Куряка.

• Опубликовал юрий шмелев 13 ноября 2017 г. - #школа  #детство  #старость.  - 2 162 просмотра

   

   

                                                        

                                                               

   

   

   

         Грудным младенцем привезла меня мама в деревню, в которой она родилась и выросла. Привезла, чтобы выжить вместе с сыном. Но деревня жестока, у деревенских своя мораль и согласно этой морали: женщине нельзя рожать без мужа. Поэтому к её возвращению с ребенком на руках люди отнеслись неоднозначно, а меня сразу «наградили» достойным званием: «крапивник».

      Напомню, родился я сразу после окончания второй мировой войны. Наше поколение не испытало тягот военной эпохи, на нашу долю выпала послевоенная пора. Мы знаем не понаслышке нищету и голод первого десятилетия после Победы в Великой Отечественной войне. Я видел лишь малую часть страданий, но и то, что видел и запомнил, поражает. Как можно выдержать такие лишения, каким пером их описать? Как передать вам, ныне живущим, вкус лебеды, сваренной с крахмалом от прошлогодней, перегнившей в огороде картошки и приправленной горсткой отрубей? Невозможно это. Конечно, ныне можно предложить это блюдо  на пробу любителям острых ощущений, как экстрим – меню. Да вот проблема: где шеф-повара найти на такой изыск? Отошли эти мастера в мир иной.

      В деревне люди были брошены на произвол судьбы, выживали, кто как мог. От них требовался лишь труд до полного изнеможения. Но люди, все – таки, держались. Как сейчас, помню, мама неустанно повторяла: «Лишь бы не было войны!». Эти слова помогали ей носить тяжеленные доски на пилораме и вручную двигать шпалы, рельсы на железной дороге. Эти слова, эта сакраментальная фраза, помогали ей мирится с нищетой и полуголодным существованием. Эти слова оправдывали любые невзгоды, подтверждали готовность к новым испытаниям. Они звучали, как страшный звук набата, как заклинание и оберег от повторения проклятого лихолетья. Она, эта фраза, есть самый яркий пример стойкости и несгибаемости духа нашего народа.

      Жители деревни, в послевоенные годы жили также трудно, как и  в городе. Колхозники трудились летом в поле без выходных и практически весь световой день. За каждый выход на работу бригадир ставил трудодень, это была основа учета их труда. По итогам года правление колхоза решало о размере выплаты за каждый отработанный трудодень. Но платили не деньгами, а продукцией с тех же полей. За сезон рабского труда можно было получить два –три мешка зерна. Это было, конечно, курам на смех, не хватало даже для жизни впроголодь. Выручали огород и домашний скот. Картошка и овощи, основные  продукты питания. Зимой было даже мясо. Содержание скота (текущий уход, заготовка сена на зиму), обработка огорода (весной посадить, вырастить, осенью собрать урожай), все это требовало огромных усилий. А каждый день нужно идти работать в колхозе «по наряду». Люди выкручивались, как могли, работая в колхозе и на собственном огороде.

      Но до нас, детворы, все эти трудности и проблемы не доходили. Родители брали на себя все заботы. Многим из нас, конечно, было хорошо знакомо чувство голода, но мы это принимали, как должное, считая, что это в порядке вещей. Конечно, ни о каких сладостях и всяких прочих сникерсах не могло быть и речи. Наши родители и моя мама, в том числе, как могли всячески ограждали нас от суровой действительности. Поэтому дошкольная пора для меня прошла без особых невзгод. Обычное деревенское, босоногое детство с соплями до пупа. В семь лет, как и положено, пошел в деревенскую школу. Учился легко, исправно переходя из класса в класс.

       Событие, о котором я хочу рассказать, произошло в 1954 году первого сентября, когда я пришел в школу уже третьеклассником. За два года учебы в школе я много  узнал, научился читать, писать и считать. Узнал также, что живу в великой стране и что моя родина, самая лучшая страна в мире, гордо называется: Советский Союз. В прошлом году, правда, произошло что то страшное, горе было великое: умер наш родной отец, И.В.Сталин. На станции  очень долго гудели все паровозы, а все взрослые плакали. На мавзолее в Москве теперь две надписи: ЛЕНИН и СТАЛИН. А весной этого года, еще во втором классе, мы сами правили историю. В наших учебниках по чтению, в  конце книги, были помещены портреты и  биографии руководителей партии и правительства. Нам сказали, что некоторые из них нехорошие дяди, они вредили нашему будущему счастью. Мы тогда, по её указанию, выкололи глаза, кому надо и перечеркнули все тексты с их биографиями,  выполнив, тем самым свой гражданский долг.. Жизнь  после этих событий, может быть, и стала у кого-то слаще и сытнее, но нас это не коснулось, да и неинтересно нам все это было. Скоро каникулы, впереди вольная деревенская жизнь. На нашей речке Секерке закончилось половодье, по ее берегам мы уже сожгли всю прошлогоднюю траву, а девчонки в школьном дворе расчертили мелом на высохшей земле свои клеточки и вовсю играли стеклянными заигрышками в классики. Мы с ребятами даже опробовали наше футбольное поле за околицей. В лесу нарезали и очистили от коры орешниковые прутья для удочек. Конечно, изготовили и новые рогатки, главное наше оружие. К каникулам мы были готовы, ждали их с нетерпением и во всеоружии. Наконец, заканчивается май и ура, мы на свободе, у нас каникулы.

          Моя мама тогда работала на железной дороге, поденно, то есть с оплатой по фактически отработанным дням, без зачисления в штат. Они там, бабьим кагалом, под команды дядьки - инвалида, ломами и веревками дружно передвигали и устанавливали на место рельсы и шпалы.  Вечером она, усталая, приходила домой и на столе появлялся пеклеванный, удивительно вкусный хлеб, а иногда сахар и, даже сливочное масло. Коза, наша кормилица, которую мы держали, вдоволь давала молока. А на дворе лето, солнце и каникулы. Что еще надо, для мальчишеского счастья? Да, ничего! Лишь бы это длилось вечно.

          Деревня наша небольшая, около сотни домов, расположена на берегу небольшой речки. В двух километрах день и ночь лязгал вагонами маневровый паровоз. Там круглосуточно шумела товарными и курьерскими поездами железнодорожная станция. С другой стороны, в полукилометре примерно, был настоящий лес. Окаймляли всю эту округу поля с лесозащитными посадками, железная дорога и Волга с её протоками и пойменными лугами. Протоки и разливы были нашей вотчиной. Ну, чем не рай!? Учитывая, что мама с утра до вечера была на работе, свобода была полная. Наш дом превратился в штаб, где ежедневно собиралась наша команда. Компания состояла из разновозрастных мальчишек. Самым старшим был я. Остальные на год, два и даже три младше. Ватага наша жила своей жизнью, своим кругом интересов. А интересы были простые: купание в речке до синевы по всему загорелому, запеченному на солнце телу и рыбалка. Волжские разливы, все эти озера и заливы постоянно кормили нас рыбой, которую мы ловили на удочку и даже майками, в высыхающих после разлива небольших водоемах. Для этого нужно было только намутить воду в «ямке» и щурята всплывали на поверхность, а тут мы, босоногие с майками. И еще одно обязательное занятие: набеги на сады и огороды, как колхозные, так и принадлежащие мирным гражданам, по существу  нашим соседям,  Думаю, излишне говорить, о нашем вооружении: в кармане каждого из нас обязательно имелась рогатка. Бедные птички. Сколько мы их перебили! Теперь, конечно, очень жаль, но детство не вернешь. Что было, то было. Но были у нас и другие игры: в первую очередь – футбол. Каждый день мы пинали кожаный мяч с камерой внутри. В те времена это было очень круто. Осенью, когда вечера становились  темнее - в войну. Оружие, конечно деревянное, но фонарики, это очень серьезно. Самые лучшие, трофейные немецкие Diamond, наши гораздо хуже. Мы экспериментировали с лампочками и батарейками, что бы наши «прожекторы» светили как можно ярче и мощнее. А еще осенью, пока не выпал снег, часто играли в  некое подобие лапты: шар-мазло по нашему. Любили играть в городки, да всего сейчас уже и не вспомнить. Особняком нужно сказать об игре на деньги. Летом, металлическими монетами играли в стукана, зимой и осенью в орлянку и об стенку. В карты, конечно, дулись, как же без этого. Играли в дурака, буру, очко, как на деньги, так и на щелбаны.

           Пример по жизни мы брали, конечно, с взрослых ребят, они были нашими кумирами, ведь нынешних «ниндзя» и «бэтменов» всяких, не было. От старших мы копировали их поведение и манеры. Хотели во всем походить на них. А как этого достичь? Да проще простого, нужно научиться курить, как это делают они, вот и все. И хотя папироса имеет размер, почти сравнимый с твоим ростом, это пустяки. Главное, ты умеешь пускать дым изо рта кольцами, и даже через нос и с особым шиком, сквозь зубы сплевывать слюну далеко от себя на землю, метра, эдак, на два, а то и больше. И вот, находясь в компании друзей, ты вынимаешь папироску из пачки или из дальнего кармана – заначки, заламываешь ее картонный мундштук  особым образом, как это делают все взрослые. А затем, внимание, наступает главное: вставив  ее  в рот, ты, не торопясь, прикуриваешь, делаешь глубокую затяжку и, небрежно перекинув  папироску от середины в угол рта, приподняв голову, выпускаешь дым через нос! И не имеет ни какого значения, что стоишь ты босиком, в рваных, залатанных мамой штанах, а не в хромовых сапогах гармошкой и брюках с напуском, как фартовый парень. Неважно, что росточку в тебе метр с кепкой, да и кепка то у тебя на кепку не похожа, а так, картуз, замызганный. Все это ерунда, главное, ты уже причастен к миру взрослых. Вот это жизнь!

          Но курево стоит денег, постоянно стрелять не будешь, да и не больно то постреляешь. У сверстников нет, а взрослые за один чинарик, с десяток подзатыльников наподдают. В нашей компании в ходу были два доступных способа добычи курева. Первый – игра на деньги, второй – железная дорога. Играли мы, конечно, с большим азартом, но прибыток был невелик. Слишком мал был суммарный капитал всего мальчишеского сообшества в нашей округе. А папиросы: бокс или ракета, к примеру, стоили сорок семь копеек. Для сравнения: стакан семечек на станции - двадцать, стрижка наголо (под ноль), там же, на станции – десять копеек, билет в кино – двадцать, а тут чуть ли не полтинник. А этот полтинник нужно еще суметь выиграть, вот и считайте. Выручал второй способ: железная дорога. Из проходящих  поездов пассажиры выбрасывали на обочину окурки, бычки по нашему. В поисках этих бычков мы регулярно прочесывали километры железнодорожного полотна, собирая это богатство. Затем вынимали оставшийся там табак и крутили самокрутки. Таким образом, мы вполне обеспечивали себя зельем.

           Но все имеет начало и конец, даже самое прекрасное лето приходит в осень. Вот и закончились каникулы. Первого сентября, как и положено, мы пришли в нашу, такую уютную, почти домашнюю школу. Ученики всех четырех классов поместились в одном из двух, имеющихся в школе, помещений. Школа в нашей деревне была начальной, поэтому учеников было мало, не более пятнадцати человек всего. В пятый класс нужно было идти на станцию, в железнодорожную школу – десятилетку.

           Так вот, собрала нас наша учительница Надежда Георгиевна, поздравила с новым учебным годом, похвалила, отметила, что мы похорошели, выросли и, конечно, хорошо будем учиться, хорошо себя вести. И вот посреди всех этих похвал, поздравлений и  радостных надежд, из уст нашей обожаемой Надежды Георгиевны звучит мое имя и фамилия! Она говорит: «А вот Юра-то Шмелев. Юра, встань, чтобы тебя видела вся школа, встань. Оказывается, дорогие друзья, Юра у нас уже совсем большой стал, он даже курить научился!»

           Я не помню, что было дальше. Скорее всего, провалился сквозь землю. А куда мне еще было деваться, от такого стыда?

           Жизнь расставила все по своим местам. Стыд,  потихонечку рассосался. Мне уже восьмой  десяток, жизнь практически прожита. Когда меня спрашивают: « А ты, почему не куришь?»  Отвечаю, как на духу: « Да, не получилось как то, вот и не курю.»

            Спасибо и вечная благодарность Вам, Надежда Георгиевна.  Ваш педагогический  прием, гениальный  поступок Ваш, навсегда отрезал меня от курения. Вы, первая и самая лучшая учительница моя, навсегда остаетесь в сердце моем. Вы, настоящий Педагог, Вы, Великий Педагог!