О первой любви

• Опубликовал Петр Непряхин 5 декабря 2017 г. - 1 023 просмотра

  П.Ю. Непряхин

  О первой любви

  Далеко улетел в мыслях. Гремит цепь воспоминаний, спускаясь в замшелый сруб колодца прожитых лет со скрипучим воротом. По глупости разболтался, синий чулок. Много слетело с тех пор листков календаря. Только услышу «Отцвели хризантемы»,  верится, что вот-вот отворится дверь, и в моё старческое безмолвие из прошлого войдёт  любимая девушка, с которой писали прутиком наивные слова любви на первом снегу и  рисовали пророческие полевые ромашки, вычёркивая лепестки «любит не любит». Бродили с избранницей по Млечному пути, перепрыгивали со звезды на звезду, загадывая желание на упавшую, щедро делились мечтами. В сумерках вспоминали  о счастливых, солнечных утренних часах. От нежных слов страдали, как от недуга. Боялись людских шагов.                                 Словно любимая незримо стоит передо мной судьёю, ищу и не нахожу оправданья. «Она меня простила – и забыла». В её молчании память прошлых лет. Она не скажет, что ребёнок похож на меня. Почудилось, вдруг девушка  окликнет, потрясённый случившимся,  удивлюсь: «Голос первой  любви, как  ты смог уцелеть?!» Самая большая из потерь в жизни. Пора весны не возвратиться вновь. Я ей обязан тем, чего не выразить будничными словами. Плачу не от боли, а от воспоминаний. Старость, забери у меня всё, что хочешь, но память оставь! На щеке остался след от предательской слезы, последней, быть может...  Правильно А.С.Пушкин юношескую любовь сравнивал с неизлечимой болезнью.                                                                                                                                                   У каждого в детстве была своя заповедная «глухомань», данная судьбой в дар, свой уголок земного рая, где с трудом пробивался  сквозь сомкнутые кроны деревьев свет и не вяли чувства, нараспашку были души, где нас помнят молодыми. Прогретый снаружи воздух сюда не прорывался, обволакивая теплом  зелёный островок прохлады.  Корявая черёмуха с дуплом служила почтовым ящиком для записок, к её сухим ветвям прилепилась паутина с каплями серебряной росы. Боялись одного, чтобы посторонние не прочли сокровенно  написанное, обрамлённое виньетками. Короткие строки были насыщены чувствами, кидающими в дрожь. Там росли райские луговые травы, влажный клевер, мята и цветы, источавшие духмяный аромат благовоний. Их пыльца золотом марала пальцы. Они точно христосовались с пчёлами и шмелями. Берегли свою красу огромные колокольчики, их деревенская знахарка Леакадия называла «совет да любовь». Над камышом сновали стрекозы с крылышками из слюды, в зарослях пели невидимые птицы, им вторил стройный хор кузнечиков-непосед в высокой осоке. Сквозь камыш на косогоре мелькали пятна дойных пеструшек. Пьянил запах сена, золото соломы, жужжали мохнатые шмели. Берег реки, укутанный в туман,  был источен гнёздами стрижей, над кручей раскинулся васильковый ковёр, блестела мокрая глина. Ни с чем нельзя было сравнить расточительность всех красок природы! Раздвигая ивняк, искали птичьи гнёзда. Здесь наглядно существовал мир противоречий. Одни цветы цвели, другие увядали ради новой жизни. Пауки жирели, поймав жертву в свои сети, птицы, заботясь о потомстве, расправлялись с червями и личинками. Кулики искали пропитание на речных плёсах, оставляя на них свои веерообразные следы.                                                                               Всё являлось тайной без разгадки. Дорогу заступал вислоухий лопух и подорожник с огромными ребристыми листьями. Тут был свой сказочный мир, лечебная природная аптека. Что могло тягаться с такой красотой! Даже с закрытыми глазами могли найти заветную тропинку среди дремучих папоротников и майских ландышей, напоминающих склонённые светильники. В мае кукушка куковала целыми днями, щедро вела счёт годам, не скупясь на обещания долголетия. Влюблённые, взявшись за руки, спешили укрыться  в тени ив и черёмух, по пути ели с куста смородину, искали в подножье ароматную землянику, несладкую, но крупную в тени. Ласковый ветерок играл завитками волос на тонкой девичьей шее. Волосы любимой, заплетённые в тугие косы, уложенные свисающими полукольцами, пахли божественно, с чем не шли никакие сравнения. Бантики на голове напоминали бабочек, уставших от перелёта и севших отдохнуть. Оба  наивно полагали, что в любовном словаре отсутствует слово «нет». Робкий стук сердец, тепло прикосновений, страстный обмен поцелуями, когда дыхание становится общим. Точно незрячий с закрытыми глазами тыкался в жаркие уста зазнобы. Шептал ласковые слова в её глухое от волнения ухо. Любимая со взглядом херувима дрожала всем телом, доверчиво прижималась, её глаза светились счастьем и верой, было легко срывать поцелуи и раздавать ласки. Дрожали её пальцы, сплетающие венок под натиском новизны чувств.  Речь звучала, как журчание речного притока. Легко и трепетно произносилось главное слово, оно было, как редкая монета, разменяв которую, можно было купить самое дорогое. Казалось, только для тебя оно является пропуском в мир грёз. Полагали, что сила этого волшебного слова и доверие к нему кроется в частоте повторений.  Страшно не хотелось разжимать объятья. Считали себя в любви опытными, ведь дело катилось к двадцати, почти бредили свадьбой. Грусти тогда ещё не знали. Спорили ни о чём, после ссор шептали с мольбой: «Прости меня!» Ещё не дошли умом,  что надо целовать тёплые руки той единственной, которая ревнуя, взволнованно шептала: «Скажи правду, что не любишь Гальку!»  Счастье любит помолчать, красноречивые взгляды давали пищу снам, вселяли надежду, что будешь вечно желанным.  Мимо в водовороте кружилась чужая любовь, заплетённая в венки полевых цветов, ромашек, кувшинок  и васильков. Случалось, на челноке мимо проплывал любопытный рыбачёк, взрывая воду ударами весёл. Лещи, язи и щуки в его лодке, освобождённые от пут сетей,  продолжали предсмертную пляску. Держал курс к роднику, где от каждого глотка студёной воды ломило зубы.                                                                                                Незабываемое зрелище представлял онежский ледоход, когда река лишалась зимних одежд, ледовых оков. Льдины, повинуясь силе течения, прижатые к берегу, плугом запахивались в речные плёсы, выкашивая кустарник и прибрежный ивняк, становясь плотиной для незамерзающих родников. Торосы на берегу быстро таяли, напоминая со временем толчёное стекло. Когда вешняя вода отступала, в мелких озерцах, по-местному лягах, как в лоханях, плескались мальки и щурята, на которых пикировали прожорливые чайки. Осенью журавли собирались в стаи, издавая в вышине прощальные крики, точно приглашая в дальний перелёт. Нечаянно рождались стихи. Почти до самого ледостава по реке шёл сплав. Сплавщики принимали ледяную купель.                                    Один поэт сказал, что любовь неразумный ребёнок, которого нельзя оставлять без присмотра. Армия перечеркнула мечты, заставила первую  любовь променять на солдатскую присягу. Когда уходил, на прощанье сказал: «Расставание – повод  для встречи». Она не состоялась, уже никогда не пришлось сидеть с любимой на скамье под сенью цветущей  черёмухи и под одной крышей. Юношеская любовь уволилась в запас, а не в отставку, не дошла до цели. Онежская волна смыла путаные следы босых ног на речном плёсе. Русло чувств  сменило направление, превратившись под гнётом обстоятельств в безводную старицу. Бесполезно было бросаться в путь и  искать её. Там в заповедном уголке теперь бродит тишина. Спустя годы, признался сам себе, что в юношеской любви был больше берущим, чем  дающим. Не забыт  голос и взгляд той, что была дорогой, видятся её черты. Жизнь подтвердила правильность слов: « Много тех, с кем можно лечь в постель. И  мало тех, с кем хочется проснуться». Сколько потом было увлечений, случайных радостных порывов, когда без боли расставались, не прощаясь. Мудро сказала Юлия Друнина: «Не встречайтесь с первою любовью. Пусть она останется такой – острым счастьем, или острой болью, или песней смолкшей за рекой». Соглашусь со строками блатной песни: «На то она и первая любовь, чтобы вслед за ней пришла другая».                                                                                                                                             Природа любви – вечно открытая книга, куда каждое новое поколение будет вписывать свои сокровенные строки, которые потомки переиначат на свой  лад, меняя местами что первично, а что вторично. Одно точно знаю, не будет той наивности, возвышенности и сентиментальности. Отличительным товарным знаком будет секс. Не родятся строки: «Ещё не вся черёмуха в окошко милой брошена…» Но не канет в Лету любовная лирика, рождённая от избытка в душе высоких чувств.