Ева Меркачева. В «Матросской Тишине» спрятали мертвого заключенного

• Опубликовал Ева Меркачёва 26 октября 2022 г. - 1 773 просмотра

  

  В СИЗО «Матросская Тишина», судя по всему,  перестали оповещать близких арестантов об их смерти. Большая загруженность медиков и  сотрудников  отдела спецучета это объясняет, но точно не оправдывает. Супруга заключенного, скончавшегося от COVID-19  в конце сентября,  узнала об этом спустя две недели, да и то  случайно. Женщина до сих пор (прошел почти месяц) не может получить его тело, чтобы захоронить.

  Его смерть держали в секрете даже от судьи

  «Если он заключенный, то с ним можно не по-человечески?» – вопрошает она и справедливо замечает, что никто не заслуживает такого отношения. 

  39-летнего Николая Рогачева арестовали в апреле 2022 года по обвинению в мошенничестве (по версии следствия, он с другом  обманул  родных человека, сообщив им, что тот попал в тяжелую ситуацию и взяв за решение проблемы деньги).  Николай к тому времени  жил в Москве со своей гражданской супругой и ее детьми уже больше пяти лет, работал курьером в магазине. После ареста поместили его в «Матросскую Тишину».

  – В сентябре он писал, что вся камера замерзает, – говорит супруга Юлия Забелина. – У них окна на лето сняли, а тут холода.  Одно окно они прикрывали одеялом, чтоб сильно не дуло. Но в итоге все равно многие заболели. 

  Николаю стало плохо 16 сентября – температура поднялась и не спадала несколько дней. У него было еще серьезное хроническое заболевание, он на воле принимал терапию, постоянно сдавал анализы и чувствовал себя замечательно. А в СИЗО он с медиками ругался по поводу терапии: то не те таблетки, то не в том объеме в котором надо (то есть половину дали, половину нет). 

  В общем на фоне его основного заболевания состояние ухудшалось. Врач сделала снимок только 23-го числа, когда муж на этом настоял, так как у него стала жутко болеть спина. После этого его срочно госпитализировали в больницу при «Матросской Тишине» (она расположена на базе СИЗО). Связи с ним никакой не было.

  Получить хоть какую-то информацию о ходе лечения, о состоянии близкого человека Юле не удавалось. Волноваться она стала, когда письма и посылки приходили обратно с ответом: «Адресат убыл». 3 октября должен был состояться суд.  На заседание Николая не привезли, при этом судье не объяснили причину. В итоге суд перенесли.  

  12 октября адвокат Эльвира Рогачева попала в СИЗО, где ей сообщила, что Николай скончался  еще 30 сентября в городской больнице № 2, куда был доставлен накануне с диагнозом «коронавирусная инфекция, вызванная COVID, двухсторонняя пневмония».

  – И получается, что ни нам, ни суду не сообщил никто, что человек скончался, – восклицает Юля. – Как такое могло быть? В деле везде был указан мой телефон и все данные, мой адрес как адрес его проживания. Никто не попытался даже связаться со мной.

  – Какие претензии ко мне, если дело было передано в суд? – отвечает на мой запрос как члена СПЧ следователь ОМВД «Соколиная Гора» Александр Кличак. 

  Формально он прав. Заключенный числился уже не за следствием, а за судом. Так считает юрист, в прошлом следователь по особо важным делам СКР Андрей Гривцов:

  – Оповещать в таких случаях должно СИЗО. Если у них нет данных, то связываются со следователем, а тот уже делится информацией о родственниках, которая есть в деле. СИЗО почему-то забыло оповестить в этом случае даже суд (в итоге Фемида сделал запрос, получила ответ только 10 октября).

  Но дальше – больше. Тело оказалось в морге в Коммунарке, откуда его близким не выдают, ссылаясь на отсутствие документов. Оказалось, что паспорт был у следователя.

  – Пусть приезжают и забирают, – отмахнулся он в ответ на мой звонок.

  – Мне кажется, то, что произошло, это просто результат типичного бардака, – комментирует Гривцов. – Рассуждают  примерно так: «Ну, умер и умер заключенный». С учетом большой загруженности всех сторон (у следователя и судьи одновременно может быть 70 дел, в СИЗО огромный перелимит почти в 50 процентов), до судьбы конкретного арестанта никому нет дела.

  Состояние прав человека в России можно легко понять по отношению системы к одному человеку. Когда ни его жизнь, ни смерть ничего не стоят – это плохой сигнал.  Но, может быть, эта история поможет наконец с давней инициативой правозащитников: чтобы медики ФСИН сами связывались с близкими и сообщали им о лечении и о состоянии человека. В конце концов не знать, жив ли твой  муж, сын, брат – это ведь тоже форма пытки.