Гибридный режим России – что это за выбор и во что он может вылиться?

• Опубликовал Валерий Мироненко 4 января 2017 г. - #Россия  #перспективы  #гибридный режим  - 5 398 просмотров

  

   

  Политолог Екатерина Шульман изучает гибридные режимы: внешне – демократические, внутренне – нет. Она полагает, что режим в РФ будет трансформироваться – в первую очередь ради собственного выживания. Призывает всех проявлять гражданскую активность, но при этом держаться в рамках закона.

   

   – Екатерина Михайловна, термин «гибридный режим» – неустоявшийся. В каких странах он присутствует: Китай, Россия, Украина?..

   – Входным билетом в волшебный клуб стран-гибридов являются многопартийность и регулярные выборы. Как бы ни был авторитарен режим, если есть хотя бы две партии и они могут принимать участие в выборах – страна уже не считается классической автократией, диктатурой или тиранией. Поэтому Китай, где всего одна партия, не является гибридом. Образцовыми гибридами считаются Россия и Венесуэла. А вот Украина – это так называемая анократия, система со слабо выраженным государственным центром, тогда как у гибридов сила государственных аппаратов обычно высока.

  – Фашистские режимами ХХ века возникали там, где перед этим рухнула монархия. Можно предположить, что фашизм – это такая болезнь перехода от монархии к демократии, когда лидер пытается закрепиться у власти навечно. Но поскольку он не монарх, то использует другой инструментарий – например поощряет худшие инстинкты людей. Можно ли сказать, что появление гибридных режимов является плодом следующего перехода – к процедурному типу легитимации?

  – Да, процедурный тип называется правовым – это красивый термин. Или бюрократическим: «Я правлю, потому что прошел определенную процедуру». То есть собрал документы, формально произвел описанные в законе манипуляции – и стал властителем. Поскольку в Бога и героев мы больше не верим, то начинаем верить в закон и процедуры. И сейчас большинство населения Земли живет не при демократиях и не при тоталитарных моделях, а при гибридном правлении. Лидер – и не монарх, и не демократ, а результат некой принятой обществом манипуляции.

  – Чем принципиально режим Путина отличается от режима Сталина?

  – Да абсолютно всем! Экономическая модель – принципиально другая. Как и структура общества, и кадровый механизм.

  – Но сейчас многие, от Белковского до Павловского, пишут что Путин все главные кадровые решения стал принимать единолично. То есть случился откат от Брежнева к Сталину.

  – Я считаю, что это не основано ни на чем, кроме стремления поспекулировать на имени Сталина. Эта тема культивируются и официальной пропагандой: просто то, что широким массам продается в виде сентиментальной сказки, интеллигенции продают в виде пугала. И обе аудитории довольны, каждая по-своему.

  На самом же деле мы видим осень, ну, или зрелость нашего гибридного режима. Средний срок жизни персоналистских автократий – 15 лет. Потом у них наступает период трансформации – и чаще всего не в сторону единоличного правления. Наше 15-летие случилось в 2014 году, после чего с режимом действительно стали происходить всякие интересные вещи. Мы видим ухудшение экономической ситуации и сокращение той ренты, раздачей которой режим жил. Основа политического режима нашего типа – это покупка лояльности масс и элит. Рента сжимается и, соответственно, системе нужно менять свой способ бытования. А она не хочет меняться.

  Но в чем благословение гибридности? Она более гибка и адаптивна, чем автократия. Гибрид, как гусеница, может переползти тот порог, о который разбиваются автократии. И за кадровыми решениями Путина разумнее видеть не сталинизм, а попытку системы избавиться от плохих управленцев, на которых нет больше денег. Их нужно заменить теми, кто кажется системе дешевле и эффективнее. И это не воля какого-то конкретного человека. У системы есть свой коллективный разум: она хочет сохраниться. А поскольку это все-таки не демократия и у нее нет ни нормальной ротации, ни кадровых лифтов, то новых управленцев она берет неподалеку.

  Это не Сталин, который занимался кадровыми перестановками крайне резко. А у нас даже кампания по борьбе с коррупцией толком не заявлена, все какие-то единичные случаи… То один губернатор вроде нехороший, то другой. Вот министр обороны вроде тоже был нехороший, но потом для него все кончилось благополучно. Это не диктатор железной рукой проводит свою политику. Это «война всех против всех» в самом классическом виде: грызня кланов. И у верховного правителя задача одна – поддерживать баланс столько, сколько хватит сил.

  – Идеологическая пустота – насколько она характерна для всех гибридов? Или это только в России так сложилось? И может ли у нас идеология появиться в виде «национальной идеи»?

  – И «так сложилось», и объективная необходимость. Поскольку цель гибридного режима – не завоевание мира, а всего лишь собственное выживание, то он не может позволить себе путы идеологии. Режим должен быть свободен и говорить нечто невнятное, чтобы в любой момент отползти назад или прыгнуть чуть вперед с целью самосохранения.

  Посмотрите, например, на Турцию. Какая там идеология? Вроде бы, кемалистская, то есть светское государство. А вроде бы – и немножко исламистская. А была совсем исламистская, когда дружили с Гюленом, а потом с Гюленом разругались, но об исламе продолжили говорить… Поскольку простому народу это нравится, то надо быть толерантнее к религиозным общинам – не так, как при Ататюрке… Но при этом пользоваться языком демократии, когда надо бороться с военным переворотом и собрать массовый митинг… Вот что такое прекрасная гибкость гибридов!

  А то, что у нас постоянно возникают разговоры о необходимости сформулировать национальную идеологию, не означает, что мы к ней приблизились. В 2014 году у нас произошло максимальное приближение к официально декларируемой идеологической доктрине. Это была доктрина Русского мира и православного имперства. Но как только это стало влиять на действия власти (ведь если мы – православные имперцы, то мы должны присоединить к России Донбасс), данное направление было закрыто. Даже терминология исчезла.

  Почему? Потому что если ты исповедуешь некую идеологию, то она запрещает тебе делать ряд вещей (например, есть свинину и работать по пятницам) и предписывает тебе делать ряд вещей (скажем, молиться пять раз в день). А гибриды стремятся к свободе от ограничений.

  – Возможно ли перерождение гибридного режима в чистую автократию?

  – На практике довольно мало случаев, когда гибрид преобразуется в тиранию. Лично я такое пока вижу только в Белоруссии. Не для того гибриды становятся гибридами, чтобы обменять это счастливое существование на тоталитарную крепость. Они все имитируют, чтобы ездить в развитые страны, торговать и получать товары… Они не хотят обратно. А концентрация власти, при всей ее соблазнительности, ведет к тому, что ты становишься легкой жертвой либо переворота, либо массовых волнений.

  Посмотрите на Турцию, переживающую сильную турбулентность. У нас ждут, что она превратится в диктатуру Эрдогана. А я думаю, что этого не будет. Потому что тот, кому угрожают перевороты, вынужден для удержания власти опираться на какие-то другие кланы и страты, нежели те, которые взбунтовались против него. Этот конкурентный авторитаризм может пульсировать. Он может подмораживаться, а потом демократизироваться, но сохранять при этом свои базовые свойства: имитационность демократических процедур и отсутствие серьезной машины репрессий.

  Чтобы запугать общество, достаточно одного показательного процесса, который покажут все телеканалы. Кроме того, промежуточные автократии, в отличие от тоталитарных структур прошлого, не стремятся удержать недовольных граждан – они им говорят: «Ну и валите! Без вас будет спокойнее!» В Турции то же самое происходит…

  – В чем в этом плане специфика России?

  – У нас есть все предпосылки для демократического развития. Костяк нашей конституционной системы достаточно здоровый. У нас есть институты, подобные институтам развитых стран, и не все из них являются декорацией. Уникальность нашей ситуации в том, что, кажется, руку протяни – и дотянешься до здорового развития. Что буквально полтора оборота недокрученных остается в системе, чтобы стать если не сияющим градом на холме, то вполне работающей административной машиной. Но этих полутора оборотов каждый раз и не хватает.

  Я думаю, что Россия будет эволюционировать как под влиянием общественного запроса, так и под давлением обстоятельств. Те административные телодвижения, которые мы наблюдаем – это тоже ответ на давление. Система отвечает как может. И с коррупцией пытается как-то бороться. И заменять управленцев. И по одежке протягивать ножки, потому что денег стало меньше. Система чувствует леденящее дыхание кризиса и реальности.

  – Как гибридные режимы решают проблему передачи власти?

  – Это их роковая проблема, Кощеева игла. Все их сложности концентрируются вокруг этого. Нет у гибридов легального механизма передачи власти! Если бы он был, они были бы демократиями. И они решают эту проблему кто во что горазд.

  Наиболее ломкие из режимов – персоналистские. Они концентрируют власть в руках одного человека и его ближайшего окружения, а дальше начинаются мучения: наследник, преемник… А преемника нельзя предъявлять слишком рано, чтобы его не сожрали другие, надо сохранять интригу. А пока ты ее сохраняешь, уставшие ждать элиты могут тебя самого стукнуть по лбу табакеркой… Это придает гибридам неустойчивость, которой они всеми силами стремятся избежать, но неизбежно именно к ней приходят.

  – Как гибридные государства реагируют на постиндустриальную эру, на переход к экономике человеческого капитала?

  – Теория гибридных режимов – о политической структуре, а не об экономической. Все гибриды предполагают рыночную экономику. Она может быть сильно огосударствлена, несправедливым образом раздаваться друзьям правителя – но тем не менее там нет полного монополизма и полного огосударствления. Поскольку гибридные режимы боятся будущего и очень хотят остановить время (а еще лучше – чуть-чуть повернуть его назад), то им легче отстать. Они стремятся контролировать конкуренцию и молятся на ресурсы. Все это готовит их на роль идеальной жертвы XXI века.

  И это не воображаемые опасения по поводу появления нового Сталина. Наша реальная угроза – стагнация и отставание, в итоге чего нам в будущем достанется жалкое место, потому что даже привычная роль поставщика ресурсов опустится еще на пару позиций. Поскольку ресурсы уже не будут в такой степени нужны. И чем ловить Сталина под кроватью, лучше об этом задуматься. Хотя как об этом задумываться, если система вообще не настроена на то, чтобы говорить о будущем!

  – И в завершение: какие варианты поведения есть внутри этой системы для несогласных с ней?

   – Совет не участвовать в политической жизни, а изучать, скажем, санскрит – мне не представляется разумным. Во-первых, если вы так будете себя вести, то непонятно, почему вы не уезжаете в страну, где говорят на санскрите. Во-вторых, это не даст никаких преимуществ в момент трансформации режима. А моменты такие, как говорит наука, рано или поздно наступают.

  Я бы посоветовала прежде всего держаться в рамках закона. Это довольно трудно, потому что правовая база гибридных режимов обычно нестабильна, они любят менять законы и переписывать их под себя. Но уходить в революционное подполье и создавать боевые организации – на моя взгляд, не выход. Вы сделаете себя уязвимым, а толку не добьетесь. Пользуйтесь преимуществами гибридов, которые много что вынуждены имитировать. Они держатся за бумажку – и вы держитесь за бумажку. Они говорят: «Идите в суд!» – и вы идите в суд.

  К тому же гибриды, в отличие от тоталитарных режимов, не уничтожают всякую гражданскую активность. Пользуйтесь этим, объединяйтесь друг с другом, участвуйте в деятельности общественных организаций. Гибридные режимы боятся гражданской кооперации, но совсем уничтожить ее не могут. Они сами ее имитируют, создавая так называемые «организованные государством негосударственные организации». Пользуйтесь этим! Совместная деятельность дает огромные силы.

  Любая проблема в противодействии с государственной машиной решается при помощи трех ключей: организация, публичность и юридическая помощь. Если вы связаны с другими людьми, которые хотят того же, что и вы, если у вас есть выходы в СМИ (а в эпоху социальных сетей каждый сам себе СМИ) – то вы можете отстаивать свои права и интересы. Мировой опыт показывает, что это вполне реальные вещи.

   

  Беседовал Дмитрий Губин