Альтернатива истории. Картинки с выставки

• Опубликовал Александр Троицкий 13 сентября 2019 г. - #альтернатива  #цивилизация  #90-е годы  #информационная среда  - 1 570 просмотров

  1

  Посмотрим вперёд, в будущее. Впереди ничего не видно. Но что-то там есть: мы как будто стоим на пороге, и то, что есть за дверью, войдёт сюда. Мы его не узнаем — в том смысле, что у нас нет о нём представлений.

   

  Посмотрим назад. Там лежат 90-е… Отдалившееся перепутье. Картины из прежней жизни, само это время вспоминали фестиваль «Остров 90-х» и нашумевший (по его следам) флешмоб. Эта акция была определённо попыткой выяснить неизвестное — узнать «который у нас час», когда по ощущениям прошло уже много времени, неизвестно сколько, и надо определиться, что мы имеем в данный момент. На сегодняшний день 90-е — это ближайшая достоверная точка отсчёта.

   

  Желание взглянуть на что-то со стороны возможно только при достаточно большом удалении. Иначе не увидеть целого, не рассмотреть себя, не соотнести прошлого с настоящим, вообще не найти желания что-то узнать. Поэтому уже сам факт проведения флешмоба (без всяких выводов из него) красноречив: расстояние от прошлого велико. После этого намерения разделяются. Одним нужно сориентироваться в настоящем (куда ж нам плыть?), другим расквитаться с прошлым, третьим надо бы просто повидаться, кому-то — повернуть руль и т.д.

   

  При всех перечисленных вариантах труднее всего свыкнуться с мыслью, что эти времена отдалилось от нас не благодаря чему-то, не вопреки, а более всего естественным ростом, взрослением, и до недавних пор никто не следил, как далеко отплыл тот корабль, и в какую сторону отплыли мы сами. Никто и не смотрел как медленно, год за годом, этот корабль покидает нас. И вот, кажется, подошло время прощаться.

   

  Проект 90-х завершён. Все возможности его исчерпаны. Скомканную страну, как бумажку после Ельцина, уже тогда, в 2000 г., хотелось выбросить. Но куда выбросить? Немыслимо. Страна и люди не бумажка…

   

  Впрочем, те, кто держал её в руках в то время, видели так, что это бумажка. Можно её использовать; надо её расправить. Другого выхода просто не существует.

   

  На расправление такой «бумажки» ушло два десятилетия. Столько понадобилось, помимо всего остального — главного, чтобы осознать: 1) всё равно будет бумажка; 2) самих себя тоже необходимо расправить; 3) эта задача — в отношение самих себя — открывает, что в результате всех усилий, если стараться, то теряется цель — «бумажку» держать в руках. То ли это уже не бумажка, чтобы её держать; то ли они разучились, не так держат.

   

  Это и значит, что возможности 90-х исчерпаны. Полученный результат есть максимально возможный или близкий к максимальному: достижений высшего порядка ждать нечего. «Цивилизованному миру» наша страна нужна только в качестве источника энергии и ресурсов, и если нельзя контролировать их непосредственно, владеть ими, то нужно контролировать их опосредованно. Правящему в России классу, как и новой России, до зарезу нужен цивилизованный мир. Их задача — жить и продаваться в этом мире дороже. Военно-техническая составляющая должна служить основной цели — продаваться в мире ещё дороже. (Несистемные либералы, меньшие их братья по разуму, давно нанятые против Путина, внушают: продавайтесь дешевле, лучше вообще задаром, как в 90-е.) Собственно, вокруг этого все упирания как снаружи, так и внутри. Если бы имелись какие-то заметные цели иной природы, они были бы заметны и без декларации о них. Россия ведь сама по себе — заметное государство. Но целей таких нет, смыслов нет — и, соответственно, действий знаковых нет. Слова (предметы) разные есть. Образование и наука, культура, медицина, заселение страны — всё это исключительно затратные статьи в принятой логике. Какие из них цели, смыслы? Какие это национальные идеи? — Очень много получается «идей».

  
  

  Пересмотр прошлого (а данный флешмоб и есть по сути пересмотр — перелистывание и оценивание визуального ряда) предполагает следующим шагом вступление в неизвестное будущее.  Либо шаг такого направления уже неосознанно сделан, либо его неизбежно предстоит сделать уже с пониманием, что далее будет какое-то другое измерение жизни. И альтернативы нет. Отсутствие впереди ожидаемого порядка, неизвестность никак нельзя назвать альтернативой прошлому.

   

  Тогда и появляется флешмоб на тему наших 90-х. С неоднозначным содержанием, как и само то прошлое. Мозаика говорит сама за себя просто своим существованием.  Это — было, вот так это было, — говорит мозаика. (Когда время уже всё сказало и закруглилось.)  Люди смотрят на эту мозаику двадцатилетней давности, видят себя, друзей, не друзей… Всё другое там. Всё иначе вокруг.

   

  Получилась та «молодость мира», не получилась — это вообще не насущный вопрос. В любом случае она была и состоялась. Что — если она получилась, то можно её забыть, больше она ни на что не нужна? А если не получилась, тогда как? Требуется новая попытка? Вторая молодость. Или приговор первой? И это всё означает, что собственной ценности «молодость мира» не имеет, словно эта жизнь — всего лишь ступенька или ход в некой большой исторической драме. Между тем, в сети этот визуальный «срез» — единственная заметная, а главное, личная форма поминания. Сказать честно: какие-то поминки… утраченным иллюзиям… павшим за свободу.

   

  Можно ли представить, что через полвека внуки и правнуки участников 90-х, «героев минувших дней», выйдут с этими портретами на шествие, понесут фотографии дедушек и бабушек? — Оскорбления в связи с таким сравнением уже витают в воздухе. Хотя понятно, что никто на подобное «шествие 90-х» не выйдет ни завтра, ни через 50 или 100 лет — никогда. Содержания у недавнего прошлого хватает только на персональную выставку — эклектичные картинки о самих себе, и не более. Эти злачные годы были по природе особой реальностью, такой, у которой нет традиционного прошлого и не нашлось для неё будущего (кроме сворованного себе «на пожить», а также взятого про запас для наследников). Они изначально отторгали всё советское, и ныне страшатся чужеродного завтра.

   

  Одним словом, получился остров. Лучше всего эти «времена» вписываются в виртуальное пространство, в однодневную сеть (флешмоб), которая есть своего рода альтернативный социум, особая реальность вне времени. Из неё они снова и снова появляются на свет божий, выходят на улицы. Ту же умозримую природу имела реальность 90-х — ни прошлое, ни будущее, безвременье, альтернатива долгой истории с её нескончаемыми эпохами и трудами.

   

  «Остров 90-х» не может перерасти в исторический ход, но не потому, что за ним недостойный, никчемный или слишком разнородный контент. Или потому, что у него имеется внутреннее несогласие с долговечной реальностью. — «Остров» выражает время, природа которого изменчива, условна, противоречива так, что устоявшиеся и привычные понятия меняются по ходу, получают другие смыслы, образуют тем самым другую реальность. Схожим образом информационные виртуальные объекты и процессы существуют в своём внутреннем пространстве-времени, обозначая информационную среду. За ними нет полновесного качества, твёрдого основания, бренности, абсолюта. Их только с оговорками можно считать реальность.

   

  Наши 90-е были такой однодневной скоротечной средой — несчастным детством, безотцовщиной; столько новых вещей, соблазнов и мифов бывает только в детстве. И они были медийной средой, революционной волной.

   

  Когда человек попадает в информационную среду, для него информация становится сродни реальности. Она предоставляет готовые алгоритмы — решения и ответы, в ней игнорируется собственный опыт, с ней человек минует смыслы. Потому что это однодневная среда, а устойчивые смыслы в однодневность плохо укладываются. Потому что это революционная, медийная среда. И ещё потому, что это технологическая среда.

   

  Что при этом главенствует в сознании: информационные и коммуникационные технологии, цивилизационный прорыв в новый социум, как перспективное системное решение, вектор, возможность? Или революционное время, метаморфозы, как исторический разрыв? Так просто не скажешь, но их соотнесение и сочетаемость друг с другом напрашиваются.

   

  Без этого всего не было бы перевёрнутой опрокинутой истории современной России. Советский человек тогда нашёл для себя скрытое продолжение своей истории — другой её берег, изнанку былого, отсутствующий у прошлого вид. Как будто 90-е были назначены, и поэтому их приход оказался неизбежен. Более того, без их языка (а язык — это код для реальности) не было бы самого перехода, случившегося за несколько лет информационной революции — перестройки. 

  Люди с тех лет не поглупели — они набрались нового, чужого и бездомного ума.

   

   

  2

  Как далеко мы отстоим от тех лет? Даже в целом это определяется с трудом. Чисто физически — объективно, т.е. по обычаям, по артефактам и по приметам времени, — далеко. Но, похоже, объективность в этом отстоянии не главное. Для кого-то 90-е, их время и законы, и не кончались. Что-то исчезло, отвалилось в сторону, что-то устоялось. Фигуры (основные) сменились. Законы (основные) остались.

   

  Как уже, наверное, понятно, времена эти и не кончатся в одночасье. Более того, если такая кончина грянет, прежде всего социально и политически, это будет означать какое-то тайное продолжение былой практики, всей партии на доске. Потому что единственного центра у 90-х, объективного и изначального, как кощеева игла у гада (добрался, сломал, и смерть ему пришла), такого центра похоже нет. Вообще определённых центров нет — это прежде всего система ценностей, и это данность новых информационных технологий для жизни, или новые правила игры, отношений, жизни и гибели для мыслящих и действующих в ней фигур и объектов. Фундаментальная вещь. Даже главные персонажи в спектакле собственным триумфом или смертью не могут отменить спектакль и тем более театр. Уже и не театр — иную среду обитания. «Действующие лица» и «исполнители» утрачивают различия, врастают в свою шкуру. Получившиеся за все эти годы новые роли выучены, судьбы приняты, стали плоть и кровь.

   

  По человеческому отношению к своему прошлому, к 90-м, нам не промерить расстояние от себя до себя. Что некое расстояние появилось, это понятно. Но какое? Однозначное стойкое неприятие практики тех лет (один пласт комментариев к флешмобу) ещё не гарантия излечения комментаторов, не факт их здоровья и отсутствия у них чего-либо общего с этой «порочной практикой». Больной тоже не в восторге от болезни как таковой и от её проявлений. Он с ней борется, и если болезнь плохо поддаётся лечению и не отступает, он её ненавидит. Но что толку в его жёстких и правильных оценках болезни (бандитизм, воровство, смута, распад социума, аномия, сегрегация и т.д.). Он считает, что время надо прекратить или повернуть, и сделать это можно быстро — разом. Оно было навязано подло (в 91-м) и насильно (в 93-м), и это правда, и поэтому оно должно быть остановлено так же волевым образом. Если болезнь эта — социальная по устройству, всегда есть альтернатива, другое социальное устройство на смену.«Всё равно что, — просит больной, — но пусть оно будет другое». 

   

  Другой пласт комментариев — от вообще здоровых. Это те, кто не считает болезнь за болезнь, а считает, что болезни в них не было и нет, и что 90-е были здоровым временем. Во всяком случае, были выздоровлением от коммунистической и советской заразы, были временами вольными, их временами. Почему люди в большинстве своём не выздоровели, а продолжают болеть и хотят болеть? — Потому что болезнь тяжёлая, наследственная. Потому что плохой человеческий материал. (Прости, Господи, что привожу здесь их катехизис.) Почему не сложилось, как задумывалось, в 90-х? — В результате попадания к неполноценному материалу правильной идеи и, как следствие, уродливого её воплощения. Поэтому не надо тут, — считают вообще здоровые, — ностальгировать по якобы испорченному времени. Должны быть где-то впереди новые, уже истинные 90-е. Настоящая альтернатива старой болезни и всем её рецидивам.

   

  Их не смущает, что одно время (90-е, и лихие, и молодые, и страшные) в принципе не может быть альтернативой другому времени (нулевому, как некоторые выражаются, намекая, что оно никакое). Их вообще ничего не смущает. У них очень смелый и здравый ход мышления, по-видимому, не знающий о логике как науке. Или просто здоровое непонимание, что задать альтернативу вообще нельзя: ни post factum, ни произвольно, как им мыслится, — между событиями в историческом ряду. Поэтому-то им нулевые — это те же неудавшиеся девяностые, и в них нет ничего, что было бы оригинальным продуктом, выходящим за постсоветские рамки (с диагнозом всего процесса «неизлечимая болезнь России», и ещё радикальнее: «Россия как болезнь»). Для них настоящая альтернатива «вечно больной России» — принципиально всегда впереди. Так было в XIX веке, в XX, так будет в XXI веке и, похоже, всегда.

   

  И всё же... Отличие ближайшего к нам времени (нулевых-десятых) от 90-х есть, и оно огромно. Показать это проще простого. Рассматривается время нынешней Украины — этот выбор, и получается наглядное и очевидное продолжение наших российских 90-х: с группой олигархов и атаманов взамен государства, с бандитизмом, своеволием, мифами, грабежами, обрушением и войной. Продлись вот так же российские девяностые сюда — в российские же нулевые, картина была бы и хуже украинской. Так что есть отличие. И есть развилка, от которой взялись послеельцинская Россия — и с нею рядом другая Россия, она же новая вольная Украина. Из этой альтернативы вырастает в головах размежевание, доходящее до ненависти.

  
  

  Другая Россия (её картина) всегда перед нами, внутри нас, в головах, как вечное искушение, как возможность сменить всю игру в одночасье. Украинцам, которые такому искушению поддались, не надо только говорить, что они стали другой Россией наяву, и что никакой Украины под ними нет. Она — миф. Они сочиняют для своего мифа прошлое, героев, меняют для него настоящее. Они болеют в себе этой Россией и никак не могут победить болезнь, не могут выздороветь и поэтому винят Россию всамделишную. Не надо им говорить того, чего они всё равно не услышат.

   

  История вообще оставляет людям мало выбора по ходу своих дел и предоставляет такую возможность — выбрать судьбу — редко. Но когда подобное происходит, она даёт сделать весомый и настоящий выбор, который потом просто так, через разные надуманные альтернативы — а на самом деле варианты одного и того же, не переиграть. И он, этот выбор, выявляется не сразу, а спустя какое-то время.

  В какой-то момент, неизвестно в какой точно и неизвестно как, но он был сделан. И мы видим: вот Россия, и вот другая Россия (Украина). И понимаем этот выбор. Ничего иное, чтобы что-то переиграть, просто так уже не наступит. Всё было по-взрослому, без интернета и фокусов.

   

  И была подлинная альтернатива такой: всё вычеркнуть вольным образом (в том числе постсоветское) — всё оставить себе, как подневольным.

   

  И было у нас выбрано: ВСЁ ОСТАВИТЬ. Ну, так получилось.                    

   

  Что, разумеется, не предполагает приветствий в разные стороны — и флешмобу о 90-х, и Бессмертному полку и многому разному окрест и в душе. Речь о другом, о принципе: исправить что-либо, изменить к подлинному можно только добавлением к уже имеющемуся на счету, сохранением его в жизни. И напротив — исключением того или сего из нажитого списка исправить ничего нельзя.

   

  Само по себе добавление вместо исключения — это то самое действие, которое изменяет картину мира.