Докторант Мичиганского университета Людмила Остин уехала в 1991 году с мамой из России в США. Сейчас она пишет в российской столице докторскую диссертацию, посвященную миграции на постсоветском пространстве, и одной из структур, в которую Людмила обратилась за информацией для своей работы, стал Московский Дом соотечественника, сотрудник которого не упустил возможность поговорить с Людмилой о том, что и как влияет на идентичность человека, родившегося в России и в раннем возрасте перебравшегося в США.
- Людмила, вы в 1991-м уехали из России в США, потом некоторое время опять жили в России и уже в 1995-м году окончательно перебрались в Штаты. Кем вы себя больше ощущаете — русской или американкой?
- Вы знаете, наверное, это такое переменчивое ощущение, и связано оно не только со страной, в которой я в тот или иной момент нахожусь, но и с возрастом. Когда я была маленькой, училась в школе, то все мои подруги были американками, да и сам Мичиган – это такой типичный американский город. Хотя, конечно, с мамой я говорила по-русски, периодически приезжала бабушка, с ней я тоже говорила по-русски, но что касается самоидентификации – я просто, наверное, не думала об этом, была просто американкой, у которой русские родители.
Интересно в этом смысле и то, как тебя воспринимают окружающие – раньше, когда я приезжала в Россию на лето к бабушке с дедушкой, и дети во дворе у них меня расспрашивали об Америке, задавали вопросы про жизнь в США, то, конечно, я чувствовала себя в большей степени американкой.
В США, в свою очередь, мои знакомые знали, что у меня русские корни, но воспринимали это просто как некую экзотику, мне было очень приятно, что я для них необычная, что ли.
Потом, когда, в 23-24 года, я стала интересоваться историей, больше узнавать о российской истории, подтягивать свой русский, больше общаться в Мичигане с русскоязычными, чаще приезжать в Россию, то русская идентичность начала сильнее проявляться, я стала больше чувствовать себя русской.
Так что, как видите, вопрос довольно сложный, но повторюсь – чем больше времени я провожу в России, тем сильнее у меня проявляется русская сторона моей самоидентификации.
- Русский язык в детстве в Штатах у вас был только в семье, если я правильно понял.
- Да, моя мама всегда говорила со мной только на русском, в том числе, и вне дома, никогда не считая, что говорить за пределами дома по-русски – это что-то неправильное, стыдное. Бабушка, о которой я уже упоминала, приезжая, тоже говорила только по-русски (хотя бы по той причине, что английский она не знает).
И это очень важно, потому что в тот период, когда я росла, в Мичигане не было русскоязычной общины, было очень мало русских, не было русских школ (о чем я, кстати, очень жалею), в отличие от сегодняшнего дня. То есть у меня было мало возможностей общаться с людьми по-русски вне дома.
- В одном из интервью мне рассказали историю — сын выходцев из России сказал своим родственникам: «Зачем мне русский язык? Я американец». Чтобы вы ему ответили?
- Знать еще один язык – это понимать еще один мир, еще одну вселенную. Понимать еще одну культуру, еще один язык – для меня это всегда был такой «кайф», это же невероятно здорово. Плюс, для меня это еще элемент личностного роста, работы над собой, постановка перед собой новой задачи. И, конечно, русский – очень красивый язык, с которым можно бесконечно «играть».
- В начале этого года я участвовал в онлайн-встрече с детьми наших соотечественников из одной из ближневосточных стран, они практически все даже не билингвы, а трилингвы. И когда я задал вопрос «А на каком языке вы думаете?», они ответили, что этот вопрос им все время задают, и их уже даже это немного раздражает. Не знаю, как часто спрашивают об этом вас, но, после того, что вы о себе рассказали, ответ, на каком языке думаете вы, особенно интересен.
- Как раз недавно я думала об этом. Когда я просто веду сама с собой внутренний диалог – то это английский язык. А если я размышляю о каком-либо разговоре с русскими, то это – русский язык.
Аркадий Бейненсон
20.03.2019
Комментарии