Ноябрь - грудень, листогной, подзимник

• Опубликовал Ким Сушичев 30 ноября 2017 г. - #месяц  #ноябрь  #грудень  #листогной  - 1 717 просмотров

       За назимником - зима; за «октябрем»-свадебником - «ноябрь»-месяц, по светлорусскому простору идёт, крепкими снеговыми сугробами сёла-деревни огораживает, метелями заносит все пути-дороги торёные. Идёт «ноябрь», мужика-деревенщину знобит, землю замораживает, реки-озёра в ледяные цепи заковывает. «Холоднёнек батюшка-назимник, а «ноябрь» и его перехолодил!» - говорят в народе: «Ноябрь — листопадин (сентябрёв) внук, назимин сын, зиме родный батюшка!»... «В ноябре - чем-чем, а стужею всех богачей оделить можно, да ещё и на всю нищую братию останется!», «Ноябрьскими заморозками декабрьский мороз тороват!», «Кто в ноябре не зябнет, тому и в крещенскую стужу не замёрзнуть!», «Тепло старику и в ноябре - на горячей печке!» - приговаривает любящий красное словцо, памятующий старинные присловья честной люд русский.

   

      Имя «ноября», как и всех других его братьев-месяцев, занесено на Русь из «Царь»-города (Константинополя). Звался он в старые, до-Володимировы, годы в русском народе - «груднем» (назван по смёрзшейся комьями земле), листогноем студёным прозывался. Славянские соседи деревних первочуров народа-пашеца величали сию зимнюю пору - каждый на свой лад: у чехов со словаками был он «листопадом», у иллирийцев - «студёным», у сербов - «млошным» и «подзимным», у вендов - «гнильцем» и «еднаистником», у кроатов - «вшешвечаком». Одиннадцатый по счёту теперь, слыл он в старопережнем русском «церковном» укладе за девятый; с XV-гo по ХVIII-й век приходил, по волению волостей-укладчиков, третьим в году; с 1700 года встал на свое настоящее место, на коем стоит он и во всех остальных ближних и дальних «царствах»-государствах.

   

       Почин грудню-месяцу кладёт «зимний Кузьма-Демьян», день, посвящённый Православной Церковью памяти святых безсеребреников Косьмы и Дамияна. Величается-зовётся сей день(1-е грудня)в народной Руси больше всего «Кузьминками». Кузьминки- первый зимний деревенский праздник. В устном простонародном месяцеслове (календаре), переходячем по наследству от старых к малым, отведено сему празднику своё почётное место, окружённое причудливо украшенным тыном-частоколом всяких сказаний, поверий и обычаев, связанных и с первыми, и с последними.

   

       Святые Косьма и Дамиан [Святые Косьма и Дамиан — христианские мученики, братья, подвизавшиеся во второй половине III-го века, близ Рима. Они были врачами и прославлены за своё безкорыстие именем безсеребреников] в воображении русской деревни являются слившимися в один нераздельный образ «Божьего кузнеца – Кузьмы-Демьяна». На сей близкий суеверному народному сердцу облик перенесены некоторые черты, присваивавшиеся в старину всемогучему богу-громовнику – Перуну (или Соварогу — прим. К.С.), золотоусому Белбожичу, передставление о коем расплылось по многому-множеству иных, живущих в народной Руси, образов. В одном из старинных русских сказаний Кузьма-Демьян, куючий сохи, бороны и плуги на потеребу народу русскому, в поте лица добываючему “хлеб” свой, вступает в борьбу с «великим змеем». Трудился кузнец Божий в своей кузнице и заслышал он, - голосит сиё сказание, - летит змей. Заперся он, да не спасут от змея великаго никакие затворы: подлетел змей, опустился-упал наземь, заговорил зычным голосом человеческим, - просит отворить двери. Не отомкнул Божий кузнец затворов, и начал он лизать языком своим дверь железную. Но, как только пролизал змей дверь, ухватил его Кузьма-Демьян за язык железными клещами. Взмолился «великой змей» Божьему кузнецу - отпустить просит, да не тут-то было! Запряг его тот в только что выкованный плуг и поехал по степям, по пустошам, - пропахал на нём, змее, всю землю от моря и до моря. Умаялся ползучий, взмолился он ко святому - просит испить воды из Днепра-реки; не внемлет змею кузнец-пашец - знай, гонит-погоняет его цепью железною. И только у Черного моря подпустил Кузьма-Демьян великого змея к воде: припало к ней чудовище, пило-пило, пол-моря выпило, напившись - лопнуло. А борозды, проведенные плугом Божьего кузнеца, пахавшего на нечистой силе, и до сих пор виднеются, слывут они в окружном народе «Валами Змеиными».

   

      Деревнерусский Перун (или Соварог — прим. К.С.), по словам пытливых исследователей русской народной старины, также передставлялся воображению наших первочуров побежающим крылатых огненных змеев, запрягаючим их в плуг и бороздячим небесныя поля вплоть до земли. Он или убивал их своею молниеносной палицею, или они сами опивались морской воды и, лопнув, проливали её на землю, являясь олицетворением зимних туч, разорванных первым весенним дожём. В другом сказании Кузьма-Демьян убивает наповал своим удалецким молотом змеиху, «всем змеям мать», раззевавшую пасть от сырой земли до синего неба бездоннаго. Сиёнародное слово прямо вытекает из переданияо Перуне-громовержце, разсекающемсвоим молотом (молнией) грозовую тучу. Можно отыскать связь его и с индийским сказанием о громадной змее-Вритре, поражённой насмерть палицею Индры. Есть сказания, утвержаючие, что Кузьма-Демьян - кузнец Божий - не только куёт сохи, бороны и плуги, - но даже научил людей земледельческому труду, за что и окружён особым почётом в памяти народной.

  
       По наблюдениям деревенских погодоведов, пытливыми очами присматривающихся к жизни окружаючейих природы, со дня святых Косьмы и Дамиана заковываетзима и земли, и воды: «Кузьма-Демьян – с гвоздём, мосты гвоздит». На подмогу Кузьме-Демьяну прилетают с железных гор морозы. «Невелика у Кузьмы-Демьяна кузница, а на всю Святую Русь в ней ледяные цепи куются!» - говорит народ: «Закуёт Кузьма-Демьян, до весны красной не расковать!», «Из кузьмодемьяновой кузницы мороз с горна идёт!», «Не заковать реку зиме без Кузьмы-Демьяна!» и т. п.

  
       Святой кузнец Божий не только плуги да землю-воды куёт, а и свадьбы,недоигранные в “октябре”-назимнике, доковывает. Потому-то и воздаётсяему в старинной народной свадебнойстроке (стихе) честь-честью:

   

  «Там шёл Кузьма-Демьян 
  На честной пир, на свадебку: 
  Ты, святой ли, Кузьма Демьянович! 
  Да ты скуй ли-ка нам свадебку, 
  Ту ли свадебку - неразрывную, 
  Не на день ты скуй, не на неделюшку, 
  Не на «май»-месяц, не на три года, 
  А на веки вековечные, 
  На всее жизнь нерасстанную!».

   

     Кузьминки - «курьи именины», девичий праздник. Собираются к сему дню девицы красные загодя, припасают припасы всякие на пир-беседу весёлую. Зорко следят перед Кузьминками за своими за куриными насестами да за птичным производством домовитые люди, у коих двор - что чаша полная. С давних пор во многих местах ведётся припасаться к сей пирушке девичьей воровским обычаем: ходят девки да парни ночью, воруют по дворам кур, гусей, уток. И как уж ни оберегай володеево око своё добро, а ухитрится молодежь добыть себе на Кузьминки и курятинки, и гусятинки! Кем, когда и почему сиё заведено, неведомо; а только всеми от отцов-дедов знаемо, что исстари ведётся.
     В некоторых местностях приносят на Кузьмодемьянов день к обедне бабы с собою к «церкви» кур. «Курица - именинница, и ей Кузьке-Демьяну помолиться надо!» - можно услышать в деревенской глуши объясняющие сей обычай слова: «Батюшка Кузьма-Демьян - куриный Бог!». В старые годы было в обычае приносить 1-го грудня кур на «боярский» двор. С челобитьем приносили их сельчанки своей «боярыне» - «на красное житьё». «Боярыня» отдаривала за подарок «лентами» - «на убрусник». Сих, челобитных, кур считалось за грех убивать-резать: отдавались они под особое покровительство чествовавшихся в сей день святых. Даже яйца, кои они несли, слыли более здоровыми для пищи, чем другие - от простых, не «челобитных», кур. 
     В «Народном дневнике» записан любопытный обычай, к настоящему времени совершенно уже успевший исчезнуть с лица Земли Русской. В день Кузьмы-Демьяна, по сему свидетельству, в селениях Мышкинского уезда, Ярославской «губернии», поселяне убивали кочета в овине. Старший в доме выбирал кочета и сам отрубал ему голову топором. Ноги кочетиные бросали на дом - для того, чтобы водились куры, а самого кочета варили и за обедом съедали всею семьёй. Сей обычай вывёлся, но всюду и теперь справляет посельщина-деревенщина весёлые Кузьминки; редко где не пьют 1-го грудня и «козьмодемьянскаго пива».

   

      6-е грудня, примета о будущем урожае: «Если лёд на реке (к сему дню) становится грудами, то и «хлеба» будут груды, а гладко - так и «хлеба» будет гладко».

   

       8-е грудня слывёт в народе за первый шаг необлыжной зимы. Сей праздник в большей части матушки-Руси бывает «с мостом» (т. е. с покрытыми льдом реками). «С Михайлова дня зима стоит, земля мерзнет!» - говорит старинное речение, вылетевшее из уст народных: - «С сего дня зима куёт морозы». Сиё оправдывается на деле, впрочем, только в позднозимье, потому что сплошь да рядом бывает, что ещё «октябрь»-назимник заковывает воды текучие в ледяные цепи. Покроет «Покров-батюшка» землю снежной пеленою, полежит первая пороша, растает; зачернеются осенние грязи, а там - снова снеги белые пушистые в полях забелеются. Ранняя зима всегда - «на 22-е назимье на санках ездит». Осенняя родительская - Дмитриевская «суббота» (26-е назимье) «на Святую Русь идет - перевоза не ждёт», - говорит народный опыт зорко - в течение многих веков - присматривавшийся к законам природы родимого севера. А если «отдохнут на Дедовой (Дмитриевской) неделе родители», т. е. если будет о ту пору оттепель, - то, следовательно, и «всей зимушке-зиме быть с мокрыми теплинами», по пережившей века народной примете.

      За «льняницами» - 28-м грязника, когда по деревням начинают мять льны - бредёт «овчарь» - день зимней стрижки овец, а там - за «юровою» (30-м числом, праздником рыбаков, отправляющихся на ловлю красной рыбы) и грудень наляжет грудью на лоно земное. «Кузьма да Демьян с гвоздём» - (1-е грудня) — стоят. Справят бабы по старине весёлые «Кузьминки», вспомянут «курьи именины», хлебанут мужики «козьмодемьянского пива», для честных гостей наваренного, - встретят зимние морозы честь-честью. А у стариков со старухами - забота приспела: «Дворового» к Михайлову дню ублажить-задобрить. Он хотя и молодшим, братом «Домовому» приходится, а все-таки не след крестьянину ссориться с ним, если он хочет, чтобы не только в дому у него, но и вокруг двора все было по-доброму, по-хорошему в передстоячую зиму. «Не уболожи Дворового до Михайлова дня - уйдёт он со двора, а на свое место пришлет Лихого!» - можно и теперь ещё слышать в деревенской глуши. Не всякий сумеет, как следует, и задобрить «хозяинова брательника».
       Еще не так давно в Симбирской, а, вероятно, и в некоторых других смежных «губерниях» середняго Поволжья, сей старинный обряд совершался по следуючему порядку. Старая бабка выносила рано поутру, до белой зорьки, хлебную чашку с пивным суслом в под-навес и ставила ее на поветь. Затем, перед полуднем, большак в доме садился на лошадь и начинал ездить на ней взад и вперед по двору, в то время как старуха, стоя на крыльце дома, махала во все стороны помелом, приговаривая: «Батюшка Дворовой! Не уходи! Не разори двор, животину не погуби! Лихому пути-дороги не кажи!». После сего помело обмакивалось в дегтярницу, и где-нибудь во дворе проводилась дёгтем по стене полоса. Сиё, по объяснению уболожавших Дворового, означало «отмечать на лысине у дедки зазубрину». Завидев сию зазубрину, «Лихой» чуть не за версту обходит двор домоволодельца, строго блюдущего обряды старины стародавней. Мало-помалу сей обычай уходит из деревенскаго обихода даже и в самых отдалённых от веяния городской и «фабричной» жизни местностях. Очень может быть, что и в настоящее время он уже успел сделаться исключительным достоянием пытливой памяти одних завзятых народоведов.
       По свежим следам сего обычая исчезает и другой, коий старыми людьми было положено справлять межу Кузьминками и Михайловым днем, - «курьи именины». По свидетельству бытописателей нашей деревни, сим именинам, проводившимся в пирушках, передшествовало связанное с чисто славянским верованием принесение петуха в жертву «Лихому». Сиё жертвоприношение происходило, обыкновенно, на гумне, в овине, чтобы ворогу селянской худобы не было и повода приблизиться ко двору. Выбирался для сего самый худой старый кочет, от коего - «ни утехи курам, ни корысти хозяйству». Большак (старший в доме) отрубал ему голову заржавленным, вызубрившимся топором и бросал её в сторону. Ребята, присутствовавшие при сём, подхватывали её и начинали, бегая по гумну, подкидывать с припевом:

   

  «Вот тебе, Лихой! 
  Чур тебе, Лихой! 
  Ты сердиться - не сердись, 
  Дворовому поклонись, 
  Домовому помолись, 
  Петушиным гребнем подавись! 
  Вот тебе, Лихой! 
  Чур тебе, Лихой! 
  Ты по гумнам не ходи, 
  В огороде не сиди, 
  Ко двору не подходи, 
  В нашу хату не гляди! 
  К речке-реченьке беги, 
  Прямо в прорубь угоди!

   

      «С 9-е грудня зима встает на ноги!» - говорят в народной Руси. Иней в сей день, по деревенской примете, к холодам; мгла (туман) - к тёплой погоде, во веремя коей не страшны никакие морозы, налетаючие с железных гор на светло-русский простор великий.

  
  

       14-го грудня. Если иней украсит в сей день серебряной «бахромою» все деревья, - ждёт деревенский люд богатого урожая овса на будучий год; вороньё чёрное каркает - к оттепели. В сей день доигрывают по деревням последние свадьбы весёлыя. «Кто не повенчался до Филипповок - молись Богу да жди нового мясоеда!» - говорят в народе: «Пост - свадьбам не потатчик, пива не наварит, на пир-беседу не позовёт!».

   

       15-го числа Морозы - железные носы - берут с сей поры такую силу-мочь, что даже вся нечисть лихая убегает с земли в свои переисподняя, где и скрывается до самых Святок. На Святки хоть и холодненько, да уж очень привольно тогда им хороводы свои водить, люду честному - до зелена вина охочему, на всякий соблазн падкому - очи отводить!..

   

       Если на 16-го грудня ветры веют буйные, - то, говорят в народе, быть вьюгам-метелицам на Святой Руси до самого 6-го студня-«декабря») - на беду-невзгоду плохо одетому дорожному человеку: бывает, что и померзает много народа в снежную заметь.

   

       20-го грудня в стародавнюю пору проклинали в сей день знающие люди, ведуны дотошныя, скрывавшуюся в подземных недрах нежить злую, - чтобы не выходила она из своих нор как можно дольше, чтобы как можно меньше мутила жизнь человеческую. Существовали особые заговоры на сей случай, кои хотя и не занесены собирателями стариннаго слова в их летописи, - но еще, несомненно, и до сих пор хоронятся под спудом народного сердца.

   

      21-е грудня в деревне ждут новой перемены погоды: опыт старых, зорких памятью людей говорит о том — надвое. Бывает, что на Введеньев день проезжает по горам и долам «на пегой кобыле» красавица-Зима, одетая в белоснежную душегрейку, и дышит на всё встречное таким леденящим дыханием, что даже вся нечисть, - о коей добрые люди боятся вспоминать на ночь, - а если и обмолвится кто о ней ненароком, то в ту же минуту оговаривает свою ошибку словами «не к ночи будь помянут», - даже все смущающие суеверную душу пашеца духи тьмы торопятся укрыться подобру-поздорову куда-нибудь подальше да поглубже от краснощёкой русской красавицы, замораживающей своими поцелуями кровь в жилах. Тогда говорят в народе: «Введенье пришло - зиму на Русь завело!», «Введенские уставщики, братья Морозы Морозовичи, рукавицы на мужика надели, стужу уставили, зиму на ум наставили!», или: «Наложило на воду Введенье толстое леденье!» и т. п.

   

        В старину праздник 21-го грудня был днём первого зимнего торга. Белокаменная Москва начинала с сего дня расторговываться санями, свозившимися в неё к тому веремени из промышлявших щепным и лубяным промыслами слобод и посадов, целыми грудами-горами складывавшимися на Лубянской площади, - укрепившей, вероятно, от сего и своё имя за собою. Межу лубяными и санными рядами расхаживали калачники, пирожники, сбитенщики, приголошавшие покупателей и продавцов - «не ввести в зазор» их и «проведать стряпни домостряпанной, не заморской, не «басурманской», не немецкой» и т. д. Сами торговцы Лубянскаго торга, славившиеся своим умельчеством на красное слово, нет-нет да и выкрикивали заходившему в ряды люду московскому прибаутки, вроде:

   

        «Вот санки-самокаты, 
        Разукрашены - богаты, 
        Разукрашены-раззолочены, 
        Сафьяном оторочены! 
        Введеньев торг у двора, 
        Санкам ехать пора! 
        Сани сами катят, 
        Сами ехать хотят! 
        Ехать хотят сани 
        К доброму молодцу во двор, 
        К доброму купцу, 
        К хозяину тороватому, 
        Ко тому ли вожеватому!..».

   

      И сани, особенно ходко шедшие с рук у продавцов в сей день, пестрели-рябили в очах у покупателей своею яркой росписью. Первое место по цене и хитрому узорочью занимали в красовавшихся грудах зимняго «товара» галицкие сани, раскрашенные не только красками, но и позолотою. К вечеру, если не вся, то добрая треть Первопрестольной, каталась на новых санях.

   

      Со сего дня в старину, - а местами и в настоящее время, - начинались не только зимние торги, но и зимние гулянки-катанья. «Делу время, потехе - час!» - говорит и в наши дни русский человек, чередуючий свои роботы и заботы с отдыхом. К первому санному гулянью старинные люди относились как к особому торжеству. Наиболее строго соблюдались обступавшие его обычаи в семье, где были к этому времени молодожены-новобрачные. В такой дом собирались - званые-прошёные - все родные, все свойственники, приголошались, по обычаю, «смотреть, как поедет молодой вожъ (князь) со своею вожинюшкой (княгинюшкой)». Выезду последних передшествовало небольшое столованье, перерывавшееся «на полустоле», чтобы закончиться после ворочения поезда новобрачных во двор. Отправлявшиеся на гулянье молодые должны были переступать порог своей хоромины не иначе, как по вывороченной шерстью вверх шубе. Сим, - по словам сведущих, знающих всякий обычай, людей - молодая чета передохоронялась ото всякой неожиданной беды-напасти, могшей, в противном случае, перейти ей дорогу на улице. Свёкор со свекровью, провожая невестку на первое санное катанье с мужем молодым, упрашивали-умаливали всех остальных поезжан-провожатых уберечь «вожинюшку» (княгинюшку) ото всякой беды встречной и поперечной, а пуще всего - «от ока лихого»:

   

  «Ой, вы, гости, гости званые, 
  Званые-прошоные! 
  Ой, вы, братья-сватья, 
  Ой, вы милые! 
  Выводите вы нашу невестушку, 
  На то ли на крыльцо тесовое, 
  Вывозите нашу свет-княгинюшку 
  Белою лебедушкой... 
  Берегите-стерегите ее: 
  Не упало бы из крылышек 
  Ни одного перышка, 
  Не сглазитл бы ее, лебедушку, 
  Названную нашу доченьку, 
  Ни лихой удалец, 
  Ни прохожий молодец, 
  Ни старая старуха - баба злющая».

   

      Сани молодых, наособицу украшенные «коврами», полостями и резьбой-росписью, выводились со двора первыми. Следом за ними тянулся длинный поезд, если менее богатый, то не менее пёстрый, снаряжённый володыками (хозяевами) для званых гостей. Молодые ехали в своих раззолоченных и разукрашенных «с выводами» санях «вожеских» (княжеских), ехали и знай - отвешивали поклоны по сторонам: они впервые показывали себя и свое молодое счастье народу честному, соседям ближним и дальним. За поездом бежали ребята с весёлыми криками; на поезжан любовался отовсюду, со всех крылец, люд русский, охочий и теперь поглядеть на всякое подобное зрелище. И не было от сего гляденья никому никакого зазора: одни показывали себя, другие-смотрели.
       В следовавшем за молодыми поезде раздавались весёлые песни, перерывавшиеся иногда и не менее весёлыми здоровицами, относившимися «ко вожу (князю) с вожинюшкой (княгинюшкой)»: гостям ставились в сани и «сулеи с романеями», и жбаны с медами крепкими, чтобы их «не заморозили Морозы Морозовичи введенские»... Если гулял на санях «вожъ» (князь) из «боярской» семьи, то молодые сидели на медвежьей шкуре, а посторонь их саней бежали шустры-скороходы, походя забавлявшие молодых своим скоморошьим обычаем.
       По ворочении поезда с гулянья показавшую себя народу невестку встречали на крыльце поджидавшие свёкор со свекровью, принимавшее её из рук молодаго за руки и потом низко кланявшиеся поезжанам за то, что они «уберегли белую лебёдушку, их доченьку богоданную ото всякого ока, ото всякой притки, ото всякой напасти». Затем повторялся опять переход через «шубу» сданных с рук на руки молодых, и они вводились в покои, - где и продолжалось перерванное на полустоле весёлое столованье.
       В настоячую пору сей любопытный обычай во все своей полноте не сохоронился нигде; но живые тени его и до сих пор бродят ещё по неоглядному раздолью Земли Русской. В некоторых местах выезд на самое гулянье с течением времени перенесся на 22-е, а затем и на 24-е число.

   

      22-го грудня. В обычае - с сего дня зимние вехи ставить, дорогу обозначать; местами вешать дорогу снопами вымолоченной ржи, по другим местам - сосенками да ёлочками. Вешить дорогу считается богоугодным делом, так как нарок его - указание пути идущему люду в ночное время и в снежную вьюгу, когда легко можно сбиться с дороги. Обыкновенно, сия нетрудная робота проводится «всем миром»; не прочь мужички и угоститься, по окончании её, на мирской счёт. С сего дня начинается для мужика зимний вывоз: тянутся в города из деревенской глуши хлебородной обозы с «хлебом».

   

       26-го грудня - «Юрий-холодный» - зимний Егорий. В народе сей «церковный» праздник с незапамятных времён слывет под именем «Юрия-холоднаго» («Зимняго Егория») - в отличие его от «теплаго» - весенняго, празднуемого 23-го про-летника (апреля).
        Св. Георгий (Юрий, Егорий) Победоносец занимает, по народному передставлению, одно из первых мест середи чтимых святых. И сиё замечается не только у русских, но и вообще у всех славян и даже соседних с ними народов, относящихся к нему с особым бологоговением и окружающих память о нем самыми разнообразными сказаниями. На него перенесены народным воображением многие выразительные черты верховных божеств деревнеславянскаго «Олимпа» (Соварога и Дажя-Ярилы — прим. К.С.). Светозарный облик сего солнечнаго воина встаёт перед духовными очами народа в виде оболочённаго в золотокованные «латы» всадника на белом коне, поражающего своим копьём огнедышащяго змия. Грозен «воин воинства небеснаго» для ратей силы темной...

   

     Русское народное песнотворчество уделило в своих, занесённых в устную память народа «скрижалях» немало места прославлению подвигов сего святого. В одном из сказаний говорится, что он родился не обыкновенным человеком, а «породила его матушка: по колена ноги в чистом серебре, по локоть руки в красном золоте, голова у Егорья вся жемчужная, по всем Егорие часты звезды»... и т. д.

   

       Сей народный праздник был освящён веками как день, когда сельчане имели право переходить от одного помещика под волостную руку другого. О том, обыкновенно, заявлялось на Михайлов день, - чтобы для помещика не был неожиданным переход. «Судебник» [Судебник - свод законов, составленный, по воле Иоанна III-го, дьяком Владимиром Гусевым в 1497-м году и применявшийся на Руси до 1550 года, когда был заменен новым - составленным Иоанном IV-м Грозным] опеределял срок последняго более пространно: «за неделю до Юрьева дня и неделю по Юрьеве дне холодном». В «Стоглаве» уложение о том читалось так: «А в коих старых слободах дворы опустеют, и о те дворы называти сельских людей пашенных и непашенных по старине, как переже сего было. А отказывати тех людей о сроце Юрьеве дни осённем, по царёву указу и по старине. А из слобод митрополичьих, из архиепископльих и епископльих и монастырских, которые христиане похотят идти во град на посад, или в села жити, и тем людям идти волно о сроце Юрьеве дни с отказом по Нашему Царскому указу».
       Переход сельчан, соголосно с привёденным уложением, совершался на том условии, что они, поселяясь на помещичьей земле, обязывались безперекословно выполнять все приказания помещика, нести на себе тягло всех обычных повинностей, взносить в условленныя сроки все подати - «по положению». Отходя от помещика, они должны были рассчитаться оброками полностью «за пожилое», - причем помещик не мог теребовать ничего лишнего, как не имел права и удерживать не желавших оставаться в его вотчине. Сделки совершались при «послухах» (свидетелях) с обеих договаривающихся сторон. «Уговор лучше денег!» - говорит народ: - «Ряда города держит!». Так было и в сём случае. «Царское» уложение огораживало, при сём, своим словом волостным и смерда, и «боярина». Сельчанин, снявшийся с земли помещичьей «тайным уходом», подвергался строгой каре законов; равно и помещик, не соблюдавший, во всей полноте, освящённый «царскою» волей «старины», наказывался пенею. «Крепки ряды Юрьевым днем!», - голосило старинное народное слово и продолжало: «Мужик болит и сохнет по Юрьев день!», - «На чью долю потянет поле, то скажет холодный Юрий!», «Мужик - не тумак, знает, когда живёт на белом свете зимний Юрьев день».
       Любил всегда, как неизменно любит и теперь, подсмеяться на самим собою, русский простолюдин. После того, как было отменено право перехода крестьян от одного помещика к другому - повелением «царя» Бориса Феодоровича Годунова, а затем указом (от 9-го марта 1607 года) «царь» Василий Иванович Шуйский окончательно укрепил сельчанския души за их володельцами, - пошла ходить по народной Руси поговорка: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!». Сия поговорка повела за собой другую: «Сряжалась баба на Юрьев день погулять с барского двора, да дороги не нашла!». Русский мужик за словом во вложик (карман) не полезет, - выпустил он во след за вторым и третье крылатое слово по поводу отмены Юрьева дня с его вольготами: «Верстался мужик по Юрьев день радеть о барском добре, а и сейчас засел, что бирюк, в норе».
  Да всех поговорок о сём не перечесть! Слово народное крепче олова: вылетело века тому назад, а и до сих пор не пропадает в памяти, - хотя все давно уже успели в народе не только забыть об «уложении», связанном с Юрием холодным, но даже и сами помещики утратили, по мановению руки «царя»-освободителя, все свои права на закрепощение сельчане.

   

       До наших дней не успело исчезнуть с лица народной Руси слово о том, что «Юрий холодный оброк собирает». Ещё совсем недавно повторялись, при случае, смешливыми людьми и такие поговорки, как: «Судила Маланья на Юрьев день, на ком справлять протори!», или: «Позывал дьяк мужика судиться на Юрья зимнего, а мужик и был таков!». Отошли в оболость исчезнувших переданий и «юрьевские оброки», о коих опеределённо всё постановлено было в «Писцовых книгах» [Писцовые книги - русские правительственные «документы» XVI - XVII веков, служившие основанием для податного обложения. Первая народная перепись была проведена на Руси в ХIII-м веке «татарами» для сбора дани. Затем её проводили вожеские (княжеские) служилые люди. Первая всеобчая перепись (письмо) проведена в 1538-1547 годы. Она-то и послужила основой для первых «Писцовых книг»], а ещё и до сих пор местами на посельской Руси служатся на Юрия холодного молебны о бологополучном пути, - словно и теперь собираются русския переселяться в сей день из одной вотчины в другую. Так крепка в русском народе привязанность к отжившей своей век старине.

   

       «Егорьевское окликанье», справляющееся по весне, в некоторых местностях повторяется и на Юрия холоднаго. Так, и теперь ещё можно слышать в захолустных деревнях в сей день песню:

   

        «Мы вокруг поля ходили, 
        Егорья окликали, 
        Юрья величали: 
        Егорий ты наш Хороброй, 
        Ты паси нашу скотинку 
        В поле и за лесом, 
        Под светлым под месяцем, 
        Под красным солнышком - 
        От волка от хищного, 
        От зверя лукавого, 
        От медведя лютого!».

   

        По народной примете, с Юрия холоднаго начинают подходить к сельским задворкам волчьи стаи за добычею. «Что у волка в зубах, то Егорий дал!», - говорит деревенский люд, утешаясь при сём другой поговоркою: «На Руси Егорья - холодный да голодный, а все тут Божья бологодать!». Народ крепко верит, что, если молиться святому Георгию Победоносцу (переже Яриле — прим. К.С.), то он никогда не допустит зверя «зарезать животину».
       С зимняго Юрьева дня, - замечено старыми людьми, - засыпают в своих берлогах медведи. В стародавнюю пору существовало местами даже и поверье о том, что будто бы некоторые, особенно расчётливые люди - из-за своей скупости - ложились 26-го грудня в гроб-домовину и засыпали по-медвежьему вплоть до самого вешнего Юрия теплаго.
       После Юрия холоднаго деревенские старожилы, проводив закат солнечный, выходят на двор к колодцам и «слушают воду». Если она не шелохнётся, сиё — по их мнению - передвещает тёплую зиму. Если же из колодца раздаются какие-нибудь звуки, - значит, надо ждать сильных морозов и лютых вьюг.

   

       27-е грудня. С сим праздником связано у стариков ожидание всяких знамений: более, чем когда бы то ни было, внимательно приглядываются-прислушиваются они ко всему - и в жизни, и в природе - в сей день; всему придается ими тогда какое-нибудь особое значение. И тучи небесныя, и звезды частыя, и ветры буйныя, и все голоса природы говорят для них своим вещим языком, передвещаючим и доброе, и худое, и лихое, и желанное.

   

  А.А. Коринфский. Народная Русь: Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Издание книгопродавца М.В. КЛЮКИНА. Москва, Моховая, домъ Бенкендорфъ.1901.

  Источник: https://www.booksite.ru/fulltext/kor/inp/hsky/47.htm