Чарльз Левен, человек неопределённого возраста: от тридцати до сорока, находился в Бонне в качестве журналиста, представлявшего сразу несколько американских изданий. Какие темы он освещал и на полосах каких изданий, этого никто не знал, однако поговаривали, что из-за своих снайперски метких публикаций он приобрёл немало недоброжелателей, поэтому в последнее время вынужден печататься исключительно под псевдонимами.
В журналистских кругах его звали Душкой Чарли, хотя злые языки утверждали, что Левен кадровый офицер ЦРУ, работающий под «крышей» журналиста. Однако пишущая братия к этому относилась весьма скептически, полагая, что это навет, распространяемый завистниками Чарльза. Да и вообще, многие иностранные репортёры, аккредитованные в Бонне, сочли бы за честь провести с ним часок-другой за кружкой пива, пытаясь выведать мнение всезнайки об очередной сенсации и скандале, касались ли они великосветских тусовок или событий в правительственных кругах Германии.
* * *
Буквально с первой встречи с Левеном подполковник Геннадий Рожков, сотрудник резидентуры КГБ в Бонне, сидевший «под корягой» — под прикрытием журналиста ТАСС, — стал к нему присматриваться, прикидывая, с какого бока к нему подкатиться и нельзя ли его завербовать.
Ведь такой «вездеход», каким был американец, мог бы стать украшением «гаража» любой спецслужбы!
Через свою агентуру Рожков выяснил, что Левен всего полгода как находится в Бонне. Это обнадёживало: вряд ли кто-то из конкурирующей синекуры, ГРУ (Главное разведуправление Генштаба МО СССР), смог бы за шесть месяцев завербовать такого бойкого парня.
«Ну, что ж, — решил Геннадий, — почему бы не попробовать мне? Кто сказал, что
право первой ночи должно принадлежать кому-то, а не мне?!»
Под предлогом отпраздновать годовщину своего пребывания в Бонне Рожков пригласил Левена в русский ресторан.
Блины с черной икрой, кулебяка, астраханская селедочка, солёные грибочки и водка, водка, водка сделали своё дело: Левен… «поплыл».
Едва не падая головой на плечо Рожкова, он сообщил собутыльнику подробности своего отъезда, а по сути, выдворения из СССР.
— Помнится, когда я работал в Москве, — осипшим от водки голосом начал свой рассказ Левен, — в качестве телерепортёра «U.S. Inform», то в гостинице «Украина» твои землячки хватали меня за руки и за полы пиджака в вестибюле, в коридорах, везде, где бы я ни появлялся… А одна стерва, с которой у меня приключился мимолетный роман, та вообще открыла на меня настоящую охоту, и тогда я узнал, как могут быть коварны ваши женщины! То, что она со мной сделала, может совершить только человек с воображением пациента психиатрической клиники…
В общем, так. Я работал в Москве от одной американской крупной частной телерадиокомпании, входящей в систему «U.S. Inform». В гостинице «Украина» снимал трехкомнатный номер люкс. Гостиная служила телестудией, где стояли юпитеры, телекамера, стол — словом, все, как в настоящей студии. Вторая комната была моим рабочим кабинетом, ну а в третьей я отдыхал…
— С русской подругой?
— Не без этого… Хуже того, я позволил ей сделать дубликат ключа от своего номера... Конечно, все мы умны задним умом, сейчас, после того, что случилось, я бы никогда не приучил ее приходить ко мне, когда ей вздумается… Но с другой, чисто практической стороны, мне это было удобно. Ну ты ж знаешь, какая у нас работа. Волка ноги кормят, и я денно и нощно мотался по Москве в поисках тем для репортажей. Спрашивается, когда уж мне было думать о том, чтобы постирать, погладить?! А так, я возвращаюсь — все выстирано, отглажено, ужин на столе. Наташа была отменной хозяйкой, золотые руки, н-да…
Три раза в неделю русская редакция моей компании через спутники связи транслировала мои репортажи из Москвы. На все-про-все у меня было десять минут, поэтому ровно без двух минут одиннадцать вечера по московскому времени — в три по нью-йоркскому — я должен был сидеть за столом…
Но случилось так, что в один прекрасный день я понял: дело зашло слишком далеко, и Наташа уже считает меня своим мужем и ждет не дождется, когда я увезу ее в Штаты… С того самого момента я попытался дать задний ход.
Начал с того, что перестал оставлять ее у себя на ночь. Дальше — больше. Завел интрижку с новой русской подружкой и специально приглашал ее к себе в гости, когда в номере, по моим расчетам, должна была находиться Наталья…
Что тут началось! Скандалы, слезы, мольбы, угрозы. Я ни на что не реагировал и упрямо гнул свою линию. Однажды девицы даже подрались в моем присутствии и мне пришлось выпроводить восвояси обеих…
Повторяю, дело происходило летом — это принципиальный момент.
Окна в номере в ходе трансляции репортажей, как ты понимаешь, должны быть закрыты наглухо, шторы задернуты — требования звукоизоляции. Кондиционеры в ваших гостиницах вообще, а в «Украине» — особенно едва холодят, поэтому жарища в помещении стояла жуткая — не продохнуть. Хорошо было моим ассистентам — они за кадром и всю работу могли выполнять в одних плавках. А каково мне в накрахмаленной рубахе и галстуке, да под юпитерами?!
Но ничего, нашел способ. Сверху, значит, рубашечка, галстук — все, как требовал шеф, а под столом ничего, кроме трусов и таза с холодной водой, куда я окунал ноги… Ниже пояса тебя все равно не показывают…
Вот этим и воспользовалась Наташа, нанеся мне удар в буквальном смысле слова ниже пояса…
Свободно ориентируясь в расписании, когда я выхожу в эфир для передачи репортажа в США, она загодя проникла в номер и спряталась в платяном шкафу. Дождалась, когда я начал трансляцию, подползла под стол, приспустила мне трусы и…
Нет, ты можешь себе такое представить: верхняя половина моего тела — в кадре, на виду у миллионов телезрителей, а под столом…!
Я не мог сосредоточиться, строчки текста плясали у меня перед глазами, я растерялся…
Потом я увидел себя на контрольном мониторе: весь пунцово-красный, пот катит по лицу в три ручья. Я чувствовал, что меня вот-вот хватит апоплексический удар, но сделать что-либо не мог — оплаченное эфирное время пошло. Что такое сорвать его — тебе известно…
Вот так, под сладострастные вздохи и завывания Натальи, я и прокомментировал выступление на совещании партхозактива вашего бывшего Председателя КГБ, а в июне 1983 года секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова. Постулаты коммунистической схоластики звучали в откровенной эротической аранжировке, и все это происходило на глазах телезрителей шести американских штатов, представляешь!
— Да, дорого тебе обошлось занятие «французской любовью»
… Ну и как отреагировал владелец телерадиокомпании на твое выступление? — участливо поинтересовался Рожков.
— Как-как… Выгнал… Выгнал без выходного пособия. В общем-то, я его понимаю: по моей вине разразился скандал на всю Западную Америку! На штаб-квартиру компании в Сан-Франциско в тот день обрушился шквал телефонных звонков. Звонили тысячи людей.
Кто-то возмущался, кто то недоумевал, кто-то злорадствовал, а кое-кто и веселился… А я… Я оказался идеальной фигурой и для битья, и для бритья. Для одних — мишенью для критики, для других — идейным наставником, советчиком-первопроходцем, овцой, с которой стригли политические дивиденды.
Кое-кто решил, что это — новая форма подачи политических новостей, эксперимент, устроенный, чтобы выяснить, как доводить серьезную информацию до рядовых американцев.
Были и такие, кто настаивал, чтобы и впредь все события, происходящие на советском политическом Олимпе, подавались именно в такой, непристойной, аранжировке. По их мнению, весь социалистический лагерь — один большой бордель, где за красивой вывеской сплошной разврат. А в качестве доказательства мои почитатели ссылались на эпизоды из моего же репортажа.
— Ну, и чем все закончилось?
— Чем-чем… Американского посла в Москве вызвал к себе министр иностранных дел Громыко, после чего МИД СССР направил в Госдеп США ноту протеста.
Это в итоге и решило мою судьбу как представителя «U.S. Inform»…
В общей сложности карусель крутилась целый месяц, после чего я еще месяца два искал работу…
«Откуда мне известны факты, изложенные Чарльзом? — пришло в голову Рожкову. — Что-то очень близкое и знакомое… Сдается мне, что я уже где-то это слышал… или читал, но где?»
И вдруг его осенило. Почти два года назад Пятым управлением КГБ была блестяще проведена операция по компрометации Левена. Иностранец, кадровый офицер ЦРУ, работал в Москве под прикрытием репортера американской частной телерадиокомпании, а на самом деле являлся связником между своими работодателями и советскими диссидентами.
Долго советские контрразведчики охотились за ним, однако все никак не удавалось подловить его — чрезвычайно ловким был объект. Оперативная разработка церэушника так и называлась: «Неуловимый».
Доказательная база вмещалась в нескольких томах, но все это были оперативные данные — в суд представить нечего. Тогда-то и решено было подставить объекту «ласточку» — агентессу Алису — и с ее помощью скомпрометировать его.
Вслед за блестяще проведенным мероприятием, Комитет госбезопасности «слил» сенсационную информацию в центральные печатные органы Союза, которые не замедлили раструбить на весь белый свет, что американец занимался в СССР деятельностью, несовместимой со статусом журналиста. Таким образом, руководству компании «U.S. Inform» пришлось самому решать судьбу Левена. То есть формально советские власти псевдожурналиста не выдворяли. Боже упаси! Контрразведчики с помощью СМИ сумели выставить Чарльза в таком свете, что руководство телерадиокомпании было вынуждено само отозвать его из Союза. Что и требовалось Комитету госбезопасности.
Комментарии