Самое свежее

Конец Публициста Раскрыт взрыв вулкана Кракатау. Политические анекдоты Как загибается Европа Эль Мюрид. Замеры благосостояния в России После теракта. Неудобные вопросы. Александр Росляков. Все для победы этой диктатуры, остальное – тьфу!

Александр Росляков. Рабья петля народа – и вырваться нам из нее нельзя?

  • В 16 лет я написал такой довольно неожиданный стишок:

     

    Средь этих каменных лабазов,

    Заводов, площадей, могил

    Я потерял последний разум

    И людям в лапы угодил.

     

    Они заражены ужасно

    И источают из утроб

    Один чудовищно опасный

    Сонливый маленький микроб.

     

    И мне уснуть с такими страшно,

    Я знаю: лягу – не проснусь.

    Как из смирительной рубашки,

    Из их объятий сонных рвусь.

     

    Но руки за спину заводят,

    И эти люди платят мне

    За рабство – каплями свободы,

    За волю – крепостью вдвойне.

     

    Мои старшие друзья-поэты подивились: что тебе не так-то, откуда такой мрак? И я не мог им объяснить, откуда у меня, рослого красавца из самой благополучной семьи, ученика знатной спецшколы, поступившего туда легко, в одно касание, влюбленного небезответно в одноклассницу – такая гиря на душе... Но мне тогда прямо в лицо пахнуло, до печенок обдало это повальное смирение по всей стране перед ее казенными вождями. Когда все по преимуществу помалкивали, послушивали, почитывали и пописывали в строго заданном ключе, а редкие инакомыслящие улетали в лагеря, дурдома или за границу. И я вдруг кожей ощутил, что с таким понурым привидением к ноге, к ногтю огромной, некогда победоносной, сделавшей великую революцию по вставанию с колен державы – у нее нет будущего. И у меня тоже.

    Еще вдобавок вспомнилось, как классе в 3-м меня с другими пионерами завели в актовый зал под затаенное шушуканье училок – на церемонию отбора в подносчики цветов вождям на Мавзолее. Угрюмый дядька спрашивал, как учишься, кто папа с мамой, есть ли хорошие ботинки – и я, желая показать себя не лыком шитым, говорю ему:

    – А вы из КГБ?

    Реакция была молниеносной и суровой – сродни отправки в угол за проступок:

    –Все, свободен, с нами не пойдешь.

    Но что я не так сделал? В ответ на вопросы незнакомца обо мне задал свой о нем – и, думаю, в точку. Что ж тут дурного? Он так стыдился своей службы, что боялся в ней признаться, и потому узрел тут какую-то великую крамолу, повлекшую мой отсев и следом гнев училок? В чем именно была моя как-то без слов всем ясная вина? В нарушении этого овладевшего всеми, вплоть до вождей с их ни слова без бумажки, ни гу-гу? И в этом всем мой юный мозг прочел какой-то удручающий, безвыходный возврат на те колени, с которых мы де гордо и необратимо, как трещала пропаганда, поднялись...

    Но в юности все – и настроения, и увлечения – меняется калейдоскопически, и скоро я забыл этот свой горестный стишок... И вот теперь, спустя много десятков лет, порой самых веселых и исполненных надеж – вдруг с каким-то ужасом душевным вспомнил. Крепостной, самоубийственный мотив, уловленный мной бог весть когда, засел, стало быть, насмерть в нашей сути – и вырваться из него даже путем всех перемен с похоронами КГБ и СССР не удалось: рабы опять хотят войны и господина. Больше того. Если в мои 16 повальные репрессии с доносами, уже ушедшие, казалось, без возврата, никто и по пьяной морде не чаял возрождать – то теперь многие и по трезвой лишь об этом и мечтают.

    И общий политический настрой был тогда такой: да, мы еще в плену «остаточных явлений», но дальше надо рты раскрыть и многое из еще запрещенного разрешить. При Горбачеве с Ельциным открыли, разрешили. Но в результате этого открытия нас страшно огорошило другое: что не в нашего это коня корм! Свобода нам несет только разбой, грабеж, порабощенную погаными передовыми странами страну-бензоколонку – и еще худшее, чем при коммунистах, бесправие и унижение перед своими захребетниками.

    И мы, задрав штаны, давай чесать назад в то рабство, вылезти из которого в моей юности, не знавшей еще дикого социального разрыва и экономического угнетения, хотя бы чаяли в душе. Теперь, вовсю кляня раскабаливших нас Горбачева с Ельциным, уже и не чаем. Вождь у нас вновь бессменный, а инакомыслящие протестанты должны выбирать между тюрьмой, дурдомом и эмиграцией.

    Выходит, что не ошибся я ничуть в том стихийно налетевшем на меня провидении – а как бы хотелось ошибиться! Но шиш-то: от себя, как говорится, не уйдешь. И как только смогли уйти другие – начинавшие  с того же самого феодализма, в который сейчас от души вернулись мы?

11