Парадокс Солженицына в том, что когда власть старалась, чтобы о нём забыли – о нём упорно помнили. А когда власть стала стараться, чтобы о нём помнили – его забыли. Даже кончина «классика-современника» прошла незамеченной: он тихо помер в 2008 году, и несмотря на все усилия официальных лиц – похорон его Россия не заметила. Не потому, что его не любили, или обвиняли во лжи: те, кто не любил или обвинял – смертушку его заметили. Незаметно он ушёл для тех, для кого стало (в 2008 году) совершенно безразлично – жив он или помер, пишет или перестал. Когда гнусавые и картавые идейки Солженицына восторжествовали – они убили книгомир. Убили почтение к слову, к писателю, к литературе.
И в этом – трагедия Солженицына. Ведь писателем он всё же был. Другой вопрос – каким, но вряд ли он когда-нибудь мечтал о смерти литературы, как таковой. Вряд ли он, мнивший себя новым Достоевским, мечтал о мире, в котором людям не будет нужен ни он сам, ни Достоевский.
Мы родились в мире, в котором «Вначале было Слово» и книга являлась краеугольным камнем бытия. То, что может быть по-другому – мы тогда даже и помыслить не могли. Мы думали, совершенно искренне, что книгу может опровергнуть только книга. И что «лучше книг могут быть только книги». Мы воспринимали, как аксиому – казавшуюся нам вечной драку людей за каждую запятую, каждый апостроф и каждое тире. Нам не казалась смешной или сумасшедшей песня:
Двое суток шагать, двое суток не спать,В нашем мире книжное, журнальное, газетное слово и начинало всякое дело, и заканчивало его. А как по другому-то? Не читать и не обсуждать прочитанного? Это же значит – не думать!
Да, не думать.
+++
Биография Солженицына, если прочитать её сегодня – полна, безусловно, бедствий, но полна и великих возможностей. Эти возможности лгуну и прохиндею дал высочайший пиетет перед Словом, особенно письменным. А ещё – неразрывно связанные с этим культом Книги – алкание правды, страстная жажда найти Истину.
Сейчас этому нет даже аналогов. Появись Солженицын сегодня – его, конечно, не посадили бы за его письмена, но и не заметили. Подумаешь, фантазирует себе чего-то графоман из провинции, мало ли таких?
Моим детям, рождённым уже в XXI веке очень трудно понять драму Пастернака или Исаича и то всемирно-историческое значение, которое советские власть и общество этому придавали…
Какие-то рукописи, публикации, худлит, где-то роман опубликовали… И что? Опубликовали – повезло писаке, гонорар, может быть, дадут. А может и не дадут. Это не событие международного масштаба. Это даже не событие районного масштаба. Это касается только издателя-терпилы, автора-везунчика, и 5-40 тыс. читателей, которых писанина, может быть, позабавит. А может, и нет. В любом случае, даже при максимальном (40 тыс экз.) тираже – писаку забудут на следующий день после прочтения. Он – периферия шоу-бизнеса, «шут, арлекин, просто смех».Моим детям кажется каким-то миром Кафки, что издание романа обсуждается в верхах, членами правительства, всемогущим КГБ, интеллигенцией…
К примеру, из биографии: «…власти стали воспринимать Солженицына как серьёзного противника. В 1968 году, когда в США и Западной Европе были без разрешения автора опубликованы романы «В круге первом» и «Раковый корпус», принёсшие писателю популярность, советская пресса начала пропагандистскую кампанию против автора». Сегодня такое называется «пиар» и обошлось бы «автору» во много-много миллионов долларов. Советская же власть ему такую компанию устроила бесплатно… «…В советских газетах была организована мощная пропагандистская кампания против Солженицына, вплоть до публикации в советской прессе «открытого письма Солженицыну» Дина Рида. Советские власти предлагали Солженицыну уехать из страны, но он отказался. В конце 1960-х — начале 1970-х годов в КГБ было создано специальное подразделение, занимавшееся исключительно оперативной разработкой Солженицына,— 9-й отдел 5-го управления»…Ну, натурально же, Кафка! По современному мысля – «кому он нахрен сдался?!». Пиарить его бесплатно, отдел под него создавать… Вы можете себе вообразить, чтобы современные ЦРУ или ФСБ создали бы отдел(!) ради какого-то современного щелкопёра?! Да кто бы им такое штатное расписание подписал – сказали бы: «вы что, господа, с ума сошли?!»
Советская власть находила врагов в писателях, по одной простой причине: она реально читала! Она вместе с народом разделяла фанатичную веру в силу слова – которая рассыпалась в прах в наши дни, когда у слова не осталось ни веса, ни авторитета, и оно в итоге сравнилось с другими колебаниями воздуха (типа газоиспускания и т.п.).
У современных властей нет врагов-писателей, потому что им негде таковых отыскать: они не читают, и обществу не советуют. И общество совету следует: плевать хотело.Современные мировые власти поняли, что сами же придавали писателям вес: царь взращивал Льва Толстого (второго царя), а советская власть – Солженицына (вторую власть). Лишите их своей ненависти – посоветовал властям кто-то умный и циничный – они сдуются, как проколотый воздушный шарик…
+++
Антисоветизм начинался с «проклятых книг» - но современному антисоветизму ни одна из них не помощник. Ни Пастернак, ни Платонов, ни Солоухин, ни Солженицын.
Если в наши дни найдётся кто, одолевший толстый талмуд «Доктора Живаго» - он опасен для антисоветизма уже одним тем, что сумел одолеть такой толстый талмуд.Современный человек не должен читать – на этом и зиждется современность, как ХХ век и предыдущие ему века держались на Слове и ритуальных плясках вокруг Слова.
Солженицын – плоть от плоти века Слова. Убеждён, что он, мечтавший о вечной литературной славе, не догадывался: обрушение советизма будет и концом литературы, и Слова, как такового.
Солженицын наивно думал, что советская власть рухнет – а литература по прежнему будет стоять в красном углу, на полочке…Однако в евроремонте мест для хранения книг не предусмотрено. В этом мире стяжательства и потребления поиски какой-то общей истины, абстрактной справедливости, невыразимой в долларах красоты слога – кажутся забавами шизофреников. Солженицын победил – и стал не нужен.
А он такого не ждал. Он ждал согласия или возражения, почитания или ярости, комплиментов или проклятий… Но не того, что новые поколения, забывшие Книгу, увидят в нём бессмысленную и принудительную ветошь ЕГЭ, по поводу которой мечтают об одном: быстрее сдать и забыть…
+++
Конечно, с точки зрения юридической Солженицын – лжец. В 70-е и 80-е – опасный лжец и клеветник, в 90-е и позже – никчёмный фантаст, плетущий антиисторическую, но уже никому не опасную и не нужную околесицу.
Но с точки зрения психологической он, может быть, вовсе не лжец. Зная и творчество Солженицына, и его эпоху не понаслышке я, как социопатолог, готов поверить, что он искренне увлекался своими выдумками, искренне сам верил в свои фантазии, заменившие ему память.
Почему это я выступаю «адвокатом дьявола»? А вот почему: Солженицын был далеко не одинок. Они (мы) там почти все такие были. Не в смысле – антисоветчики, а в смысле – зачарованные своими авторскими фантазиями, воображаемыми мирами, в определённый момент ставшими для нас важнее объективной реальности.
Номинализм[1] – примитивен, и люди в его власти – примитивны. Но плюс в том, что он трезв и люди трезвы. Реализм[2]– источник цивилизации, культуры и прогресса, он даёт человеческой мысли крылья, он – отец фантазии. Минус же в том, что в мире универсалий (общих понятий) легко заблудиться и запутаться.Современный пост-советизм во всём мире (включая и Запад) выстроен на номинализме. В нём поиск заменён номинальным провозглашением, истина фактическая – «истиной» вменённой, доказательное определение – бездоказательным утверждением (одно из имён номинализма – терминизм). Поскольку отрицаются общие понятия – то отрицается и всякая общая категория, вроде Правды, Справедливости, Законности и т.п. Зачем их искать, слепнуть над книгами, если они объявлены несуществующими в самой базовой методологии познания?
Такой подход, круто замешанный на личной выгоде и равнодушии ко всему, что её не касается – делает ненужными все старомодные дискуссии русской и мировой литературы.
Литература в номинализме – шоу-бизнес, один из вариантов (далеко не самый популярный) скоротать досуг. Читатель не хочет, чтобы его напрягали поисками истины, в само существование которой потреблядь не верит. Он хочет, чтобы его пощекотали, рассмешив или напугав, и не более того.Это новое место литературы (у параши) в «прекрасном новом мире» сделало сразу безопасными и Солженицына и его противников, изъяснявшихся в равной мере языком категориального реализма.
Современный читатель (немногочисленный) ни в ком не различит ни лжеца, ни пророка. Обе роли, предлагавшиеся Солженицыну современниками – были уже мертвы к 2008 году, когда старый лжец умер, надолго пережив себя, как писателя.
+++
Солженицын выдумал свой фантастический мир, не справившись с «законом достаточного основания», самым сложным из законов рационального мышления общими понятиями. И это сделал далеко не он один. Это вообще было болезнью века…
Но карта имеет смысл только тогда, когда отражает реальную местность. Карта, составленная безосновательными фантазиями – и бесполезна, и опасна для путешественников. Они не найдут воды там, где она на карте указана, и наоборот, окажутся перед водной преградой – где не ждали.
Карты, составленные фантазёрами, подменившими реальный мир своим выдуманным – дискредитируют картографию. Ещё в большей степени это относится к литературе и культу Книги ХХ века.
Биография Солженицына сложна, нельзя упрощённо видеть в нём приспособленца, «ловившего струю». Струю он пустил сам – и упорно её держался. Другое дело – что это была за струя? Солженицын – не просто трепло, бездумно зачитывавшее бумажки из Госдепа (как большинство «демократов»). Доброволец, фронтовик, нонконформист, в конце жизни он не захотел сливаться с Ельциным (о чём Ельцин мечтал) – и попытался исправить что-то из содеянного. Новый мир триумфа Солженицына раздражал Солженицина и нравился ему ещё меньше, чем прежний мир гонений.Но чего главного не понял Солженицын?
+++
Революция 1917 года была рывком человечества (не только русского народа) из мрачного подвала безысходности к Солнцу и свету. Давка на входе, при которой многих потоптали, и многих невинно – как раз и служит доказательством, как сильно рвались, как отчаянно хотели прорваться.
Этого Солженицын не понял. Он выдумал царизм, в котором всё советское, но только красивее и позолоты больше. Выдумав дореволюционный мир взамен реального, он удивился: зачем же такой прекрасный мир растоптали бегущие из застенков рыночного ада толпы?
Так, вслед за вымышленным добром появляется и вымышленное зло: злобная партия разрушителей, которая взяла хорошее и разломала, исключительно из жестокости и по чистой злобе.
Ну, а дальше чувство и фантазия стали подсказывать Солженицыну всё новые и новые пласты лжи, ложившиеся друг на друга. «Ненужная» революция, «бессмысленные» потрясения величайшей из исторических трансформаций – злили фантазёра, заставляли кольнуть побольнее ненавистный режим…
Солженицын не понимал, что сам стал возможен только благодаря этому строю, а до него – революционным настроениям среди образованных людей, «чаявших очищения» от зоологической скверны угнетательских джунглей.
Ведь ложь и сильна и опасна только там, где напряжённо и накалённо ищут Абсолютную Истину и Общую Справедливость для всех. Там же, где отреклись от Истины, сменив её на теплохладные помои «толерантности» - там и ложь повисает бессильно в воздухе. Где верят в Слово Правды – там ложь может выдавать себя за него. Где же и правда, и интерес к слову утерян – там лжи не за кого себя выдавать, некем рядиться.Появись Солженицын не в СССР, а сейчас – его бы просто не заметили. Ему подобные могут заслужить сегодня славу «городских сумасшедших» или сверкнуть «минутку славы» на очередном майдане – но не более того.
Усилиями солженицыных создано общество, в котором не говорят и не помнят. Здесь только шоу-шумы, воспринимаемые как ритмический фон, сопровождающий жрачку, и беспамятство, стирающее вчерашний день неумолимо. Однодневные герои этого «аквариума рыб» - обречены уже завтра стать «героями вчерашнего дня»…
Хотел ли этого А.И.? Не думаю. Он не понимал, что в своей враждебности ко всему советскому – он порождение советского образа жизни с его культом Слова и Книги. А всё остальное в нём – больные фантазии больного человека, который красными чернилами учителя вздумал править рукопись Бога (когда-то на этом сгорел Л. Толстой, с карандашом правивший Евангелие)…
Рядясь под Достоевского – Солженицын, конечно, не дотягивал масштабами дарования. Но кому это интересно сегодня?!
Советской власти любой Пастернак был страшен только лишь потому что советская власть не хотела управлять дегенератами, мычащими дебилами. Как только появилась власть, которой править дегенератами - «по кайфу», все солженицыны и пастернаки слились в один унитаз с теми, кого так страстно обличали…
Книга, какой бы пакостной не была – всё же книга, а стало быть, требует культуры чтения, обсуждения, осмысления и абстрактного мышления у масс. Роняя советскую власть, солженицыны мечтали (фантазёры!) – будто её сменит некая новая власть, со всеми достоинствами советской, но без её недостатков, перегибов и извращений.Именно таким Солженицын изображает царизм: как советскую власть – минус издержки и перегибы. Царь в Кремле думает о народе (тогда как реальный царь был в Питере или за границей, и думал про балерин и балы). Исторический неудачник, занятый бессмысленным делом, краснобай, сочинитель громких и пустых афоризмов П.А. Столыпин – выступает гением экономики и политики.
Дворянство, сгнившее и растлившееся до уровня содома скопище преступных обжор-тунеядцев – преображается на бумаге в совесть нации, в орден чести, в некую подретушированную традиционными хохломскими красками КПСС. И становится «идеальной номенклатурой» - в пику реальной, и потому корявой, шероховатой номенклатуре солженицынской эпохи…
А раз так – то надежда человечества Сталин, победитель чумы и собачьих чумок рода человеческого, на той же бумаге оказывается безумцем, ломающим историю. Бумага всё стерпит – и потому она покорно принимает от Солженицына мир-перевёртыш, в котором взамен законов естества и природы действуют законы авторского произвола…
+++
Конечно, будь прошлое и царизм такими, какими их нарисовал А.И. – революция была бы излишним и бредовым событием. Вся проблема в том, что реальное прошлое таким не было!
Было б – вопросов никаких… А «на нет – и суда нет»…
Когда реалии (а не фантазии) дохнули на Солженицына ельцинским перегаром, кровью, гноем и «расчленёнкой» страны – Солженицын испугался. Он стал дистанцироваться. Он начал выдумывать «как обустроить Россию» - не понимая, что его мнение уже никого не интересует. Кто правды не взыскует – тот к слову глух.
Пока солженицыны и пастернаки имели дело с властью, умевшей стыдиться и стесняться – они регулярно этих партократов вгоняли в краску. Но когда они столкнулись с воскрешением монстра XIX века, бесстыдным и равнодушным ко всему, кроме наживы – их слова стали трелями канареек.+++
Судьба Солженицына – трагическая судьба одного из миллионов «хрущевщины», из «оттепельной слизи» хрущевской эпохи - обрести смерть в победе. Поражение в борьбе было для Солженицына жизнью, ибо где ценят Слово, там и ругательному слову есть место за столом.
Победа стала смертью, потому что номиналистская среда требует предельной конкретики, выразимой чаще всего в денежных суммах.
Она не даёт витать в облаках и эмпиреях обобщённых истин, неких «общечеловеческих форматах» - никому.
Этой власти-кадавру просто не нужны писатели (как и любые иные обобщители мысли). И те, которые ругают, не нужны, и те, которые хвалят – тоже не нужны. Прежняя, красная, власть была отзывчива на комплимент в письменном виде, как красна девица.
И потому Солженицын стал пережитком ещё при жизни, уже в 90-х и «нулевых» годах. Он пытался бороться, но для Ельцина был уже совершенно безопасен, как кобра в мультфильме «Маугли», пережившая свой яд. Новой власти-кадавру никаких проблем его словопрения уже создать не могли.
Солженицын умер забытым и проклятым. Забыли его люди, разучившиеся читать. А прокляли – другие люди. Те, которые увидели, что в итоге всех его рысканий народ читать и думать разучился. Прокляли его, как составителя ложной карты, заведшей путешественников в тупик, в безвыходное положение и безвылазное болото…
+++
Повторюсь: может быть, он действительно верил во всё, что болтал. Может быть, готов был подтвердить свою искренность и на костре и на плахе. Но штука в том, что не аввакумовой стойкостью берётся реализм, а соответствием.
Можно выдумать, что угодно и умереть за что угодно. Толкиен придумал хоббитский Шир, украинствующие – «Украину», Лев Кассиль – Швамбранию, неведомые замученные крестьяне – сказочные Китеж и Беловодье. Пустосвяты героически умирали за двоеперстие или иной притоп-при
Комментарии