ИЗОБРЕТЕНИЕ ЕДИНСТВА

• Опубликовал Николай Антонов 22 мая 2018 г. - #  #Справедливость  - 1 823 просмотра

  Продолжаем публикацию глав из книги А.Леонидова "ИДЕЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ: Происхождение. Значение. Перспективы". В 9 главе автор рассматривает структуру и анатомию целостности и единства общества, процесс формирования такого целостного единства - т.н. "синойкизм". Глава называется "СИНОЙКИЗМ И КОНФЛИКТ СО СВОБОДОЙ". Смысл названия в том, что единство и целостность вызывали и продолжают вызывать конфликт со свободой и независимостью человеческой личности и самодеятельных человеческих групп. Там, где возникло нечто устойчивое и принципиальное - оттуда ушли свобода поведения и неряшливость мыслей, текущих, как им вздумается. Итак:

   

  9. СИНОЙКИЗМ И КОНФЛИКТ СО СВОБОДОЙ

  В нашей историографии долгое время солидарность между цивилизованным людьми (заставляющую их стремиться к справедливости порой с убытком для себя) выводилась из общности интересов и общности совместной деятельности. То есть забота друг о друге как бы выросла из разделения труда и обязанностей в общих делах. Однако ни история, ни текущая практика такого совершенно не подтверждает. Подтверждает она прямо противоположное: и разделение труда и общие дела появились вследствие заботы людей друг о друге, связанной с их духовным и культовым единством.

  Само по себе формирование общества, основанного на духовной близости (а не на кровно-родственных стайно-стадных основаниях) в нашей науке имеет имя «синойкизм». Термин означает сближение людей, не являющихся родственниками, в целостную общность идеала.

  Дело в том, что древняя общинная организация, сохранявшая кровнородственные связи между своими членами, выступала, по сути, не обществом, а разросшимися клеточками одного живого существа. В её укладе было много биологического, понятия «свой-чужой» относились не к поведению, а к происхождению человека. Да, в принципе, примитивные люди не слишком отличались друг от друга, за редкими исключениями действовал принцип полной взаимозаменяемости, в зачаточном состоянии были личные качества индивида, в наши дни делающие одного пригодным, а другого непригодным для той или иной социальной роли. В примитивном обществе (к которому, мы, кстати, движемся в процессе деградации XXI века) любой человек пригоден для любой роли. Его потому и назначают по степени родства – что он не хуже и не лучше всех остальных справится с порученным делом.

  Когда человек и его мышление стали усложняться, то возникли практики, при которых полная взаимозаменяемость однотипных, как клоны, людей уже не могла удовлетворять. Так появляется явление «синойкизма» - появление общества с социальными, а не биологическими иерархиями, выделяющееся из стад и стай высших животных.

  В древней Греции этот процесс в VIII—VI вв. наблюдается повсюду: в форме слияния нескольких мелких ранее обособленных общин, которые были расположены поблизости друг от друга. Вместо крови людей начинает объединять Храм. Родство отходит на второй план, на первый выходит единоверчество (враги воспринимаются прежде всего как иноверцы – этим вражда выходит за шкурные пределы зоологической грызни стай, это основная черта синойкизма, как явления).

  Древние формы объединения родов — филы и фратрии — ещё некоторое время продолжают сохранять своё значение в этих новых объединениях, но вскоре уступают своё место новым делением, основанным на имущественных и территориальных признаках.

  Древние родовые учреждения продолжают существовать, но превращаются в орудие господства аристократов: народное собрание утрачивает почти всякое влияние на общественную жизнь, совет старейшин становится чисто аристократическим учреждением. Постепенно отмирает власть «царя» - прежнего племенного вождя; например, в Аргосе, Коринфе, Афинах и других городах власть царя первоначально была ограничена аристократическим советом, потом отдельные её функции стали передаваться должностным лицам из числа знати, пока царская власть не была отменена вовсе.

  Утверждение господства родовой знати ухудшило положение широких масс населения. Синойкизм - в Древней Греции объединение нескольких первичных общин в общем городском центре. Синойкизм способствовал формированию органов центрального управления полисом.

  Наиболее известным примером синойкизма в Древней Греции являются Афины, образовавшиеся около X в. до н.э. в результате объединения нескольких демов (сельских общин) Аттики, что подтверждается как античной традицией (миф о Тесее), так и археологическими данными[1].

  Любопытно сопоставить эти данные с синойкизмом на другом краю земли, в автномно-замкнутом очаге китайской цивилизации. Здесь формируется гражданское общество Шан (с 1600 по 1027 год до нашей эры) в землях к северу от выхода р. Хуанхэ на Великую китайскую равнину.

  Синойкизм родовых общин в Китае формировался вокруг Ванов – первосвященников, обладавших властью-собственностью и предметами сакрального поклонения. Ван исполнял торжественные ритуалы в честь покойных предков «ди». Считалось, что он являлся посредником между миром живых и умершими предками. Пережитки биологической власти крови присутствуют в наследственном статусе ванов, в том, что младшие родственники ванов являлись родоначальниками кланов[2].

  Тем не менее – это уже не потомство одного патриарха-прародителя, как в родовой системе. Чиновники делились на высших администраторов, низших чиновников-распорядителей и лиц, ответственных за военную подготовку и охоту. По «Историческим запискам» Сыма Цяня вожди Шан перемещали свою столицу шесть раз. Примерно с 1300 года до н. э. они переселились в район совр. г. Аньяна.

  Всё государство считалось осаждённой крепостью (как, впрочем, и везде в мире). За второй зоной обороны Шан проходил внутренний пояс нэй-фу, а за ним аморфная третья зона населённая чуждыми племенами, постоянно нападавшими на периферию шанского государства. Военные конфликты государства были в основном связаны с отражением нападений кочевых племен (в основном это были племена жун и ди) на севере территории Шан.

  Население государства Шан в основном было монголоидным и составляло примерно 150—200 тысяч человек. Династия Шан имела полноценную систему письма. Астрономы династии знали о существовании Марса и различных комет[3].

  Верховное божество получило название Шанди, и было продуктом достаточно сложной абстрактной мысли. Оно содержит в себе основные представления человека об Абсолютной Идее. Небо, где обитали умершие предки, окончательно стало верховным общим божеством. Император же, игравший роль первосвященника и исполнявший обряды поклонения духам предков, обрел титул Сына Неба.

  +++

  Зачем мы сравниваем такие разные территории, развивавшиеся параллельной друг другу и, возможно, даже не подозревавшие о существовании друг друга? Это необходимо, чтобы показать основные черты синойкизма, как явления: изменение самоидентификации с происхожденческой на идеологическую.

  Из вражды за кусок послаще – переходим к вражде по более высоким материям. Из войны за материальные блага и ресурсы – к религиозным войнам и «войнам чести».

  Восприятие общности как целостности, коллективной, но неразделимой личности. Восприятие какого-либо «мы» как «я». Когда, например, человек заявляет «я-русский» или «я-француз» он:

  - с одной стороны, говорит про свою индивидуальность («Я» в единственном числе);
  - а с другой – подчеркивает общность, являющуюся частью его индивидуальности.

  Не только он часть французского этноса, но и французский этнос – часть его личности. Он – один из элементов, слагающих народ, но народность – один из элементов, слагающих его самого. Это как два зеркала, которые отражают в себе друг друга.

  Кажется, что такие рассуждения – пустые и отвлечённые умствования на оторванную от жизни тему (игра парадоксами). На самом деле без описанного механизма взаимоотражения индивида и вида не может возникнуть противостоящее банальному вырезанию (и более сложным формам истребления) абстрактное, обобщённое жизнелюбие.

  Это когда любишь не только собственную жизнь, но и «жизнь вообще», испытываешь отвращение к убийству, которое тебя лично никаким боком не касается. Некие зачатки обобщённого жизнелюбия заложены уже в животной природе.

  Приведу яркий пример: посетители национального парка Крюгера в ЮАР сняли, как бегемот затоптал крокодила, который схватил антилопу гну за ногу и тащил ее в воду[4].

  Конечно, так поступает не каждый бегемот, и не каждый раз, мотивы поведения бегемота тоже трудно понять в деталях – что он имел в виду, что ему поблазилось вдруг, какое сходство между собственной и антилопьей судьбой он вдруг прочувствовал (тем более, что в бой он вступил не сразу). Однако здесь мы имеем дело пусть с зачаточным, тёмным, ситуативным – но абстрактным жизнелюбием, заставляющим вмешиваться, скажем так, не в своё дело, и даже в дела не своего вида.

  +++

  Синойкизм, как явление – хрупок и обратим. Если духовное единство вокруг абстрактных, вне-экономических идеалов пропадает – то участники общего дела растаскивают его в лоскуты и клочья, рвут и мечут, предпочитая моментальную личную выгоду долгосрочной и умозрительной общности экономических интересов.

  Например, античный полис в VIII—VI вв. до н. э. (который привёл к образованию в Греции античного города-государства, имевшего некоторые отличия от большинства ранних городов-государств Востока), формируется как «круг солидарности», создающий своим членам (и только им) экономические возможности. Не человек для экономики, а экономика подлаживается под человека.

  В полисе частным собственником мог быть лишь полноправный член гражданской общины. Это сохраняется и сегодня, когда ни за какие деньги человек не может попасть в определённый ВУЗ на Западе, если не входит в круг правящей масонерии. Проблема не с тем, что долларов не хватает скоробогатому «олигарху», а в том, что он не свой, не круга «Итона».

  Как и сегодня – тысячелетия назад в античном полисе лишенные гражданских прав теряли и земельную собственность. Постепенно в полисах, в которых победила «демократия», политические права распространялись на всех граждан вне зависимости от того, владели или не владели они землёй.

  Бегемот помог антилопе выжить не потому, что он хотел что-то получить от антилопы, а потому что ему показалось в определённый момент омерзительным зрелище плотоядного убийства. Примерно такой же (духовно-культовый) механизм базовой солидарности и у людей, только он гораздо более сложный, абстрактный, систематизированный и долговременный. Человека отталкивает от злодейств омерзение перед злодейством, а вовсе не экономическая невыгодность злодейства (которое далеко не всегда экономически-невыгодно особи).

  Если бы идея справедливости порождалась экономической практикой, как вывод из совместного хозяйствования – то она постоянно бы менялась вместе с конъюнктурой, через эту переменчивость приходя к полному самоотрицанию (что мы и видим в обществах торжествующей рыночности).

  Например, связи Передней Азии со странами Восточного и Западного Средиземноморья в начале I тысячелетия до н.э. осуществлялись преимущественно финикийскими мореходами. Они имели большое значение для развития цивилизации: всё возраставшее по мере роста потребности в меди, олове, железе[5], а так же связи с передовыми областями культуры в Передней Азии[6].

  Однако финикийцы были «переменными проводниками» культуры: иногда они занимались обменом, если сторона обмена казалась им сильной, иногда - занимались морским и побережным разбоем, захватом людей и работорговлей. Так кто они: разносчики культуры или её могильщики? И то, и другое, в зависимости от обстоятельств. Хотя пример кажется древним – он очень актуален и в наши дни. Поведение современного Запада во многом схоже с поведением финикийцев – одновременно новаторов и разбойников, созидателей и деструктивных паразитов (в зависимости от обстоятельств).

  Что справедливо? Либо то, что независимо от обстоятельств закреплено на уровне догмы, вероисповедания, табу. Либо… ничего! Потому что прагматичная польза переменчива, сегодня она отрицает то, что утверждала вчера, и наоборот[7].

  +++

  Противостояние разумного – абсурду, справедливости – хаосу и бытия – небытию на самом деле является единым процессом противостояния жизни – смерти. Но поскольку это единый и неделимый процесс противостояния живого существа смерти (в которой нет ничего разумного, ничего справедливого и ничего бытийного), он неизбежно принимает религиозный характер. Общее жизнелюбие утверждает «Бытие вообще» - и противостоит столь же обобщённому образу Смерти – «всеобщей смерти».

  Примешать сюда экономику, производительные силы, производственные отношения, либеральные «свободы» и пр. – и не нужно, и не получится. Ведь никуда не уйти от того факта, что вся экономика выстроена на биофагии.

  Это не только поглощение человека человеком (Авеля – Каином), не только поглощение группы группой (индейцев – англосаксами), но и такие обыденные вещи, как поглощение свинины, говядины или оленины. И потому обобщённое жизнелюбие (сподобившее бегемота отбить антилопу у крокодила) – никак не может возникнуть из экономических отношений.

  Экономические отношения, высвобождаясь из религиозных и идеологических рамок, сводятся к ситуационному противоречию между быстрым и медленным взаимным убийством.

  Быстрое – это ликвидация конкурента по ресурсопользованию. Скажем, убийство англосаксами индейцев или тасманийцев, «зачистка земли» для новых хозяев.

  Медленное убийство – это рабовладение. Рабовладелец отнимает у раба жизнь со всеми её радостями и надеждами, но оставляет ему биологическое существование. Он кушает раба по частям, отнимая чужую жизнь, наполняет собственную красками и удовольствиями. Аллегорически это отражено в литературном образе вампира – который пьёт человеческую кровь, много ночей прилетая к слабеющей жертве…

  Конечно, между быстрым и медленным убийством нет непреодолимой грани, они плавно, по ситуации, исходя из конкретной экономической целесообразности, перетекают одно в другое.

  +++

  Основная моя мысль: идея справедливости, фундаментальная для ЦОЖ – не может возникнуть из экономических отношений, выстроенных изначально на биофагии. Людоед может любить собственную, конкретную жизнь, но любить жизнь вообще, предполагаемую абстрагированно в каждом человеке (а не только в уникальной особи) – он не может.

  Здесь уместно описать «советские грабли» - на которые не раз наступало человечество, звонко получая по лбу: когда возникает по-настоящему справедливая экономика, беспристрастная, как Фемида – ею вскоре становятся недовольны все. Её начинают клеймить за «уравниловку», которой в ней нет[8], но которая всем мерещится, по очень простой психологической причине.

  Человеку кажется, что лично он очень много работает и его недооценивают. Ему столь же константно кажется, что другие бездельничают и получают несправедливо много. Так получается психологическое искажение, от природы склонное преувеличивать собственную роль и преуменьшать роль «смежников» в любом деле. Причём это не столько склонность к аферизму, сколько вполне искренний самообман. Своя тяжесть тяжела, потому что хорошо её чувствуешь, чужую не чувствуешь, и она кажется лёгкой…

  +++

  Экономика сожительства, мирного сосуществования, конечно, складывается в обществе – как же без этого? Но её постепенное и сугубо-вторичное формирование идёт после того, как люди объединились по совершенно иным, далёким от экономических, мотивам. Они вначале объединились – а потом начали какие-то экономические формы сосуществования выдумывать, раз уж принято решение друг друга не убивать…

  Это объясняет – почему даже самая эффективная и динамичная экономическая система быстро разваливается, когда люди нравственно одичают. Ведь дикарь не видит смысла в обобщённых системах, в неких абстрактных благах нации, страны, человечества. Он не только смысла в таком обобщении не видит – он вообще не понимает, что это такое, как мы не понимаем бред умалишённого.

  Вот есть конкретная вещь, которая нужна конкретно мне, и есть возможность её сейчас, немедленно украсть; но этого делать нельзя – потому что какая-то непонятная система обобщения ценностей и смыслов не велит!

  +++

  Два с виду противоречивых правила введены были цивилизацией по одной причине:

  -Нельзя не любить никого, кроме себя – тебя убьют;
  -Нельзя любить всех, как самого себя – тебя убьют.

  Одиночка в мире групповщины не имеет шансов. Но и тот, кто стремится раствориться в мире – растворится в нём в самом грубом и буквальном смысле – став почвой для произрастания чужаков.

  Цивилизация поневоле и неизбежно должны была выделить «свой круг», отсекая себя сперва чисто магическим кругом от окружающей дикости (либеральных «свобод»). Отсюда и спасительная роль волшебного круга в древних сказках, и выражение «человек нашего круга», и слово «церковь» (Происходит от латинского circus-«круг», так же как «цирк» и «циркуль», а восходит из праиндоевропейскому *kirk- «закруглять(ся)», от которого «кирха» и др).

  Всякая оборона от мира должна быть закруглена (*kirk-), если не в геометрически правильный круг, то в какое-то подобие круга, овала. Это касалось и храмовой (сперва) и городской (после), и монастырской (в средние века) ограды.

  Этот правильный или неправильный по форме круг (огороженное пространство) имеет центр в виде Культа и окружность в виде оборонительных сооружений. В отсутствии центра смысл окружности пропадает, поэтому у многих диких народов, включая и очень воинственных, но примитивных – мы не встречаем никаких стационарных оборонительных укреплений.

  Модель Круга пронизывает всю анатомию цивилизационного организма. Во-первых, чисто географически, материально: центр и окружности оборонительных линий вокруг него, сперва храмовая крепость, а затем город, в итоге – национальные государства.

  Далее – это «круг людей» (люди нашего круга, люд

  Источник: http://economicsandwe.com/6B45D8B6CE659517/