В свободные полчасика заскочил в машину времени. Дай, думаю, съем чебурек в заведении с названием СССР. Полуподвальчик такой. Распивать принесённое с собой строго запрещено. На стенах плакаты. Человек человеку друг, товарищ и брат. Стал в очередь. Первым седой мужик с животиком под растянутым свитером. На коленках пузыри.
- Здравствуйте, Мария Владимировна, - это он буфетчице.
- Здравствуй, Сеня. Один?
- С профессором.
- Водочки, значит. Закусывать чем будете?
- Селедочки с картошечкой. Два с бараниной. Но ты не угадала, Маша. Не водочки.
Буфетчица, немолодая женщина которую на улице я бы принял за учительницу начальных классов на пенсии, подняла очки на туго стянутые в пучок желтовато-серые волосы.
- Не водочки? А чего ж?
Сеня выдержал паузу и сказал победоносно:
- Сегодня зубровочки!
Вся очередь добродушно засмеялась, а один худой мужик с потертой папкой на молнии сказал:
- А побыстрей нельзя?
Маша не удостоила его взглядом. Движения её замедлились, как в кино. А голос приобрёл ласковость.
- Сеня, пивка вдогонку?
- Нет, сегодня не надо.
- Господи, - озабоченно спросила буфетчица. - Чего это с тобой?
- Дочка из Нижнего приезжает... Слышь, а это не зубровка, вот написано - Бульбаш. И где второй... э-э... бокал?
- Второй бокал, - голос Маши приобрел уместную язвительность, - я тебе на горлышко надела. Тут читай, где мелко: Бульбаш зубровая.
- Извиняюсь, - горячо откликнулся Семен. - Ты-то как, Маша?
- Иди уже, профессор заждался.
Профессор, забулдыга абсолютно академического вида и вправду колотил тонкими пятнистыми пальцами по столу.
Я оглядел зал. Отовсюду глядели натруженные лица. Одни забежали со смены. Некоторые, похоже, здесь с утра. Бабуля с внучкой, винегретом и ма-а-а-аленькой бутылочкой Старой Москвы. Девочка с интересом оглядывалась, даже от мобильника отвлеклась.
Мама моя, этот мир никуда не делся, он тут в чебуречной с абсолютно щадящими ценами! И в нем царит та же сама скупая, но втайне нежная советская грубостёганная доброжелательность, которую так нелепо изображает плакат с человеком и братом.
Заказал себе пельменей без бульона и сметану. Нет, кое-что изменилось: пельмени домашние, каких - отвечаю - никогда не было в пельменных СССР. А сметана густая - ну, разве на дне чуток пожиже. Чебурек пробовать не стал, но даже внешне эта свежая горячая пупырчатая еда была новая, не та, прежняя - тяжелая жареная масса.
Сеня с профессором уминали с аппетитом, зубровка таяла, звучали слова "Сирия" и "поясница", дочка ехала на Ласточке, Мария Владимировна устало поглядывала на них из-под очков.
Комментарии