Разлюли-малина

• Опубликовал Сергей Кузнецов 10 мая 2020 г. - 1 661 просмотр

   

  

  В половине восьмого пришлось смириться с поражением: продинамила, не придёт… 

       - Пять минут жду ещё, и кранты! 

       Максим уныло слонялся вперёд и взад меж колонн розового гранита, с широкой центральной полосой из полированной, ребристой нержавейки. Блистающая дуга возносилась под высоченный потолок, к самым мозаикам Дейнеки, и, обессилев, низвергалась у противоположных путей. Если изо всей силы запустить по этой дуге пятак, – Максим испытывал как-то, в детстве, – тот, пренебрегая земным притяжением, проскользит вверх по стальной глади и рухнет на другом конце в подставленную ладошку. Что и говорить, стильная станция «Площадь Маяковского» – самая, наверное, элегантная в московском метро!

       - Вот засранка, - вяло размышлял Максим, имея в виду, разумеется, не станцию.    

       Неделю назад взял он телефон у продавщицы из «Тысячи мелочей», пухленькой, вульгарной блондинки. Вчера звякнул, та, вроде бы, с энтузиазмом согласилась на встречу, - и вот, выкуси. 

       - Что ж, случается… в нашем рисковом промысле без этого никуда. Предугадать невозможно: поведение пышнотелых продавщиц анализу не подлежит…

            - А я там-пам, пока ещё весёлый, пап-ту-пап,
            Люблю я спорт, вино, друзей и баб,
            Не выпускаю их из лап... пап-ту-пап,
            Я холостяк, а не женатый раб,
            Неистощим я, словно баобаб,
            И не женюсь, пока не сла-аб... пап-ту-пап…, 

       - в такт шагам, беззвучно напевал Максим. Как водится, “Гимн холостяков” исполнителя Кости Беляева подымал настроение. Говоря по-научному, легитимизировал многотрудную холостяцкую долю.

       Он добрёл до конца платформы, тупикового ещё в те ушедшие времена. Погладил холодный гранит стены… Обогнул белокаменную голову поэта, внимательно изучил, как могучая шея лучшего и талантливейшего, вырастая из глыбы мрамора, переходит в рельефное ухо, и выше, в буйную, верноподданическую голову…  

       - Всё, домой! Нефига попусту околачиваться, время терять! 

       Bзгляд его упал на фигуру в пёстрой меховой шубке, застывшую у одной из ближних колонн, слева. 

       - Тоже, вроде как, давно стоит, бедолага, – не иначе, и эту лажанули. А ну, глянем, что за птица – чем чёрт не шутит…

       - Вечер добрый! - Девушка начала медленно оборачиваться на его голос. - Мы с вами, кажется, товарищи по несчастью? 

       Тут Максим слегка обалдел. Потому что оказалась она не просто хорошенькой, а экстра-класс! Безупречное лицо фотомодели, изящный прямой носик, огромные серые глазища, полные губы, приоткрывшие ровные, блестящие зубки, светло-русые волнистые волосы… Фигурка под распахнувшейся шубой тоже, насколько можно было судить, без изъяна. Стройная, высоконькая, длиннющие ноги в импортных замшевых сапожках… 

       - Ну и ну! – подумал Максим, - кинозвезда, да и только! Похоже, наши тут не пляшут… 

       Разговорились. Света, семнадцати лет от роду, учится на первом курсе какого-то там, он не разобрал, института. Собрались вот с подружкой в кафе, а той – нет как нет. Верно, чепэ какое-нибудь. Что вы предлагаете, выпить? Вместо кафе? Что ж… вообще-то она не против… если чего-нибудь вкусненького… Только уж не сегодня. Нет, в гости к нему она не пойдёт… а телефон – пожалуйста, запишите. Звоните, если будет охота… чего ж не поболтать?

       К некоторому удивлению Максима, номер оказался верным. Звонил он Свете не часто, может, пару раз в месяц: ни грамма навязчивости, сплошная небрежность! Трепались о всяческой ерунде. Зацепить девочку никак не получалось: театр, поэзия, кино, живопись, спорт – ничто, казалось, Свету не волнует. И встретиться всё никак она не могла: родители… после сессия… потом на море отдыхать. Ясно было, словами лучшего советского романа-боевика: «Пустышку тянем». Однако ж, ввиду исключительной, из ряда вон, привлекательности объекта, Максим не сдавался. Продолжал изредка позванивать, ни на что особенно не рассчитывая, - надеясь, разве что, на чудо…

       И вдруг чудо это свершилось - воскресным августовским утром.

       – Приветик, Макс! – казалось, она искренне рада его звонку. - Погоди секундочку, чайник только выключу… Хорошо, что позвонил, - оживлённо прочирикала Света, воротясь к телефону, - а то я как раз одна! Предки на дачу умотали, до субботы! Слушай, может, приедешь? 

       Он быстро, пока не передумала, записывал адрес.

       - Ты только выпить привези, ладно? – продолжала она, вроде как бы смущаясь, - побольше! Чего взять? Ну, водки… пару бутылок… нет, лучше три!

       - Звучит многообещающе, - размышлял Максим, укладывая в портфель половину своих стратегических ликёро-водочных запасов, - чересчур, пожалуй, многообещающе! Три пол-литры на двоих – это нам умереть и не встать! Странная, однако, история вытанцовывается… Ну и чего ж мне теперь, - не ехать, оттого только, что дождался, наконец, приглашения? Падло буду, не бывать такому малодушию! Джигит я aли не джигит? Кто не рискует… Не из-за таких ли вот обольстительнейших красавиц гусары на дуэлях стрелялись… а то и пулю в висок пускали?

       - Девчонка – супер! – продолжал он свои раздумья, одновременно меланхолические и страстные, покачиваясь вместе с пустым вагоном. - Как там говорили древние? “Словно лента алая губы твои, и уста твои любезны. Стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти”… - сомнительный, надо сказать, комплиментик, насчёт грудей… 

       От метро «Крылатское» минут двадцать ещё тащился автобус. Долговязая светло-голубая башня-новостройка фаллическим символом вздымалась на отшибе, открытая всем ветрам.  Все подходы с верхних этажей надёжно просматривались – но эта ценная мысль пришла ему значительно позже.

            - Одеваются холостяки
            В модные штаны и пиджаки,
            Жён скорее прячьте, мужуки,
            Вышли погулять холостяки, парару-тару-рару,

                 И всегда на холостых ребят
                 Девочки с надеждою глядят,
                 Так зачем зарплату сокращать?
                 Шесть процентов - всё ж не двадцать пять, парару-тару-рару.

            А я там-пам,пока ещё весёлый, пап-ту-пап…

       Бутылки призывно позвякивали в портфеле, когда Максим перескакивал через глубокие, наполненные жидкой грязью канавы, преграждавшие дорогу к башне.  

       - Словно ров вкруг средневекового замка. А в замке, как водится, томится юная принцесса, пленённая и пленительная. Доблестный рыцарь на лихом скакуне скачет во всю прыть, чтоб выручить красотку из беды. Желательно - несколько раз! 

       Он поднялся на четырнадцатый, отыскал квартиру… из-за двери которой доносились приглушённые голоса! 

       - Вот те на, вот тебе и «одна дома» - как же, раскатал губы! 

       По всему выходило, ведёт Светка какую-то странную, неблаговидную игру. 

       - Просто развернуться и уйти? Пожалуй! И никогда уже больше не звонить? - Он призадумался. - Час с лишним пёрся, что ж теперь, сходу назад? И главное-то, девочка ведь какая, - эксклюзив! Может, балуется просто, хулиганит, дурь в башке? Да и любопытно же ж, чего у ней там, за дверью? 

       Он позвонил.

       - A, Макс! Заходи, - Света отворила сама, в тугих джинсах и простенькой, застиранной маечке на голое тело; упруго подрагивали вышеупомянутые груди. Без косметики она выглядела ещё свежей, просто фантастически привлекательно! 

       – Только в семнадцать такое и возможно, - мелькнула мысль, - в этом хоть, пожалуй, не врёт.

       – Молодчина, что приехал. А у нас тут компания! - Hи тени смущения не слышалось в её голосе, одно лишь простодушное дружелюбие. – Пошли, познакомлю!

       На кухне, за простым столом, крепко, основательно сидел человек. Другие – было их, наверное, с полдюжины, причём одни мужчины, – бесшумно сновали на заднем плане, не присаживаясь, слова не произнося, все какие-то блёклые, неприметные. Тот, за столом, единолично приковывал внимание.

       - Кеша, - сказала Света, - это Максим. Он выпить привёз.

       - ЗдорOво, Максюня! – Кеша медленно поднял тяжёлый взгляд. – Выпить – это в кайф! Магазины, вишь, нонче заперты. Ты присаживайся, Максюня, газанём с тобою, да потолкуем. Люблю, понимаешь, с новым человеком за жизнь побазарить. Тося, - это он обратился к Свете и по-хозяйски шлёпнул её по высокой попкe, - ты нам, милая, шамовочки, мясца, что ль, набросай, огурчиков.

       Пока Света, или вовсе уже и не Света, собирала на стол, Максим осторожно огляделся. Кухня как кухня, не слишком ухоженная… обои, вон, отошли – но и не то, чтобы грязная. Полдень, а шторы наглухо… лампа светит под розовым абажурчиком… воздух спёртый, накурено чем-то непонятным, едким. По стенам – картинки: розы в вазах… из журнала, видать, вырезаны, гвоздиками пришпилены. Чужая квартира, снимают...

       Вдвоём, - никто другой не пытался присоединиться к трапезе, - они махнули по полстакана за встречу. Кеша хрустел огурцом. Максим искоса, чтоб не вызвать раздражения, рассматривал внезапного собутыльника. Что за странный, необычный человек? Лет сорока пяти, невысок, кряжист, чувствуется, что очень силён. Широкое лицо, косой серый чуб поверх покрытого морщинами лба, шрамы на обеих щеках, зубы – сплошь золото! После второго стакана Кеша посетовал на жару и стянул рубаху, обнажив мощную выпуклую грудь, поросшую редкими волосами и украшенную обширной, центрально расположенной, татуировкой: церковь с куполами, над ними - два голубя. Тогда только смутно припомнил Максим нечто, давным-давно читаное, и похолодел: 

       - Вор в законе! Вот куда его занесло - на воровскую малину! Похоже, на сей раз он несколько переборщил по части риска! Унести б теперь ноги…

       Он перевёл взгляд на Кешины пальцы: под массивными золотыми перстнями синели многочисленные точечные наколки - столько лет, стало быть, провёл тот в зоне. Кеша перехватил взгляд, усмехнулся: 

       - Ништяк, Максюня, всё путём! Гостей залётных мы привечаем!

       И впрямь, ничего дурного по отношению к Максиму, вроде бы, не замышлялось. Нешто худо: приканал лох, припёр хань, сидим, киряем. «Света» подкладывала закусь, Кеша наливал, расспрашивал: о житухе, о работёнке, о зарплате. Его нисколько не волновало, или очевидно было и наплевать, с чего это вдруг припёрся тот по первому зову, с какой такой целью. Был Кеша явно неглуп, пытлив до чужой, незнакомой ему жизни. Прочие обитатели квартиры в счёт не шли. Глядели пахану в рот: коли сам к фраеру хорош, так они и подавно. А после Кеша и вовсе, движением бровей, услал тех из кухни, остались пирующие наедине.  

       Что ж до Максима – нескоро ещё доведётся ему прочитать Шаламова, уяснить, какие силы кукловодят «социально близкими», и в каком спектакле. Тою порой, знакомый с блатными разве что по плёнкам Аркадия Северного, не испытывал он к ним ни страха, ни неприязни, одно лишь острое любопытство: рисковые ребята, нонконформисты, живущие по собственным законам, наперекор маразму этого одряхлевшего строя…

       Разливал Кеша вровень, одобрительно следил, чтоб гость не отставал. Максим, вообще-то, крепким слыл по алкогольной части, особо если под плотную закуску. Только вот, не с Кешей было ему равняться. Когда почали третью, был Максим уже в дребодан, хоть под стол укладывай. А Кеша - разве что, сильнее стал потеть, то и дело утирал лоб полотенцем. С чего вдруг разговор у них перекинулся на Хрущёва, Максим так потом и не вспомнил. Но вспыхнул вдруг меж сотрапезниками нечаянный спор, оказались они в этом насущном вопросе идеологическими противниками.

       - Ты в деревне не жил, - угрожающе вещал Кеша, - ну и заткни хайло! А бабы на трудодень во сколько зашибали! – Сложив толстые пальцы в два внушительных кукиша, он совал их Максиму в лицо.

       - А из лагерей двенадцать миллионов – кто выпустил? – Бубнил в ответ осоловелый, потерявший всякую бдительность Максим. - Политических! Без вины сидевших!

       Всё сильнее хмурился, всё мрачней глядел Кеша. Вновь возникли на кухне молчаливые подручные, поигрывая желваками, запустив руки в карманы…

       - А ну, живо! – Лишь только хозяин отлучился отлить, «Света» за рукав поволокла Максима в прихожую. – Дуй отсюдова, пока цел! – Втиснув ему в руки опустелый портфель, она вытолкала колеблющееся тело на лестницу. 

       Никто его не преследовал…

       Много сточных вод утекло с тех времён, но так никогда и не уразумел Максим: висел он, и впрямь, на волоске? Или – так, ерунда… пустячный эпизод в цепи его развесёлых холостяцких приключений?