Октябрь - назимник, грязник, свадебник.

• Опубликовал Ким Сушичев 24 октября 2017 г. - #октябрь  #назимник  #свадебник  #грязник  #месяц  - 1 567 просмотров

     Слыл в стародавние годы назимник (!октябрь) восьмым месяцем; с XV-гo по XVIII-ый век звали его вторым, а потом повелел державник !Пётр Великий быть ему («грязнику») на Руси десятым. После девяти братьев-месяцев приходит он с той поры на светлорусское приволье и до наших дней, приводя с собою Покров-праздник - зазимье весёлое свадебное, со пирами-столами да со безедами. Живут, по народному сказанию, двенадцать братьев-месяцев на !"стеклянной" горе небесной; сидят месяцы вокруг Солнцева костра. То горит-пылает - и небо и землю греет - сей костёр (в вешние и летние дни), то чуть теплится-дымится: осенью да зимой. Поочерёдно берут братья-месяцы в свои руки волостной жезл - небом-землёю правят. Весенние месяцы - румяные добры-молодцы, «вьюноши перекрасные-цветущие»; летние - русобородые силачи, в плечах - косая сажень; осенние - начинающие стареть-дряхлеть; зимние - седоволосые согбенные старцы.

  
    В старой словацкой сказке, имеющей много родственного с нашими народными сказаниями, сиё передставление о братьях-месяцах оболочено в такие красноречивые образы. "Жила-была, - говорится в сей сказке, - на Белом свете одна мать. Было у ней две дочери: родная да падчерица. Первую она любила, вторую ненавидела, но была сия последняя («Марушка») не в пример краше первой («Голены»), да только и знать не знала о своей красоте. Заставляла её мачеха справлять всю роботу по двору и по дому: мести-мыть пол, варить-жарить, ткать, шить, корову доить. А любимая дочка только наряды свои и знала. Терпеливо выносила Марушка-красавица и брань, и побои; но мачеха с сестрою становились всё злее, видя, что та - что ни день - разцветала всё краше. И надумала мачеха: «Придут парни свататься, увидят Марушку и не возьмут моей дочки! Дай-ка выведу я её!». Стала она мучить голодом бедняжку: нет, не выводится! Была зима студёная, и вот - захотелось Голеве, матушкиной любимице, маткиных душек (!фиалок)-цветов. Сказала она о своём желании матери. Обрадовалась злая: пойдёт-де ненавистная в лес за цветами да и замёрзнет! Вытолкали оне вдвоём Марушку за дверь, строго-настрого наказали ей: или принести !"фиалок", или совсем домой не ворачиваться. Заплакала красавица, пошла в лес. Долго ли, коротко ли шла она, бродила снегами сугробами, - шла, Бога о смерти молила. И дошла она до высокой горы. На горе пылал яркий костёр. Поднялась озябшая девушка - погреться к костру и увидела вокруг огня двенадцать человек. Сидели все они на двенадцати камнях: трое были стары, трое - пожилые, трое - помоложе, а ещё трое и совсем юные. Сидели двенадцать человек на двенадцати камнях, сидели - молчали, на огонь глядели. И были сии двенадцать человек - двенадцать месяцев. Седой месяц - Ледень-(!январь) - сидел выше всех, на первом почётном месте, держал старый в руках жезл. «Добрые люди», - поклонилась незнакомцам девушка: «позвольте мне обогреться у огня». Старый Ледень позволил Марушке подойти к огню, а сам спрашивает: «Как ты, девица, зашла сюда? Чего, красная, ищешь?» Поведала ему бедняжка о своём горе, о мачехе лихой, о маткиных душках, за коими послали её, пригрозив ей смертью, если не принесёт сестре цветов. Посмотрел, покачал седой головою Ледень-месяц, поднялся с камня, подошёл к самому юному месяцу, передал Брезеню-(!марту) свой жезл, посадил братца на своё первое место. Взмахнул жезлом Налетник над костром: запылал огонь сильнее, начали таять снега-сугробы, разбухли-покраснели на деревьях почки, зазеленела на проталинках трава, побежали ручьи звонкие, зацвели цветы синевы. Пришла в лес Весна-Красна, принесла молодая и маткины душки душистые. Стала рвать цветы Марушка, набрала чуть не сноп целый, поклонилась братьям-месяцам, побежала домой к мачехе. Удивилась мачеха, а и больше того удивилась сестра Марушкина. Стали они допытываться, где это она зимой могла нарвать цветов. «Набрала на горе в лесу, под кустами!» - отвечала девушка. Помыслили-подивовались злые, прогнали её в лес за земляникой. Опять пришла бедная к братьям-месяцам, ещё ниже поклонилась им. Выслушал её слезную просьбу Ледень, промолвил: «Братец Червень-(!июнь), сядь на первое место!». В одно мгновение наступило, лето: и пташки запели, и цветы запестрели, и деревья зашумели. Не успела оглянуться красавица, как вся трава зелёная закраснела спелыми ягодами, - словно кто обагрил её кровью. Принесла Марушка домой ягод, смотрит, а вокруг неё - опять зима. Стали удивлённые мачеха с сестрой лакомиться, а сами замыслили новую задачу: послали-выгнали красавицу за яблоками румяными. Опять пошла она снегами-сугробами к знакомой горе, снова взмолилась к старому Леденю. Сел, по его слову, брат Зарюень-(!сентябрь) на первое место, махнул жезлом, и - перед глазами Марушки совершилось новое чудо: стаял снег, отзеленела весна, отцвело лето, раззолотилась листва осенним золотом, увидела девушка яблоню - всю увешанную яблоками. Потрясла она дерево, упали два яблока румяные, и велел Зарюйник идти домой скорее. «Где ты сорвала яблоки?» - встретила её мачеха. - «На высокой горе; там ещё много осталось!». Принялись бранить бедняжку злые: зачем не нарвала больше; заплакала Марушка, ушла, забилась в свой угол. Съела Голена яблоки, вкуснее вкусного показались они ей; надела она теплушку да и пошла в лес, к высокой горе за яблоками: все оборвать собирается. Ходила-ходила, шла-шла она, дошла до высокой горы, подошла к костру - стала руки у огня греть. «Чего ищешь, красная девица?» - спросил её седой Ледень. «А ты что за спрос, старый дурак!» - крикнула на его слова она: «Зачем тебе знать!». И пошла злая в глубь-чащу лесную. Нахмурил густые брови Ледень, поднял жезл: стал огонь гореть слабей да слабее, повалил снег, засвистели-забушевали ветры буйные, заковал на своей кузнице мороз. Ждёт-пождёт мать дочки-любимицы: нет её да нет. «Верно, разлакомилась девка яблоками, жаль уйти... Пойду-ка я, посмотрю сама!». Надела старуха телогрейку, пошла в лес... А веремя шло к ночи. Убралась Марушка по дому, стала ждать-поджидать ворочения своих мучительниц, да так и не дожалась: обе они замерзли в лесу в сию ночь... На том и кончается сказка".

  
  

   На Белой Руси, ревниво охраняющей от тяжёлой руки безпощадного веремени свои передания-поверья, разсказывается, что вслед за олицетворяющей лето «Цецею» - дородной красавицею, убранной в наряды яркие, в венке из колосьев, с яблоками-грушами в руках -приходит на землю трехглазый «Жицень» (осень) - плюгавый мужичонко с всклокоченною бородою, с косматой головою. Ходит Жицень по полям да по огородам, оглядывает мужицкое хозяйство: все ли снято-убрано, все ли сделано вовремя. Где приметит Жицень делянку недожатую, сорвет колосья, свяжет в один сноп да и снесет на загон к тому хозяину, у которого все убрано в поле дочиста. Где подберет он колосья - там жди неурожая; куда перенесет сноп свой -там уродится хлеб сторицею. Бродит Жицень по свету белому до своей поры, -поджидает он старого «Зюзю» (зиму). А Зюзя не заставит себя долго ждать; чуть Покров на двор - и он вместе с ним на пороге стоит, белую бороду охорашивает-оглаживает. Приходит Зюзя на Русь босый, а в белой шубе да с железною булавою в руке, идет – по подоконью стучит, про зимнюю стужу весть подает люду деревенскому. А и дохнет старый, так все кругом задрожат от стужи; а и стукнет Зюзя - так бревна в избах от морозу затрещат.

  
    По другим сказам, приезжает зима на пегой кобыле; слезает с коня, встает на ноги, кует седые морозы; стелет старая по рекам-озерам ледяные мосты, сыплет «из правова рукава» снег, а из левого - иней. Следом за нею бегут метели-вьюги, бегут - над мужиком-деревенщиной потешаются, бабам в уши дуют - затапливать печи велят пожарче.

  
    Древнерусская письменность давала следующее цветистое определение времен года: «Весна наречется, яко дева украшена красотою и добротою, сияюще чудно и преславне, яко дивитися всем, зрящим доброты ея, любима бо и сладка всем... Лето же нарица-ется муж тих, богат и красен, питая многи человеки и смотря о своем дому, и любя дело прилежно, и без лености возстая заутра до вечера и делая без покоя... Осень подобна жене уже старе и богате, и многочадне, овогда дряхлующи и сетующи, овогда же радующися и веселящиеся, рекше иногда печальна от скудости плод земных и глада человеком, а иногда весела сущи, рекши ведрена и обильна плодом всем, и тиха-безмятежна. Зима же подобна жене-мачехе злой и нестройной и нежалостливой, яре и немилостиве; егда милует, но и тогда казнит; егда добра, но и тогда знобит, подобно трясавице, и гладом морит, и мучит грех ради наших»...

   
      «Зиме и лету союза нету!» - говорит народ-краснослов, приговаривая: «Летом - страдные работушки, зимой - зимушка студеная!», «Мужику - лето за привычку, зима - волку за обычай!», «Тетереву зима - одна ночь!», «Помни это: зима - не лето!», «Лето собирает, зима поедает!», «Что летом уродится, зиме пригодится!», «У зимы -поповское брюхо!», «Придется сидеть на печи сватье, как застанет зима в летнем платье!» и т. д. «В воде черти, в земле черви, в Крыму татары, в Москве бояры, в лесу сучки, в городе крючки: лезь к лошади в пузо, там оконце вставишь да зимовать станешь!» - замечает народное слово о незапасшемся на зиму мужике-лежебоке, горе-хозяине. - «Всем бы октябрь-назимник взял, да мужику хода нет!», «В октябре и мужик с лаптями, и изба с дровами, а все спорины мало!».
  
    Первое число назимника, день праздника Покрова Пресвятой Богородицы, является в народном передставлении межевым столбом межу осенью и зимою. «До Покрова - осень, за Покровом - зима идёт!» - говорят на Руси: «Покров - первое зазимье; Покров землю покроёт - где листом, а где и снежком».
  
    Передставляя грань межу ненастным и студёным веременами года, первый назимний праздник знаменует собою в очах занятой деревни срок робот и наймов. С незапамятных пор вошло в обычай договариваться «от Покрова» и «до Покрова». И сиё имеет свои твёрдые основания, коренящиеся в самом быту народа-оратая. К сему веремени заканчиваются все роботы в поле и на гумне, все заботы о !хлебе, - выясняются все виды на передстоящую долгую зиму, хотя народ и оговаривается, как уже упоминалось выше, что «В назимнике и мужик с лаптями, и дом с дровами, а все спорины мало!».
  
    Народное воображение соотносит покров Пресвятой Богородицы со сказочной «нетленной пеленой Девы-Солнца», олицетворяющею собой утреннюю и вечернюю зарю. Сия пелена, покрывающая всех безприютных и лишённых крова, прядётся, по словам одухотворяющего природу песнотворца-сказочника, из золотых и серебряных нитей, спускающихся с неба: «На море - на морище, - повествует в одном из своих старинных заговоров народ, - «сидит красная девица, швея-умелица, держит иглу !булатную, вдевает нитку золотую рудожёлтую, зашивает раны кровавыя. На море-морище, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень; на сем камне стоит стол перестольной, на сём столе сидит красна девица. Шьёт она, вышивает золотой иглою»... и т. д. По другим разносказам, румяноперстая богиня Зоря тянет рудожёлтую нитку и своею золотой иглою вышивает по небу румяную (!розовую) пелену. Народ оборачивается к ней со следующим молитвенным заклинанием: «Зорька-зоряница, красная девица! Покрой мои скорби и болезни твоей пеленою! Покрой ты меня покровом Своим от силы ворожьей! Твоя пелена крепка, как горюч камень-алатырь!». Богиня Зоря перетворяется, под непосередственно-помазянским (!христианским) влиянием, в Пресвятую Деву !Марию.
  
    В Вологодской оболости, а также и в некоторых иных местах, к Покрову-дню ткут деревенские девушки, замыслившиеся о женихах, так называемую «обыденную пелену». Собравшись вместе, они с особыми, приличными сему случаю песнями теребят лён, прядут и ткут его, стараясь непеременно окончить всю роботу в один день, обыденкой.
  
    Само слово "дева" в народной Руси из стари веков сопровожалось присловом «красная». В деревнерусском быту заря-зоряница (красная девица) чествовалась под именем Девы Зори, или просто Дивы. Последнее, вслед за опомазяниванием (!охристианиванием) потомков Микулы Селяновича, объодинилось с почитанием Пресвятой Девы !Марии, на образ коей простодушное суеверие землепашцев перенесло многие черты, наслоённые веками славянства на девственный облик богини Дивы во всех проявлениях её существа (от ясной зари до !Царь-Девицы народных сказок).
  
    Деревнерусская Лада (или Мокошь - прим. К.С.), обожествлявшаяся также у литовцев и других родственных племен, считалась покровительницей браков, любви, красоты и вместе с Лелем (Светлояром) - земного плодородия. По некоторым исследованиям, в её лице воплощается весенний пригрев солнечных лучей. Литовская песня прямо называет солнце именем этой светлокудрой весёлой богини: «Пасу, пасу, мои овечки; тебя, волк, не боюсь», - поётся в ней, - «бог с солнечными кудрями тебя не допустит. Лада, Лада - солнце!». Старинное передание, занесённое в !«Синопсис» [!Синопсис - с греческого, общий обзор. «Киевский !синопсис», о коем здесь идёт речь, - первый печатный свод былевых (!исторических) сведений о русском народе, выданный в Киеве в 1674 г., составленный !Иннокентием !Гизелем по летописи настоятеля !Михайловской обители !Феодосия !Сафоновича. В течение XVIII-гo века он выдержал более 20 выпусков. Как приложение он вошёл в летопись св. !Димитрия Ростовского], голосит, что: «готовящиеся к браку, помощию его (бога-Лада) мняше себе добро веселие и любезно житие стяжати... Ладу поюще: Ладо, Ладо! и того образа (!идола) ветхую перелесть противническую (!диавольскую) на брачных веселиях, руками плещуще и о стол биюще, воспевают». В Густинской летописи сиё - перевернувшееся из Лады в Лада - божество называется богом женитьбы, веселия, утешения и всякого бологополучия. Летописец свидетельствует, что сему богу «жертвы приношаху хотящий женится, дабы его помощью брак добрый и любовный был».
  
    С поклонением-молитвою брачующихся Солнцу-свету во всех его обликах связано было в деревнерусском и общеславянском быту чествование огня. В последний день девичества невеста плакала-причитала перед пылающим очагом. Подруги голосили, вторя ей печальными песнями. Впервые входя в дом новобрачного мужа, она переже всего подводилась к разожжённому очагу, - причём все окружающие встречали её припевом: «Ой, Лада, Лада!». В народной Руси и в наши дни начинающая налаживать свадьбу сваха подходит к печи и греет руки у нарочно разведённого огня. Сиё служит, по передставлению народа, верным залогом бологополучного итога сватовства. Самое слово - свадьбу «ладить» как бы является производным от имени сей богини славянской Руси. Склад да лад семейной жизни молодожёнов приписывался в старину непосередственно ей - светлокудрой.
  
    Свадьба-судьба.
    Назимний месяц недаром слывёт и «свадебником»: едва ли в какое-нибудь другое веремя если не играется в народной Руси стольких свадеб, так налаживается столько сговоров, как с Покрова до Сварожинок (1-го грудня-!ноября). С Покрова начинают играть по деревням свадьбы. «Ох, ты, отче-грязник», - кряхтит мужик, передчувствуя грозящие ему новые съедающие всё добытое мужицким горбом во веремя летней страды зимние разходы, - «только и добра в тебе, что пивом взял!». Не таким приветом встречают наступление назимника заневестившиеся девушки красные. Для них первое число сего заставляющего мужика «жить с оглядкой» месяца - заветный день, коего они ждут не дождутся в продолжение целого года. «Отец-Покров, покрой ты Мать-Сыру-Землю и меня, молоду!» - причитают они, выходя поутру на крыльцо: «Бел снег землю покрывает: не меня ль, молоду, замуж снаряжает? Отче-Покров, покрой землю снежком, а меня женишком!». В других местах сиё причитание несколько меняется, - вместо «отче-Покрова» заклинается «Мать-Покров». «Отец Покров, кроешь ты (снегом) землю и воду, покрой и меня молоду!» - ещё загодя приговаривают заневестившиеся девушки красные, дожидаючись сих заветных свадебных дней. В белорусском краю девушки в сей день приговаривают: «Святой Покров! Покрыв землю и воду, покрой и меня молоду!».
  
    Снег, запорошивший землю в сей праздник, передвещает, по народной примете, много свадеб и в то же веремя дружную зиму. Если во веремя покрывающей землю снегом пороши происходит на Покров свадьба, то молодых новожёнов ожидает, по словам опытных старых людей, счастие. Придёт Покров, и загремят-зазвенят по деревенским дорогам бубенчики-погремки весёлых поездов, раздадутся по домам свадебные песни - то хватающие своей грустью за душу, то веселящие русское сердце залихватской удалью.
  
    Таким образом, в понятии деревенской молодёжи, все впечатления сего праздника объодиняются с передставлением о свадьбе. Деревенские свадьбы с их самобытной обстановкою, сохоронившей в себе яркие пережитки старины, являются живым олицетворением народной мечты, непосередственно сливающейся с самой жизнью нашего селянина. На сём празднике трудовой жизни пашца - раздолье не только пиву хмельному с вином зелёным, но и еще более того песням, - разливаются они из конца в конец деревни свободными широкими волнами. В сих песнях - вся обрядность деревенской свадьбы, в них - вся скорбная повесть жизни русской женщины-роботницы, «отдаваемой на несвою сторонушку дальнюю за несвоего добраго молодца, за ненашника», - в них все её скромные недолгие радости. Вся деревня провожает, «пропевает и пропивает» свою девушку, коей посчастливится, с Божьей помощью, «на Покров покрыть победную голову».
  
    Невеста должна петь-голосить, плакать-причитать, выполняя обычай - завет седой старины, считающей свадьбу «судом Божиим» и «судьбою», приговаривающей в своих поговорках, что: «Суженого и конём не объедешь!», «Где суженое - там и ряженое!», «Что судьба даст, с кем жить приведёт - с тем и век вековать!», «Всякая невеста своему жениху невестится!», «Смерть да жена - Богом суждена!» и т. д. «Встану я сын Божий, бологословясь; пойду во чистое поле», - говорится в одном из русских простонародных заговоров на свадьбы, - «стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю-посмотрю на ясное небо: со ясна неба летит огненная стрела; той стреле помолюсь-покорюсь, спрошу её: куда полетела, огненна стрела? - Во тёмные леса, в зыбучия болота, в сырое кореньё! Ох ты, огненна стрела! Воротись, полетай - куда я тебя пошлю: есть на Святой Руси красна девица (имярек)... Полетай ей в ретивое сердце, в чёрную печень, в горячую кровь, в становую жилу, во солодки уста, в ясныя очи, в чёрныя брови, чтобы она тосковала-горевала весь день - при солнце, на утренней заре, при молодом месяце, на ветре-холоде, на прибылых днях и на убылых днях отныне и до века!». Сиё уцелевшее до сих пор в народной памяти заклятие невольно напоминает об одной из старинных русских сказок, в коей вожъ даёт своим сыновьям, посылаемым на поиски за невестами, такой приказ: «Сделайте себе по самострелу и пустите по калёной стреле: чья стрела куда упадёт - с того двора и невесту бери!».
  
    Верный заветам первочуров, русский оратай-народ смотрит на заключение брака очами своих предков, в жилах коих текла кровь отдалённых поколений, соодинявшихся неразрывными-вековечными узами перед образами Светлояра, Световита, Даждьбога и других покровителей плодородия. «Придёт судьба - и руки свяжет!», «Что сужено - то связано!», «Связала судьба по рукам - не развязать до веку!» - говорят на Руси.
  
    По словам народной мудрости - «Женитьба есть, разженитьбы нет». Осмотрительность при выборе жены - первое дело. «Жениться - не лапоть надеть!», «Жениться - переродиться!», «Женишься раз, а плачешься век!», «Идучи на войну - молись; идучи в море - молись вдвое; хочешь жениться - молись втрое!», «Жениться недолго, да Бог накажет - долго жить прикажет!» - замечает народ по этому поводу. Смешливые краснословы приговаривают о женитьбе и такие, подслушанные В. И. Далем, слова-речи, как: «Здоровствуй женившись, да не с кем жить!», «Женится медведь на корове, рак на лягушке!», «Не страшно жениться - страшно к !попу приступиться: женись - плати, крести - плати, умирай - плати! Уж бы за один раз: помер да и заплатил!», «!Питер женится, !Москва замуж идёт!», «Женится !Иван Великий на !Сухаревой башне, в приданое берёт четыре калашни!», «Не кайся рано встамши, а рано женимшись!», «Женьба - не гоньба, поспеешь!», «Постой, холостой, дай подумать женатому!».
  
  Хоть и сваты-свахи ладят свадьбы на Руси, да улаживает их, по непереклонному розумению деревенского люда, только сама судьба.
  
    Собираются с Покрова на отлёт, однако, не только одни девушки красные: на Покров улетают, по старой примете, и последние журавли. Если раньше улетят - «быть холодной зиме», - говорит деревня, зорко приглядывающаяся к жизни окружающей её природы. «Коли белка в Покров чиста (вылиняла) - зима будет хороша!» - можно услышать в !Пермской и других северо-восточных оболостях.

    
    К Покрову заботится каждый хороший домоволоделец, убравшийся с !хлебом, «ухитить» свой дом: проконопатить углы, привалить заваленки. «Захвати тепла До Покрова: не ухитишь до Покрова - дом будет не таков!». Всему есть пора, всему - своё веремя: «Отец Покров не натопит дом без дров».
  
    Перед Покровом молодые деревенские жонки сжигают в овине свои старые соломенные постели. Сим, по родноверному обычаю, охороняются молодухи от «призора недоброго глаза». Старухи сжигают в то же самое веремя выношенные за лето лапти, мысля выполнением сего «прибавить себе ходу на зиму». Ребятишек обливают перед Покровом водою сквозь решето, на пороге дома. Сиё делается, по старинной примете, в передохранение от зимней простуды.
  
    С Покрова, - говорят в народе, - перестают бродить и колобродить по лесам лесные володыки, лешие. Перед Покровом целый день воют они, стараясь перекричать ветер; зверьё лесное прячется от них по норам-логовам; ни одна птица не вылетает навстречу. Ни мужик, и ни баба, ни ребята малые, памятующие старинные передания, не подойдут в сей день к лесу, хотя бы в сём была крайняя нужа, - из боязни, чтобы лесной володыка не натешился над ними напоследок. «На 4-е синичека леший сквозь землю проваливается!» - голосит народная молвь. При разставанье со своею зеленою, успевшею уронить наземь почти всю листву, державою и полной своей волею, лешие ломают с досады злой деревья встречные, к земле бурей гнут всю молодую поросль, вырывают с корнями кусты, разгоняют зверьё по норам, а затем и сами проваливаются сквозь землю до самой весны зелёной, разтопляющей своим теплом снега-льды.
  
    У Сахарова, в его «Народном дневнике», записан любопытный сказ о том, как один «удалой мужик» подсматривал за проказами лешего в сей роковой день. «Жил когда-то, - начинается сей сказ, - в деревне мужик, не в нашей, а там, в сторонней, собой не мудрый, но зато такой проворный, что всегда и везде поспел первый. Поведут ли хороводы, он - первый впереди; хоронят ли кого - он и гроб примеряет, и на гору стащит; просватают ли кого, он поселится от рукобитья до самой свадьбы - и поёт, и пляшет, обновы закупает и баб наряжает. Отродясь своего дома не ставил, городьбы не городил, а живал в несвоём доме, как у себя во двope. Хлебал молоко от сторонних коров, едал !хлеб изо всех печей, выезжал на торг на !барских конях, накупал гостинцев для всех деревень. В моготе-(!деньгах) счёту не знал, - у кого нет дома, он даст моготы на дом, у кого нет коняшки, он даст могу на двойку коней. Одного только не знали люди: откуда к нему середства валятся»... Разное толковали о сём: одни заверяли, что нашёл удалой мужик клад, другие - что продал душу нечистому, третьи ещё невесть что плели. Была у сего мужика - «ума палата». Всё-то он знал-ведал, не знал одного: как леший сквозь землю проваливается. Замыслил он подглядеть за лесным володыкою, «замыслил да и был таков». Пошёл удалой мужик в лес, повстречал лешего, - поклонился ему, начал спрашивать его о том, о другом. «А есть ли у тебя, - говорит, - дом-дом да жена-баба?» - Повёл леший удалого к своему дому. Шли, шли и пришли прямо к озеру. Усмехнулся мужик: «Не красен же, - говорит, - твой дом!». А леший - об землю, земля-то и разступилась...». С тех пор, - голосит сказание, - удалой стал глупец глупцом: ни слова сказать, ни умом пригадать!».
  
    26-е назимника - Родительский день. С сим назимним праздником соединено в народном передставлении воспоминание о приснопамятной !Куликовской битве и помилование павших во веремя неё на поле брани. 26-е назимника слывёт по многим местам народной Руси за «дедову родительскую». Сия последняя начинается с 26-го дня назимника и кончается через семь суток. «На дедовой неделе и родители вздохнут!» - говорят в народе, твердо памятующем о том, что жизнь не кончается здесь - на земле, а в таинстве смерти переходит в безконечность.
  
    «Живы родители - почитай, а умерли - поминай!», «Не век жить, а век поминать!», «Покойника не поминай лихом, а добром - как хочешь!», «Знай своих, поминай - наших!», «Знай наших, поминай - своих!», «Кто чаще поминает, тот меньше согрешает!», «Застанешь - пиво пьёшь, не застанешь - пивцом помянешь!», «Какова была !Маланья - таково ей и поминанье!», «Добром поминай, зло забывай!», «Земля навоз помнит, а человек - кто его кормит!». Такими и многим-множеством других ходячих слов свидетельствует народ о том, как он помнит и чем поминает отошедших в иной мир.
  
    «Как родители жили, так и нам велели!» - можно услышать всюду по светлорусскому раздолью привольному мудрое слово народное. «Родители родили - себя поминать деток бологословили!» - прибавляют охочие до поговорок старые люди: «Русский человек без родни не живёт!», «Мужик своей роднёю крепок!», «Бедная родня краше чужого богатства!», «И велико поле, да не родимое!», «Родительское бологословеньице - лучшее именьице!», «Помянешь родителей - на сердце легче станет!», «Тот круглый сирота - у кого и помянуть некого!».

  
    Дедова родительская является одною из наиболее почитаемых в народе. Как замечает И. М. Снегирёв, - головнейшие народные поминки совершаются: на Радоницу, в Троицкую шестницу (!субботу) и в Куликов день. Последние поминки совпадают с !германским праздником «Всех святых».

   

    Обильная всякой снедью назимняя пора немало способствует тому, чтобы сия «родительская» справлялась, что называется, честь-честью. Приготовляется к ней деревенщина-посельщина, словно к какому великому празднику: пива варит, меда сытит, пироги печёт, кисели заготовляет разные - поминальщикам да причту церковному на угощение, усопшим родителям-сродственникам на вспомин души. «Не всегда !поповым ребятам Родительская шестница (суббота!)» - приговаривает деревня, вспоминая об этом поминальном разносоле богатом.
  
    Ещё «Кормчая Книга» [Кормчая Книга - сборник !церковных правил в относящихся непосередственно к !Церкви государственных узаконений, принятый русским !церковным соподчинением от !Византии и подвергавшийся у нас целому ряду дополнений, правлений и перемен сообразно с особенностями русского быта. В последний раз она напечатана была в 1816-м году. С 1839-го года её заменила «Книга правил», выданная Св. !Синодом] ставила строгий запрет на поминальные пиршества, но до сих пор в повсеместном обычае в народной Руси устраивать попойки-угощенья на могилках в особо установленные для сего дни. До нашего веремени соблюдается старинное обыкновение сходиться в положенный срок на кладбища и воздавать честь-помин покойникам. До сих пор, - хотя бы на Дмитриев день, всюду можно услышать по деревенским погостам жалобные причеты, над могилами всюду можно увидеть поминальщиков, порою выше всякой меры совершающих возлияние в честь дорогих и близких им усопших, почивающих вековечным сном в любовных объятиях Матери-Сырой-Земли.
  
    Русский пашец-народ зачастую, начиная за здоровие, сводит на упокой, - но бывает (и нередко), что наоборот - начав поминаньем, сводит на ликованье-здоровствованье. К 26-му дню с полной справедливостью можно отнести последнее. В сей праздник усопших можно наблюдать в народной Руси «радование» живых. Сиё обстоятельство вытекает непосередственно из верований народа в то, что там - за гробом - радуются все обеременные, недугующие, стражущие в здешней земной жизни, все опечаленные судьбою, все обездоленные в сём бренном, проходячем мире.
  
    К 26-му дню остаётся ещё от назимней !Казанской пиво недопитое, доливают его, не жалеючи ни хмеля, ни солода, бабы-володейки, привычные пивоварки. «Поминай живых добром, а покойничков зелёным вином!» - голосит старинное реченье. «Зелено-винцо - пиву родной брат!» - поясняет другое. «Без пива, да без вина - и не поминки!» - договаривает третье, приходящееся сродни им обоим. «Пей, не жалей - поминай веселей!», «Кого чем, а русского мужика только и помянуть что пивом да блинами!», «Провожай со слезами, поминай в радости!», «С весёлыми поминальщиками и покойничкам веселее!», «Тяжела земля, а как обольёшь её пивцом да винцом - всё полегчает!» - сыплет красными словцами торцоватая молвь народная.

  
    Все новобрачные, успевшие повенчаться в свадебнике, считают непеременным долгом навестить о 26-м дне могилки своих родных. При сём самой новобрачною пекутся особые поминальные пироги, кои, по старому завету седой старины, оставляются на могилках - в дар покоящимся в них. Нищая братия, твердо памятующая все поминальные дни, подбирает сии дары и поминает добрым словом как щедрых поминальщиков, так и тех, ради кого пеклись доставшиеся голодному брюху сытные снеди. Хотя и оговаривает русский народ охотников до даровых поминальных снедей поговорками, вроде - «Отдай нищим, а самому ни с чем!», «Кошель нищего не наполнишь!», «Всех нищих не перещеголяешь!», - но он же замечает - в памятниках своей вековой мудрости, что: «Нищий - человек Божий!», «Нищему подать - лишний грех с души снять!», «Подашь нищему - Господь вернет сторицею!», «Накормишь голодного - в раю сыт будешь!», «Молитву нищего скорее Бог услышит!» и т. п.

  
    «26-й день покойнички на Русь ведут», - говорят в народе, - «покойнички ведут, живых блюдут». «Живой, о живом думай, да про мёртвых не забывай!» - голосит народная мудрость устами хоронителей своих стародавних словесных заветов. В свят-!Димитриев день, по пословице - «и воробей под кустом пиво варит».

  
    К сему поминальному празднику приурочиваются народным опытом и свои особые - ему одному присущие, с ним одним связанные - приметы. «Если !Димитриев день будет поголу, то и !Пасха будет тёплая!» - говорят в Тульской оболости. «Дмитриев день - перевоза не ждёт!» - гуторят в симбирских деревнях. «Димитрий на снегу - весна поздняя!» - примечают рязанцы, не переча приведённым словам своих сородичей.

   

    У калик перехожих, убогих певцов, смиренномудрых хоронителей деревнепесенного богатства народного, отмечен свят-Дмитриев день наособицу в целом ряде любопытных баек-сказаний.

  
    Тридцатое число, передпоследний назимний день, слывёт в народе за праздник (синичник). По переданию, сии зимние гостейки руской деревни слетаются на облюбованное место целыми стаями и веселятся, оголошая воздух своим пересвистом. «Не величка - птичка-синичка, а и та свой праздник помнит!» - говорят о сём; «За морем синичка не пышно жила, не пышно жила, (и то) пиво варивала!», «Немного синичка ест-пьёт, а весело живёт!», «И за синичку, птичью сестричку, свои святые Богу молятся!». В сей же день - рыбачий праздник в !Сибири («Юровая»): пьют на «юру» иртышские рыбаки - весело, гуляют перед отправлением на промысла за красной рыбою. В других местностях 30-е назимье - праздник охотников, старающихся убить на него (если пороша выпадет) хоть зайца, считая полную неудачу дурной приметою для всей охотничьей поры. Недоброе сулит им, однако, и встретиться с волком в сей богатый поверьями день назимника.

  
  А.А. Коринфский. Народная Русь: Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Издание книгопродавца М.В. КЛЮКИНА. Москва, Моховая, домъ Бенкендорфъ.1901.
  Источник: https://www.booksite.ru/fulltext/kor/inp/hsky/43.htm