Владимир Мамонтов: Нобелевская сгущёнка

• Опубликовал Владимир Мамонтов 10 декабря 2015 г. - #русофобия  #манипуляция  #Алексиевич  - 2 684 просмотра

  Мы с доброй знакомой, рассуждая о Нобелевской лекции Светланы Алексиевич, придумали один продукт. Представьте себе консервную банку. Ну, нормальную такую консервную банку, отечественного ГОСТа. На этикетке известные по сгущёнке зигзаги, но радикально черного цвета. И надпись «Сгущенная цельная тьма».

  Конечно, всякое сравнение хромает, а образ порой опасно довлеет над смыслом. Я как раз не склонен в порыве не вполне оправданного негодования не замечать искренних и горьких страниц Алексиевич: они есть, они впечатляют. Они иногда сильны и правдивы, просто сведены к узкому горлышку: мрак, барак, тюрьма, шарашка, «нас учили умирать» и т.д.

  И что? Я искренне не понимаю, какие могут быть претензии к человеку-заводу Светлане Алексиевич, производящему такой продукт не первое десятилетие? Тут одни её нобелевскую лекцию признали недостаточно радикальной: мало критиковала Александра Лукашенко, точнее вообще не упомянула. Другие нашли противоречие: обзывая Россию бараком и тюрьмой, отметила принадлежность к её великой культуре. Ну, да, есть тут закавыка: я бы сначала у культуры спросил: яблонька-яблонька, твое ли я яблочко? Нет, черное гнилое дерево, выросшее в сером дворе шарашки, я есть твое семя, и не возражай.

  Но к чему претензии? Вы позабыли: перед нами нобелевский лауреат. По литературе. Будете вы предъявлять претензии Сюлли-Прюдому? Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре? Хенрику Понтопидану? Ах, вы даже не знаете кто это? Это ваши проблемы; просто теперь в эти ряды влилась Светлана Алексиевич. Да, там ещё Бунин и Шолохов. Бернард Шоу. Габриэль Гарсиа Маркес. А вам разве не всё равно, есть ли у них нобелевка? Её вот у Толстого нет. А вот у Сальваторе Квазимодо есть.

  Претензии можно предъявлять, если продукт некачественный. А Алексиевич производит консервированную тьму в изобилии, отличного качества, Малевич отдыхает. Производит давно, изо всех сил. С убежденностью героини Ахеджаковой, которая учила жить «мымру». Но только с противоположным знаком - вполне живую, противоречивую такую всю, трагическую, «богатую и обильную, могучую и бессильную» бабу, только что остановившую на скаку очередного коня (подмышки её цветастой кофты ещё по-шолоховски мокрые), она упрямо обряжает то в полосатую робу, то в саван, пресекая всякие попытки той робко возразить «Живёхонькая я!»

  Мы со Светланой Алексиевич выросли в одной стране. Спасибо, кстати, за то, что не называет её «совком», щадя родных и друзей. Она видела и видит её иначе: меня не учили с детства умирать, ерунда это всё, «Огонек» пережеванный. В этой перестроечной убежденности, своим абсолютно консервированным, постсоветским ГОСТом, Светлана Алексиевич по-своему даже трогательна. Потому не вижу в особого простора для полемики.

  Однако одну важную вещь сказать надо – словами нобелевской лекции Бродского. «Хотя для человека, чей родной язык - русский, разговоры о политическом зле столь же естественны, как пищеварение, я хотел бы теперь переменить тему. Недостаток разговоров об очевидном в том, что они развращают сознание своей легкостью, своим легко обретаемым ощущением правоты. В этом и соблазн, сходный по своей природе с соблазном социального реформатора, зло это порождающего”.

  «Сходный по своей природе...» У меня только один вопрос по итогам эпопеи с Алексиевич: а разве дают сгущёнке Нобелевскую премию? Получается, да.