Дмитрий Ольшанский. Об избирательном сочувствии российских сливок к политзекам

• Опубликовал Дмитрий Ольшанский 14 декабря 2018 г. - 2 769 просмотров

  

  Проблема с общественной защитой режиссера Кирилла Серебренникова состоит в том, что на уровне официальных деклараций она строится на идее, что режиссер не имеет никакого отношения к тому, что приписывает ему обвинение. Однако подсознательно люди из элиты, его защищающие, уверены, что обвинение в его адрес справедливо, и вот именно этим-то Серебренников и хорош – тем, что виновен.

  Как доказать этот парадокс? Очень просто.

  Если бы защита Серебренникова была основана не на симпатии к тому, за что его наказывают, а на естественном стремлении к законности и гуманности – это стремление так же ярко проявлялось бы и в других случаях. Когда других людей сомнительным образом наказывают за политически мотивированные мероприятия, не имеющие при этом целью какой-либо вред России.

  Иными словами, если Серебренникова жалко, потому что он – страдающий политзаключенный, а нам вообще-то жалко страдающих политзаключенных, то нам будет жалко и Бутину, и Мефедова, и Вышинского. И многих еще граждан России (хотя бы граждан России), которых кто-то судит сомнительным судом за политику.

  Однако ничего похожего на подобную жалость мы не видели – и, надо полагать, не увидим.

  Значит, дело не в самом наличии страдающих политзаключенных, а в чем-то другом.

  В чем именно, становится понятно после истории с украинской летчицей Надеждой Савченко, которая благодаря ее живой натуре умудрилась сначала оказаться в неправильной (нашей) тюрьме за поступки, предположительно наносящие вред России. А потом, спустя короткое время, в правильной (чужой) тюрьме за поступки, которые вреда России уже никак не наносят, а могут – теоретически – даже и пользу ей принести.

  И что же? Оказалось, что хотя преследование летчицы оба раза было несовершенным с моральной и юридической точки зрения, а ее вина оба раза представляется не вполне доказанной – ее вторая отсидка не вызывает никакого интереса у тех, кого волновало и возмущало ее первое заключение.

  Таким образом определяющим признаком сочувствия к политзаключенному у нашей "высокой общественности" является именно и только факт наличия какого-то вреда России, который хотя бы гипотетически мог нанести объект сочувствия. В то время как очевидное отсутствие такого намерения у точно такого же политзаключенного – и даже у того же самого! – моментально блокирует все возможности для сочувствия ему.

  Ничего нового в этом явлении нет.

  Это этническая, клановая и мафиозная ненависть, которая легко и быстро набирает себе друзей или остывает к ним – в зависимости от того, могут ли эти друзья как-нибудь навредить собственно объекту ненависти – стара как мир.

  Важно только не путать ее с законностью, нравственностью и гуманизмом.