Сижу, торчу, извилиной верчу.
До свету ночь, как шаг до Рубикона.
Я никого не сдам, не огорчу,
не преступлю всеобщего закона.
Мятежный дух не следует за мной,
мой вольный ветер дремлет, бьёт баклуши.
Я не у дел и пеной ледяной
не захлебнусь, не вымотаю душу.
Я не у дел, и мне не по зубам
те времена, что канули–минули
в года, когда по выбеленным лбам
гуляли не знамения, но пули.
Мне не хватает кальция в кости,
и века, что облаян и охаян,
и «ильичей», и, Господи прости,
идей… и стукачей, и вертухаев.
Нет, Туруханский край не поминал,
не клял этапов войлочного гуда,
но промысел мой – в прошлом, и финал
меня настигнет именно оттуда.
Не цветом кожи, не разрезом глаз,
не скулами, не памятью, не верой,
плачу, в который распоследний раз,
за всё–про всё острожной Высшей мерой.
Плачу, плачу, не выплатить вовек.
Хоть тысячи веков перелопать я:
от «альф» любых и до любых «омег»,
то царь дурак, то дура демократия.
Неужто безвозвратно, навсегда
укрылась за руинами заката
Страна моя - бескрайняя беда,
извилин беспросветная палата.
Давило, било, мяло и влекло
то времечко, что жило по навету,
текло, сочилось… да и истекло,
как водится, до времени, до свету.