Самое свежее

Конец Публициста Раскрыт взрыв вулкана Кракатау. Политические анекдоты Как загибается Европа Эль Мюрид. Замеры благосостояния в России После теракта. Неудобные вопросы. Александр Росляков. Все для победы этой диктатуры, остальное – тьфу!

Кому бурьян, кому Родина

  • Родина называлась Советский Союз. Село называлось Палец, рыбная речка рядом – Пьяна, колхоз - «40 лет Октября». 
    Теперь нет ни села, ни колхоза. Заросло всё бурьяном. Речка есть, что ей сделается?
    А Родина? С ней сложнее. То есть, то нет. Она ведь живёт не только напрямую, но и в обход: воспоминаниями, вздохами, человеческим опытом. Страну донашивают, как старое пальто, берегут, как ласковую мать. Или не берегут...
    Нет, ну колхоз до 80-х годов прошлого века был тот ещё: сорок лет без урожая. И когда предприниматель Володя Белихин принял его, согласившись стать председателем, имел на счету полмиллиона рублей убытку. Вы спросите, а какой-такой предприниматель возник в тоталитарное время? Засланный, что ли? Нет, это сейчас у нас в голове засело, что предприниматель – это мерзкое чучело, которое бестрепетно закрывает любое производство, не приносящее 1000 процентов прибыли. Тогдашний советский предприниматель имел ветрами дублёное лицо, радовался первым 40 тысячам дохода. Получив во владение 4 тысячи гектаров пашни и послушав совета главного экономиста (а таковой имелся в штатном раписании колхоза - и достался просто гениальный, по распределению из вуза), Володя разделил это богатство на четыре части, отдал своим четырём дружбанам, в хорошем смысле слова, на бригадный подряд. 
    Каждая тысяча га была трепетно дружбанами поделена на участки: этот под паром, там росла трава и можно было косить её на корм скоту. Главный агроном, агроном божьей милостью, постановил: тутоточки будет пшеница. Тут рожь. Тут картошка. И так далее, не исключая и сидераты, когда сеют то, что потом запашут: тритикале, скажем. Или козлятник. Или горчицу. Тогдашние предприниматели, в отличие от эффективных менеджеров, запахивали горчицу, вместо того, чтоб быстро наделать из нее тюбиков: потом на этом горчичном месте лучше росло то, на что горчицу можно было намазывать, скормив бычку, баранчику, хрюшке. 
    И всё это не сны и легенды, а нормальная жизнь СССР. Помимо этого в колхозе было овцеводство – тысячи голов. Пчеловодство – несчитано голов. А в Пьяне ловили рыбу. Коптили и продавали.
    У каждого жителя села было и личное подсобное хозяйство. Коровки, телятки, козочки, ути. Если товарищ нормально работал, то ему выдавали, пропорционально заработку, фураж, картошку – на прокорм личной скотины. Сено с паров косили бесплатно: травы не жалко. Каждое утро к крыльцу приезжала машина, гудела нетерпеливо: хозяйки продавали государству излишки надоенного от своей Бурёнки молока. Хороший механизатор в его хозяйстве за год покупал машину. «Жигули», не «Порше», но родню катал с ветерком. 
    Сидим мы сейчас с Володей на вокзале (он как раз к родне едет) – и спрашиваем друг у друга: кому всё это мешало? Почему всё это рухнуло? Он, конечно, темнеет лицом: говорит, что диверсия это. Однажды в стране кончились деньги. И Володя уверен, что неспроста. Везет кохозник пуды прекрасной пшеницы на продажу. А платят ему гулькин хрен. Тут, видишь ли, нефтяной кризис. Доходы упали. Действительно, многие колхозы были убыточными, колхозам регулярно списывали долги. 
    Но и тогда, и теперь есть две партии для решения этой проблемы. Одна считает, что надо было совершенствовать колхозы (да назовите их, как хотите, если слово не нравится). Ставить там дело. Чтоб и пар, и сидерат. А другая считает, что бесполезно. Надо продать больше нефти, газу, накупить картофану, накормить им всех, чтоб заткнулись (даже мы с Володей). Да что село? Надо в футболе победить? Купим бразильца! В наукоемких технологиях? Купим лицензию. Ка-а-алхоз – слово ругательное. СССР – придурошное. 
    ...Когда настали совсем уж лютые 90-е, у Володи в селе начался мор. Он пытался подстроиться, запустил мельницу, пекарню – пенсионеров своих спасти от голодной смерти. Запустил. Но это уже были конвульсии. Гениальный главный экономист уехал в город – и пропал. Главный агроном повесился. Да, взял – и повесился, поскольку дело его жизни пошло под откос. Скажете, издержки реформ? А вы накиньте себе петлю на шею, станьте на табурет, да и порезонёрствуйте всласть. Люди ведь как думали? Что пары с козлятником, солнышко с протуберанцами, Пьяна с окунями – это всё для них. Для их счастья. Чтоб деточки росли. То, сё. 
    А им объяснили: вас тут не стояло. Это ещё им спасибо, что Кремль тогда не пожгли, замерли в остофигении. Не ожидали. 
    ...Мы с Володей понимаем: мир меняется. И той советской системы с ежеутренней молоковозкой уже не будет никогда. Но надо учесть уроки, а? Сделать выводы? Конечно, Володя не пропал, возглавляет хозяйство у умных и совестливых предпринимателей; есть и такие. Но вокруг до горизонта бурьянов и тонких березок, заполонивших плодородные поля. 
    Кому бурьян – а кому Родина. Ласковая мать.

3