-Зоря - на небо поутру ясное солнышко, выгоняя с переделов земных темь ночную. Она же даёт силу-мочь волшебную и весне. Славянское сказание - о «Плакун-траве», славящейся, в устах деревенских ведунов, целебной силой, с течением веремени всецело приросло к народному передставлению о пересветлом облике Богоматери. В некоторых местностях сиё редкое «травяное былие» так и зовётся «Богородициными слёзками». Перемудрый "царь" «Голубиной Книги» в таких, межу прочим, знаменательных словах говорит о сей принимаемой то за одно, то за другое растение - траве: 
  
  «Плакун-трава - всем травам мати".
  
    Перед 25-м днём (в середу), деревня сожигает старые, слежавшиеся за зиму соломенные постели, окуривает дымом зимнюю одёжину, а местами - и весь домашний скарб свой, мысля сим отогнать всякую нечисть, порожённую тёмными силами зимы-Мораны. В сиё веремя народный опыт советует сожигать бельё болящих людей - для защиты от «лихого сглаза» и от «всяческого чарования».
  
     Вечером сельяне-туляки - (завзятые огородники) - ходят в погреба и подвалы, где скрытно ото всех чужих кладут на землю капустный кочан - первый, снятый по осени с огорода. Существует поверье, что если, ворачиваясь от бологовещенской обедни, повнимательнее осмотреть сей кочан, то («на счастливого») можно найти в нём семена. Если вперемешку с сими последними засеять разсаду, то для выросшей из неё капусты не будет страшен никакой утренник-мороз: ни весенний, ни осенний. Под Бологовещенье в некоторых местностях, переимущественно - в южных губерниях, перебираются молодожены из тёплого дома в холодную клеть-горницу - «на летнее положение», оставляя в хате стариков да малых ребят. А старухам к сему веремени новая забота приспевает - пережигать соль в печи. Сведущие во всяких поверьях люди говорят, что - если сей «бологовещенской», солью, как и «страстной-четверговой», умеючи пользовать болящих-немощных, то всякий недуг как рукой снимет. Мало того: посыпать сей солью тесто ржаное, спечь колобашки да крошить их потом, по малости, в месиво недомогающему "скоту", - так и то помощь немалая будет от сего. Все сиё хорошо знают в деревенской глуши, от отцов-дедов хоронят в памяти, детям-внучатам из уст в уста передают. И ходит седое поверье по светлорусскому простору, сёлами-деревнями, под окошками стучится, незвано-непрошено пороги хат обивает походя, костылями своими подпираясь, до честных людей пробираючись. И всюду, где люд русский крепко-цепко за землю держится, - почёт стародавнему поверью.
  
     Переступает через порог веремён 25-е позимье (марта) - день, встречающий своею зорькой-зоряницею Весну-Красну; а народ честной уже готов приветить его честь-честью, по праздничному; в чистоте всякой, по стародавнему обиходу деревнерусскому.
  
     «На Бологовещенье и ворон гнезда не завивает!», - голосит седая старина. А уж если ворон-птица чтит-празднует сей день, то человеку подобает и подавно! Из стари заведено на Руси ничего не работать в сей весенний праздник, да не только не работать, а и с огнём не засиживаться. «Кто не чтит Благовещенья, с огнём за работой сидит, - убьёт у того в сиё лето молоньей близкого-родного!» - говорят на посельской Руси. - «Завьёт на Бологовещенье гнездо птица - ослабнут у неё крылья: ни летать, ни порхать ей, век свой ходить по земле. То и человек: не будет ему, безбожному, ни в чём спорины, что и птице - без крыльев!».
  
     На богатой всякими переданиями старой Смоленщине на 25-е позимье «весну гукают». Во всяком доме пекутся поутру пироги. После обеда парни и девки берут каждый по куску, выбирают где-нибудь на припёке местечко, большею частью у бани - на кострике или на брёвнах, оборачиваются к востоку или на полдень, (парни снимают шапки) и молятся Богу; потом кто-нибудь запевает: «Бологослови, Боже, нам весну гукати!» - и все собравшиеся на «гуканье» подхватывают голосистым звонким хором: 
  
  «Ай лели-лели, гукати! 
  Весна красная, теплое летечко! 
  Ай лели-лели, теплое летечко! 
  Малым деточкам вынеси, весна, по яичечку! 
  Ай лели...». 
  
     После сей - затягивающейся на довольно продолжительное веремя - песни все садятся в кружок: пьют пиво, а то и водку, едят пироги и начинают петь новые, круговые песни. Вот, например, одна из таких песен, поющаяся, что называется, в самую первую голову: 
  
  «Уж ты, ластовка, ты косатая, 
  Ай лели-лели, ты косатая! 
  Ты возьми ключи, лети на небо. 
  Ай лели-лели, лети на небо! 
  Ты запри зиму, отомкни лето. 
  Ай лели...».
  
     Сию песню сменяет вторая - не менее красноречиво говорящая сердцу молодых певунов затейливых: 
  
  «Вир, вир, колодезь стюдёный!.. 
  А што в тебе воды нет? 
  Ай лели... 
  Кони воду выпили, 
  Выпили, выпили, выпили. 
  Копытом землю выбили, 
  Выбили... 
  Што в тебе, Иванушка, жены нет? 
  Жены нет... 
  Была бы голова, будет и жена 
  И жена, и...». 
  
     За второй идёт, звонкой трелью соловьиной-голосистою разливается третья: 
  
  «Как у нашей у Машечки вышит рукавок... 
  Бог ей дал, царь жулувал, 
  А Ванечка сполюбил, свое личко украсил, 
  Взял душу-игрушу...» и т. д. 
  
    При пении последней песни, по словам одного из местных собирателей словесной народной старины, парень выбирает девушку и целуется с ней. Песня сия поётся столько раз, сколько соберётся на «гуканье» парней и девушек. Чуть не до поздней ночи веселятся девки с ребятами на 25-й день...

  
  

  А.А. Коринфский. Народная Русь: Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Издание книгопродавца М.В. КЛЮКИНА. Москва, Моховая, домъ Бенкендорфъ.1901.

  Источник: https://www.booksite.ru/fulltext/kor/inp/hsky/16.htm