Уважать историю, уважать себя (окончание)

• Опубликовал Борис Дунаев 24 декабря 2016 г. - #Сталин  #развитие страны.  - 2 253 просмотра

   

  (Окончание)

   

  «СП»: — И более того — делают нас виновными.

  — Конечно. Для Запада и его либеральных шавок в России мы должны до самой смерти делать только две вещи: платить им и каяться перед ними. Уже появляются сообщения, что Вторую мировую войну начал Сталин. А через некоторое время нам расскажут, что и в холокосте виноваты мы. 30% молодых японцев знают (не думают, а знают!), что атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросил Советский Союз.

  «СП»: — Почему говорят, что вся промышленность была создана при Сталине? В царской России была сильная промышленность.

  — Эта промышленность, — кстати, весьма слабая, — была уничтожена гражданской войной. А затем вся промышленность, уже на новой технической основе, была создана при Сталине. Кстати, в царской России почти вся промышленность принадлежала иностранному капиталу.

  «СП»: — Основной обвинительный довод, который приводят — сталинские репрессии. Они были неизбежны?

  — Да, загубили миллионы. Но объективный историк ищет причину общественных катаклизмов, и этой причиной не бывает отдельная личность. Личность может поощрять террор или нет, — и мы видим, что именно Сталин остановил репрессии. И те, кто старательно игнорирует это, стараются или снять ответственность с себя, как Хрущев, или разрушить нашу идентичность, как западники, или отвлечь внимание от собственных преступлений, как либералы.

  Кроме того, есть одна маленькая деталь: посмотрите, как много родственников жертв репрессированных. В каждой семье кто-то репрессирован. Понятно, что за три поколения люди перемешались. Но это означает, что у репрессированных оставались родственники. Да, был Акмолинский лагерь жён изменников Родины (А.Л.Ж.И.Р), да, установка «сын за отца не отвечает» выполнялась далеко не всегда, но в целом репрессии не приводили к уничтожению родных. Родные оставались. Потом они сыграли свою роль в истории, потому что они судили историю по своим семьям.

  Мой одноклассник был родственником Льва Разгона, начальника московского ГПУ, которого якобы невинно репрессировали. Он потом написал трогательные мемуары, в которых красочно рассказал, как ему ломали жизнь, — а вот про тех, кого уничтожил он, эта невинная жертва сталинского террора рассказывать как-то постеснялась. Да что там, российские либералы даже Исая Берга, изобретателя душегубки (в серию, в отличие от нацистской Германии, она не пошла, так как к моменту ее изобретения террор как раз был прекращен), официально чтят как невинную жертву сталинского террора!

  Так вот, мой одноклассник рассказывал воспоминания своей бабушки, которая ездила по Москве в лакированной машине, когда была маленькой девочкой. Для неё, да и для нас всех тогда, в позднесоветской Москве, это было очень круто: в классе, по-моему, машин не было ни у одной семьи (или, как минимум, об этом не упоминали). А я помню из рассказов своих родственников, — когда полковник Красной армии в те же годы приносил домой два кулька проса в виде пайка, это была роскошь.

  Конечно, разговоры о том, что «большой террор» коснулся лишь начальства, виновного в его организации, — ложь: большинство погибших было обычными людьми. Однако те, кто непосредственно организовывал «большой террор», были уничтожены почти все: они понесли кару за свои злодеяния. Кроме, разумеется, таких людей, как Хрущев, это понятно.

  Важно, что репрессии 30-х до «большого террора» действительно носили социальный характер: людей отправляли в ссылку, арестовывали не столько за индивидуальные действия, а по социальным группам. Однако большинство возвращалось из этих ссылок. Да, были ужасающие эпизоды: людей выбрасывали в поле, в том числе и зимой. Но, если потом об этом узнавали, значит, было кому рассказывать, значит, люди там выживали. Когда людей уничтожали полностью, то рассказывать потом некому. У нас половина европейской части страны находится в местах немецких расстрелов и никто даже не знает, что это за захоронения, потому что никого не осталось.

  «СП»: — Без репрессий нельзя было обойтись в то время?

  — Обойтись было можно, если перенести людей 60-х — 70-х годов ХХ века в период после Гражданской войны. Вот только взяться им там было неоткуда. Общество находилось на грани сумасшествия: не просто так у нас сложилась тогда лучшая в мире психиатрическая школа. Мы не представляем себе сегодня ужасы гражданской войны, даже ужасы Великой Отечественной войны не представляем. И когда в конце 20-х годов люди падали в корчах на улицах, на вокзалах — никто не реагировал. Это было нормально. Верующие говорили, — к человеку пришли те, кого он убил; неверующие говорили, — контуженный. Общество было разрушено. Психика была полностью разрушена.

  С другой стороны, шла борьба за власть. Причем, когда борьбой за власть занимаются исчадия гражданской войны, это происходит совсем по-другому! Приведу пример: 1927 год, десятилетие Великой Октябрьской социалистической революции, попытка переворота Троцкого. Очень напряжённый момент. По Красной площади идёт демонстрация трудящихся, а в закоулках избивают сторонников Троцкого, блокируя их и не давая выйти им на площадь. Комкор Штерн достаёт шашку на ступенях Мавзолея, вынимая её наполовину и, обращаясь к Сталину, говорит, — уж я тебе уши-то сейчас отрежу, морда ты кавказская. Он ничего плохого в виду не имел, дружеская шутка. Его в 1937 году расстреляли, но не за это. Это была почти норма!

  Кстати, сталинская конституция 1936 года до сих пор самая демократичная. Потому что КПСС официально стала ведущей и направляющей силой общества только в 1977 году. А до этого подразумевалось, что ее члены конкурируют со всеми остальными членами общества. И, если ты лучший, то ты можешь быть коммунистом. Но если ты коммунист и не лучший, то освободи место.

  «СП»: — Какая-то уникальная система и даже нереальная в современном мире.

  — Да, это уникальная система. И Конституция 1936 года предусматривала конкурентный выбор, открытый и свободный. Нельзя было создавать некоммунистическую политическую структуру, но можно было создавать общественную организацию. И общественная организация могла участвовать на выборах, могла выдвигать своих кандидатов. Причём общественная организация — не только профсоюзная и молодёжная, но еще и культурная организация. А культурная организация — это не только клуб по интересам или общество развития той или иной национальной культуры. Это и религиозные организации. Таким образом, Конституция 1936 года и принятый на ее основе закон и конкурентных выборах создали конкурентную политическую среду, — вот только партхозноменклатура, вышедшая из горнила гражданской войны, провела конкуренцию в форме террора всех против всех.

  «СП»: — А как вы относитесь к коллективизации?

  — НЭП выработал свой ресурс, надо было повышать эффективность сельского хозяйства и высвобождать людей из деревни для создания индустрии. А то, что эту задачу решали методами гражданской войны, — так в условиях социального ада того времени других методов просто не знали.

  Мы также забываем, зачем нужна была коллективизация. Напомню, что французы начали строить линию Мажино против Германии в 1928 году: Гитлер еще был никем, но уже было всем понятно, что будет война. И нашей стране нужно было готовиться к войне, а НЭП свои ресурсы выработал, и создавать промышленность, опираясь на НЭП, было невозможно. Мы не знаем, что 80% предпринимателей той эпохи — это государственные служащие и их близкие, которые пилили государственные активы. Но остальных 20%, при правильной организации, действительно хватило на то, чтобы поднять страну до определённого уровня. Но в конце 20-х надо было идти дальше.

  Когда в 1929 году Сталин проехал по Сибири, ему крестьяне очень внятно объяснили, что с Советской властью сотрудничать на приемлемых для нее условиях они не будут, так как это невыгодно. Я встречался с родственниками участников этих разговоров, ему все очень внятно объяснили, — он понял и сделал выводы.

  Во время войны Аверелл Гарриман, посланник и ближайший помощник Рузвельта, спросил Сталина, — какой момент был самым сложным в его биографии? Незадолго до этого Гитлер чуть-чуть не взял Москву, и Гарриман ожидал услышать что-то военное. А Сталин сказал: были ужасные четыре года, когда нужно было начать пахать землю тракторами. Отмечу, что Сталин очень трепетно относился к словам и слово «ужасно», по-моему, никогда не употреблял — ни до, ни после беседы с Гарриманом. Это было категорической необходимостью: если не повысить производительность труда на селе, то не будет людей для строительства заводов, и мы проиграем в надвигавшейся тогда войне.

  «СП»: — Тем более учитывая, что мы сами создали трактор.

  — Это отдельная история. У нас в музеях стоит трактор американской фирмы «Фордзон». Эти тракторы были не приспособлены к нашим условиям. Они ломались, приходили в негодность. И первая попытка посадить людей на тракторы окончилась жутким провалом, катастрофой, о которой мы стараемся умалчивать до сих пор. Потому что купленные на валюту тракторы быстро сломались, и их невозможно было в тех условиях починить. Можно обсуждать была ли это диверсия или нет, но это исторический факт.

  Люди, которые преодолевали подобные проблемы, для своего времени и своих условий демонстрировали невероятный уровень гуманизма.

  Источник: http://svpressa.ru/post/article/163183/