Александр Росляков. Так говорил Жириновский. О первых шагах великого соблазнителя к его 70-летию

• Опубликовал Александр Росляков 26 апреля 2016 г. - #соблазн  #Христос  #Жириновский  - 3 768 просмотров

  

  До поры я, подобно многим, принимал Жириновского за человека, мягко сказать, несерьезного, да еще и на один глаз слепого – когда он, не видя что ли львиного успеха демократии, толкал диктаторские лозунги типа возврата России в ранг империи или дачи милиционерам права «стрелять по шороху». Но одноглазие – вполне смешной порок только среди бинокулярно зрячих. Когда в обществе, сорвавшемся с цепи, ни зги сквозь слепую хищность всех против всякого – иные недостатки переходят в преимущества.

  – Демократы работают на нас: разбили КПСС – нам дополнительная ниша. Они стали за нас, когда развалили и подожгли Союз. Демократы колются и переходят к нам. Готовьтесь к тому, что скоро мы станем правящей партией. Помните: каждый ваш сосед – избиратель. Больной, пьяный, плохой – все равно избиратель.

  Так говорил Жириновский, когда еще практически ничего, кроме своей неугомонной глотки, не имел.

  Впервые живьем я увидал его в 1991 году на платформе бортовой машины, отдаленной дочери тачанки и броневика, во время митинга уже поверженных коммуно-патриотов на Манежной площади. С одной стороны – безумие тех, которые, не удержав коня власти за гриву, тщились удержать его за хвост и прямо в уличный динамик отдавали указы по уже несуществующей стране, напоминая съезд наполеонов в сумасшедшем доме. С другой – успехи сделавших, ради оседлания того коня, страну несуществующей: еще более густые, чем все митинги, шеренги поголовно зараженного торговлей населения, бесхитростно спешащего нажиться, обманув друг друга.

  И на стыке этих двух равно диких иртышей мне на какой-то миг показалось, что раз демократический бинокуляр в лозунге есть в жизни крах рассудка вообще – не впрямь ли лучше один глаз?

  – Россия – великая держава с мощной армией, а мы ее раздаем, чтобы воевала против русских. Если окраины хотят жить независимо, пусть живут – но при керосиновых лампах. Нельзя всех сделать счастливыми – это ложь демократии. Страна превращается в стрельбище для тех, у кого чешутся руки! Я поведу такую политику, что народы сами сметут лидеров, которые их раскололи ради личной спеси и обрекли на нищету. Да, у меня будет плетка – для преступников, национал-сепаратистов. Я обещаю плетку днем – иначе будет плетка ночью. 70 лет из вас жали соки, чтобы строить армию. Теперь вы платите за разоружение. Предыдущие к войне готовились – войну не начали. Накрыли стол – а подойти не дали…

  Так говорил Жириновский, предлагая временно, для лучшей и прицельной видимости, прислепнуть на один глаз. Но кто, если не с утра косой, купился б на такие предложения – когда еще казалось, что вот-вот положение исправится, общество выздоровеет и ягодка с демократических реформ окажется в руке?

  Однако если за все более усугубляющейся болезнью не поспевает терапия, даже шоковая, вероятность набирает хирургия. И почему б тогда отпущенный не хуже цен народ, изверясь в рыночном взаимном бандитизме, не выбрал бандитизм державный?

   

  Дьявол сказал Христу: поклонись мне – и завладеешь целым миром. Жириновский сказал голодным нехристям: ваш стол накрыт! И тем, потевшим хуже негров дяди Тома над его накрытием, пока от блюд лизал научный коммунизм, потом капитализм – впрямь с каждым днем расплатного не по грехам поста было все обидней и обидней.

  – У вас нет другого выхода, скоро сами будете хотеть диктатора. Но я приду законно, под гарантию свободных выборов. Если не я – все равно придет другой и уже не даст никаких гарантий. Диктаторский режим на переход необходим. Я вам говорю откровенно, откуда возьму деньги, кто выиграет, кто проиграет. Меня боятся в Прибалтике, в Финляндии. Пусть боятся. А вы не бойтесь.

  Так говорил Жириновский. И оператор очередной телесъемки в его штабе, закончив свой труд, обращался к новому пророку:

  – Владимир Вольфович, можно личную просьбу?

  – Пожалуйста.

  – Жена утром просила передать вам низкий поклон.

   

  Давно подмечено, что в оппозиции всякий лидер глядится симпатичней. Понятно: проще лгать, клясться на святынях лозунгов: уйду в отставку, отсеку руку, лягу под поезд – если только не сдержу… Но фатальное «если» наступает – и сечет всегда не по обещанному адресу. Что происходит тогда со святынями?

  Святыня демократии – свобода. К ней власть Ельцина и его апостолов-демократов в пору обещаний прицепила защищенность, процветание всех, мир. И, как обыкновенно, налгала. Сбылась одна свобода. Остальное – бандитизм, разорение, война. Человек, оказавшись на свободе, повел себя свиньей. Усобные власти вольно или невольно воплотили это свинское, утробно-агрессивное начало в политику и двинули народы в бойню друг на друга. Но подсекает ли такой нечаянный итог саму святыню? Вопрос тяжелый.

  Христос, в отличие от наших кривых обещателей, был прям: «Не мир пришел я принести, но меч». И Дон Кихот, увидев закованных в цепи каторжан, не уронил его полета:

  «Хочу попросить синьоров караульных и комиссара расковать их и отпустить с миром, превращать же в рабов тех, кого Господь и природа создали свободными, представляется мне крайне жестоким. Пусть каждый сам даст ответ за свои грехи».

  Потом, правда, сокрушился, когда освобожденные каторжане тотчас накостыляли первому ему – но идеалам своим тем не менее не изменил.

  Конечно, жизнь – не книга. Но настоящие книги пишутся из жизни и заключают в себе сокровенные устремления людей. И вот, глядя на стремительный восход Жириновского, я подлинно не видел, что же, с усугублением наставшего бедлама, выберет народ: остаться или расстаться с окропленной уже всеми страшными издержками свободой? Но в этом были рейтинг и будущность ЛДПР с ее вождем, если и лгавшим – то довольно откровенно:

  – Ложь – всегда орудие политики. Где-то и мы фальшивим. Я, например, как юрист, за отмену смертной казни. Но люди против – значит, и мы должны сказать: за отмену потом. Людей раздражает спекуляция – значит, и мы за временный запрет. Главное, мы чисты: не были в коммунистах, не участвовали во власти с демократами, можем все на них свалить. Вообще лучше избегать этих слов, чтобы никого не отпугнуть…

  Вождю вторили его идейные единомышленники:

  – Русский все умеет: подковать блоху, запустить выше всех самолет. Одного не умеет: жить. Нужен порядок. На станции застрял товарняк с цементом, цемент схватился. Вызвать начальника станции, машиниста, диспетчера – и расстрелять из автомата. Завтра поезда пойдут без остановки…

  – Скоро России не станет вообще. Все расхватают мафиозные дельцы. Ельцин не правит страной – по вторникам отчитывается перед мафией. 7 лет ушло на добывание грязных денег, теперь их вложат в собственность, наймут охрану и выпрут нас под зад ногой!..

  – Уже расхвачено. У меня мебельное предприятие, но я не могу купить землю, собственность – прямо спрашивают: есть столько-то на взятки? Нет – свободен. У меня плотник, всю жизнь работал, говорит: выйду с топором на лобное место – и без стакана даже буду рубить, рубить, с перекуром только…

   

  Я вспоминаю эти речи не затем, чтобы словить на разозленном слове жириновцев. Думаю, под претензионной сутью этих слов и сегодня б подписались многие. Но из нее, чем глуше в нашем застрявшем танке, тем разозленней вытекает и все вытекающее. И даже не столь важно, кристаллизируется это вокруг Жириновского или кого-то впрямь еще похуже. Какие-то лозунги из соблазнительного арсенала типа усмирения дубинками всех смуглолицых или даже бледнолицых – нет-нет воплощают в жизнь и самые демократические властелины. И соблазн решить все проблемы с помощью «синьоров караульных» есть. И я не знаю, чем возразить ослепленным яростью, которая к несчастью справедлива, кроме официального: пилите, пилите, дальше эти штуки будут золотые! Хотя искренне б желал, чтобы так оно и было.

   

  Не знаю, в отличие от тех, кто делает сегодня недурную кассу на отчаянном дебюте двухтысячелетней давности, и того, почему Сын Человеческий в минуту искушения отверг полномочия, даруемые тотчас дьяволом. И выбрал свой нудный, отвратительно неблагодарный крестный путь – хотя со своими данными мог наверняка достичь самых высоких блюд в торговой или властной мафии. Но сколько человечество с тех пор ни тщилось выправить кнутом негодности свободной, подчас свинской воли – всякий раз затем возвращалось к истине, которую являет этот самый, может, нерасчетливый пример.

  И потому я все-таки добровольно не отдам ни на грош сверх того, что причитается по праву кесарю. И то, что тот, за кого я в безумном ослеплении голосовал и подставлял на баррикаде лоб, оказался не ахти как хорош, лишь убеждает меня в том, что никакой из этих кесарей и не может быть хорош вполне.

  Что бы ни говорил любой из них, включая самых симпатичных.