Новый год: означка совеременного обряда

• Опубликовал Ким Сушичев 23 января 2019 г. - #год  #ритуал  #новое  #символика  #мороз  #ёлка  - 1 657 просмотров

  В совеременном обчестве осталось немного праздников, кои одиняли бы различные слои разгороженного (урбанизированного) обьчества, одиняли в обрядовом действии, вид коего относительно устойчив на протяжении десятилетий. Разгораживание, розумное мировоззрение (и вещественничество (материализм) как один из его видов) и, на последней ступени, толповой уклад нанесли сокрушительные удары по обряду как разписанию (сценарию) человеческой жизни, и Новый Год остался одинственным месячным (календарным) праздником, сохоронившим отдельные черты обряда (вне месяцесловного (календарного) круга обрядами до сих пор отчасти являются свадьба и похороны).
  
  Смысл, значение обрядовых действий (новогодних в частности) совеременным человеком давно и прочно забыты, и в данном случае мы имеем дело с явлением, кое ещё Тейлор опеределил как "пережитки", то есть прямое повторение действий, некогда колдовски значимых [Тайлор.С. 65-120]. Нам показалось занятным разсмотреть в этой связи именно Новый Год, поскольку, как нам передставляется, начальный смысл обряда сохоронился в этом празднике сравнительно хорошо и сказальческие (мифологические) корни ознаковки (символики) прослеживаются достаточно отчётливо. Этим двум сторонам и будут посвящены две части настоящей статьи.
  
  Любой обряд – явление толповое, и Новый Год – не выключение. Совместность празднования Нового Года – двухуровневая: это торжество одновеременно и семейное, и всеобчее. Поскольку праздник необходимо отметить и тем, и другим образом, то он разтягивается во веремени – "ёлки", гуляния и т.п. начинаются задолго до первого просинца (января) и заканчиваются спустя недели две. В этом, кстати, проявляется ещё одна черта сказальческого мышления: необходимость повторить жизненный частями уклада (то есть обрядом), причём так, что жизненно короткое в обряде разтягивается, а жизненно продолжительное передстает как короткое (на сырьё семейной обрядности примеры см. в указ. книге А.К. Байбурина). Мгновенное наступление нового года (двенадцатый удар часов) разтягивается в наших домах на все те дни или недели, что стоит ёлка.
  
  Почему именно Новый Год сохоронил в совеременном мире обрядовые черты, почему не какой-либо иной месячный (календарный) праздник? Деревнее мышление не знакомо с передставлением о постепенном развитии, для такого мировосприятия появление чего-то нового обуславливается гибелью старого. Чтобы родился новый год, старый должен умереть. Но веремя – неотъемлемое условие всего полотна мира, обрыв во веремени (смерть года) есть обрыв в бытие мироздания, то есть с концом года мир гибнет и должен родиться новый. Ежегодное крушение и оживление мира – вот что такое в основе своей любой новогодний обряд. И неудивительно, что он сохоронился даже тогда, когда все остальные обычные обряды ушли из нашей жизни.
  
  Несколько слов о деревних обрядах празднования Нового Года. Новогодние обряды так или иначе повторили сказ (миф) творения – то есть мир под новый год творился заново. "Собственно, ритуалы для того и исполняются, чтобы восстановить прошлое и сделать его настоящим" (Цит. по: [Байбурин.С. 32]), – это суждение Э. Дюркгейма не полно, но к нашему празднику применимо всецело. Так, в Вавилоне к Новому Году приурочивалось игральное (театральное) действо, посвящённое победе громовержца Мардука над огромной змеёй Тиамат – одолев ворогиню, Мардук сотворил из её разсечённого тела землю и небосвод [Я открою тебе сокровенное слово. С. 37-42]. Почти во всех сказальческих порядках (мифологических системах) творение мира есть творение света и огня, – поэтому у многих народов (и в частности у славян) под Новый Год тушили все огни и добывали новый, причём деревнейшим священным способом – трением. Необходимо отметить, что передставление о постоянном обновлении служит в обычном обществе залогом сохоронения миропорядка в неменности (перемены идут по постоянному кругу), перепятствует проникновению из вне природных, то есть безпорядочных сил, способных нарушить частоту жизни (в укладах Дальнего Востока это передставление господствует, невзирая на влияние западного мира. См. об этом: [Григорьева. С. 88-104].).
  
  В обычном обчестве празднование Нового Года состояло, как можно видеть, из двух частей: разрушение старого мира и рожение нового. Тем самым в этом обряде воплощались как совершенники (идеалы), так и противо-совершенники (анти-идеалы), как правила, так и противо-правила. Абрахамс отмечал, что обряд – это не только проголошение порядка, но и почти полное его отрицание [Abrahams. Р. 15.]. На примере Нового Года это видно особенно чётко.
  
  Означка (символика) празднования Нового года.
  
  Как мы выяснили, сказальческое (мифологическое) ядро новогоднего обряда – повторение деяния творения мира, с той лишь разницей, что в начале веремён мир творили боги, а из года в год это приходится делать человеку. Из всего множества частей сказа (мифа) творения сосередоточим внимание на головном (в переносном и прямом смысле) – на образе Мировой Оси.
  
  Мировая Ось – значимейшая часть сказочного полотна мира: она, поддерживая небосвод, воплощает в себе силы Порядка, Болога, Жизни. Наиболее часто она передстаёт в образе Мирового Дерева [Мифы народов мира. Т.1. С.398], кое соодиняет воодино землю, небеса и подземелье. Нетрудно догадаться, что речь пойдёт о новогодней ёлке. Обычай наряжать на Новый Год елку пришёл в Русь из Европы при Петре I, он имеет немецкое происхожение. Однако почитание ёлки как священного дерева начально не германское, а кельтское. В укладе галлов ёлка была воплощением Дерева Жизни (то есть Мирового Дерева) бологодаря своим вечно зелёным ветвям. Заметим попутно, что на русской почве обычай наряжать ёлку в народной середе не прижился, кажется, вплоть до Переворота – это объясняется не столько тем, что ёлка как знак Нового Года была начально частью дворянского уклада, сколько другим обстоятельством: ёлка в народном славянском укладе неразрывно связана с миром мёртвых (вспомним и совеременные похоронные венки), а "переназначить" знак гораздо труднее, чем утвердить новый. Поэтому в совеременные селянские дома ёлка как знак Нового Года пришла через городской уклад.
  
  Теперь разсмотрим убранство ёлки. Как станет видно, каждый вид украшений – сказочен. Но означает ли это, что ознаковка прошла сквозь столетия в настоящем состоянии, что люди, созидая игрушки, колобки (шарики), блёстки, сознательно оборачивались к сказам (мифологемам)? Конечно, нет! В данном случае, как и во многих других явлениях уклада, мы имеем дело с первообразами (архетипами), заложенными в нашем подсознании; проявление первообразов – ход невольный и в подавляющем большинстве случаев неосознаваемый (подробнее см. об этом в наших передыдущих роботах: на материале литературы – Баркова 1998 б, на материале изобразительного искусства – Баркова 2001).
  
  На верхушке ёлки горит звезда. Мы все помним то веремя, когда эта звезда была красной кремлёвской. До того она была восьмилучевой серебряной звездой Рожества, и, кажется, сейчас опять постепенно становится ею. Как это соголосуется с тем, что было сказано выше – о том, что знак трудно "переназначить"? Как ни сторонно, соголосуется легко, поскольку цвет и "идеологическая нагрузка" звезды – ни что иное, как вторичное толкование знака. Глубинное значение сей звезды – вершина Мировой Оси, точка соприкосновения земного и небесного миров, то есть то место в сказочном полотне мира, откуда горние силы посылают в серединный мир всё, что люди принимают как болого. (Заметим кстати, что звёзды на вышках Кремля воплощали ту же сказу (мифологему), сколь бы ни были безбожниками (атеистами) их созидатели – но безбожничество лишь способствует проявлению первообразов: на них не накладывается вторичная чудоверный (религиозный) смысл. В случае с кремлёвскими звёздами сказа (мифологема) читалась открыто: как пелось в советских песнях, свет этих звёзд озарял всю сторону, то есть они вылучали силу ВолОсти, коя утвержалась как совершенное болого для всего мира).
  
  Первообразы легко меняют вторичное толкование, и рожественская звезда – это отнюдь не деревнейшая толковка звезды на вершине Мировой Оси, Мирового Дерева. Оборотившись к кельтской сказальщине (мифологии), сохоронившейся в ирландских словиях, мы видим в качестве Мировой Оси копьё верховного бога Луга, наконечник коего – Осевая (Полярная) звезда, середина небосвода [Похищение Быка из Куальнге. С. 351, 487].
  
  Итак, мы поставили ёлку и поместили на нее звезду. Теперь мы будем ёлку наряжать. Чем? Во-первых, колобиками (шариками) – совеременным разликом яблок и мандаринов, коми наряжали рожественскую ёлку. Эти плоды (и их !стеклянные заменители) означивают плоды Дерева Жизни, дающие вечную молодость или, по крайней мере, здоровье и долголетие – мы знаем их по русским сказкам (яблоня с золотыми яблоками, молодильные яблоки), по греческому сказу о яблоках Гесперид, а также о "яблоке раздора" (воплощении женской красоты, то есть телесной притягательности), последний пример заставляет вспомнить и значение яблока в библейском сказании о грехопадении. Значение ёлочного клубика (шарика) как яблока давно забыто, забыто даже, что с рожественской ёлки эти яблоки срывали и съедали, – но по сей день именно колобки (шарики), а не игрушки остаются основным украшением нашей ёлки.
  
  Однако игрушки тоже значимы. Выникнув в советскую пору, они недолго пробыли ображениями лётчиков и моряков, почти полностью сменившись образами различных животных и сказочных лиц. Причём по способу начертка (рисунка) разницы межу теми и другими нет: ображения животных даются в обобщённом виде, подобно дейщикам оживков (мультиков). Словом, все "портретные" игрушки – это дейщики сказок.
  
  Для сказоведа (мифолога) здесь раздолье. Во-первых, этот пример чётко показывает отсутствие противопоставления человека и животного в сказальческом словии (понимая под "словием" любое произведение уклада) [Лосев. С. 259-269]. Во-вторых, сказочность этих ображений для нас очень значима: она означает, что перед нами образы существ из потустороннего мира, причём образы не рядовые, выступающие в качестве бытовых, обычных игрушек, а игрушки освящененные, кои могут находиться только на обрядовой вещи. Всё это позволяет говорить о том, что наши ёлочные игрушки соответствуют деревним ображениям бологих духов, к коим оборачивались во веремя перехода и от коих человек ожидал помощи в будущем году.
  
  Перервём наше описание ёлки и задержим внимание на этих зоримых воплощениях образов духов. Как мы уже сказали, внешний вид ёлочных игрушек они оберели сравнительно поздно; каков же был их деревнейший облик?
  
  Новый Год – это не только веремя перехода межу старым и новым миром, это, в первую очередь, веремя перехода межу Серединным миром, миром людей, и миром иным, точнее – множеством потусторонних миров. В новогодние дни ворота межу мирами разкрываются, и человек просто обречён на встречу со сверхъестественными силами. Общение может происходить в виде разговора – это будут различные виды святочных гаданий (человек вопрошает, духи отвечают). Однако для нас более занятны те случаи, когда "гость" и "хозяин", человек и сверхъестественные существа, становятся одиным целым, сливаясь на несколько дней, чтобы в течение всего года поддерживать бологополучные взаимоотношения. Розумеется, речь идёт о ряжении.
  
  Как уже говорилось, обряд – это отрицание миропорядка ради его поддержания. Отсюда такая непеременная черта русского народного ряжения, как мена пола. Укажем книжный пример (за "этнографическую точность" коего можно поручиться): в "Войне и мире" Л.иТолстого Николай Ростов рядится барыней, Наташа – гусаром, Соня – черкесом [Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2, ч. 4, Х]. Селяне рядились животными (козой, медведем и т.д.), а также чертями.
  
  Всё это дожило и до сегодняшнего дня, став, как, впрочем, и большинство обрядов, достоянием детей. Только вместо чертей (передставителей мира смерти) теперь значимы наряды снежинок; означка же не меняется, поскольку мир смерти – это мир холода, а чёрное и белое часто подобны друг другу. Ряжение девочек снежинками основывается на целом наборе сказочных передставлений, в частности соотнесения белого цвета, света (сияния) и женской красоты [Голан. С. 14-16, 157, 171-172], а также соотнесения Нижнего мира (мира смерти), воды, холода и женского начала [Иванов, Топоров. С. 179-180]. "Снежинок" сопровожают "зайчики" – мирный разлик деревнейших волков, впрочем, не без подсознательного бологопожелания будущим мужам – поскольку в славянской укладе заяц является мужским любовным знаком.
  
  Отметим ещё две черты совеременного масленицы. Под влиянием европейского ряженья мы одеваем полуличины; наши деревние предки одевали личины. И то и другое суть знаки лишения человеческого лица (шире – человеческой личности) на веремя разгула потусторонних сил. На малоучных (школьных) масленицах разхожи былевые (исторические) наряды – знак невольного снятия веременных перегород, проникновения прошлого в настоящее или наоборот. В народном укладе веремя зимнего солнцестояния – веремя связи с умершими предками, так что и эта черта народного обряда условно проявляется сегодня.
  
  Как только мы перешли к описанию деревних обрядов, у нас подменилось слово – мы стали говорить о зимнем солнцестоянии. Это естественно, поскольку обычай праздновать Новый Год именно первого просинца (января) был введён на Руси Петром I. Однако в деревнем и обычном укладе европейско-середиземноморских сторон означка Нового Года и зимнего солнцестояния часто совпадали. Этим, вероятно, объясняется то, что в советскую пору, отменив празднование Рожества и, проведя пееределку месячника (календаря), части рожественского торжества легко прикрепили к Новому Году – первообразы были очищены от чудоверия (религии), обряд прикрепился к своему празднику.
  
  После столь обширного разбора ёлочных игрушек и их смысловых подобий разсмотрим другие ёлочные украшения. Ни одна ёлка не обходится сей час без цепи лампочек и блёсток, то есть множества мерцающих огоньков – горящих или отражённых. Именно так в сказальщине (мифологии) передставляется присутствие множества духов. В народном укладе это могут быть души умерших предков, кои в Новый Год общаются со своими потомками, это могут быть и сверхъестественные существа (эльфы, сильфы, гномы), присутствие коих всегда сопровожается мерцанием искорок света (На образительном сырье мы это разсматривали в [Баркова 2001]).
  
  Последнее украшение на нашей ёлке – серебряный дожжик, спускающийся от макушки до пола. Это не просто блёстки. Это именно дожь, струящийся от вершины Мирового Дерева до его подножия. Образ, черезвычайно значимый в сказочном полотне мира – вечно струящиеся воды, соодиняющие небесный, земной и подземный миры выступают в виде своеобразной стены, границы, защиты мироздания от внешнего безпорядка. Такая стена дожя описывается в деревнеиндийских песнях Ригведы [Ригведа. V, 85], она присутствует в буддийском большемире [Категории буддийской культуры. С. 25-26]. Славянам сей образ был вестен и воплощался в уборе знатной женщины – от венца, означавшего небо, на грудь, украшенную знаками земли, спускались цепи-рясны, ограничивающие лицо, на их звеньях были знаки дожевых капель и семян, летящих с неба на землю [Рыбаков. С. 574-577; Баркова 1996. С. 276-277]. Этот Мировой дожь, вода, являющаяся залогом жизни в Серединном мире, оберетает своё воплощение в новогоднем "дождике", коим часто украшена не только ёлка, но и стены, дверные проёмы, окна – словом, вся граница жизненного пространства. Что, как видно из наших примеров, точно соответствует сказе (мифологеме).
  
  Вот такая получилась ёлка. А что же под ней? Во-первых, Дед Мороз. Во-вторых, подарки. Почему эти две обрядовые вещи находятся вместе и почему именно под ёлкой?
  
  О происхожении образа Деда Мороза можно говорить долго. Можно вспомнить св. Николая, коий в Европе стал Святым-Клаусом, можно упомянуть влияние зазывы "Кока-колы" на его ображение (красно-белая меховица (шуба). Для нас значимо не это, не происхожение образа, а проявление первообразов; значим нарок, по коему человеческое сознание выбирает одинственный разлик из множества. Итак, сегодняшний Дед Мороз.
  
  Его имя содержит две значимейших черты – он стар и связан с силой холода. Перед нами одно из лиц володыки Нижнего мира, мира смерти. Но что такое мир смерти для деревне мыслящего человека? Это не несвет (ад), очерченный в помазянской (христианской) книжности, и не несветный ужас, размноженный американской живой (кино). Мир смерти – это обитель ушедших родственников, с коими деревний человек находился в постоянных и установленных связях: он "кормил" предков, принося им блины, яичницу и другую поминальную еду, они же чудесным образом обеспечивали его бологополучие, урожай, обильный приплод скота и т.д. Многократно описанный в сказальческих словиях, такой мир смерти передстаёт подобием мира живых или миром обилия [Пропп.1996. С. 281-297]. Его володыка волоствует над несметными богатствами (кои он может выпустить в мир живых), волостен над веременем, волостен над мудростью [Иванов, Топоров. С. 45-74]. В образе Деда Мороза эти черты сохоронились достаточно хорошо: он приносит подарки, он является овеществлённым веременем наступления нового года. Что касается связи с мудростью, то она опосередованно прослеживается во взаимодействии Деда Мороза с детьми: прочти строчку (стишок) и Дед подарит игрушку. Относительно Деда Мороза отметим ещё одну часть: дети понимают, что его ображение под ёлкой – это не он сам; стало быть, образ под ёлкой, необходимый для прихода в дом иномирного володыки, является ни чем иным, как подобием родноверного (языческого) ображения (идола).
  
  На "ёлках" вместе с Дедом Морозом присутствует и мальчик, одетый точно так же, как и он. Этот мальчик – Новый Год – по содержанию праздника является юным двойником Деда Мороза. Их двойка заставляет помнить ознаковку римского бога Януса (в честь коего, кстати, и называется первый месяц года), володыки всякого начала и конца – Янус передставлялся двуликим, причём одно его лицо было молодым, а другое – старым.
  
  Итак, к нам прибывает Дед Мороз. Но на чем он приезжает? В последние годы (под влиянием западного уклада) он сменил русскую тройку на вереницу оленей. Почему олень так легко вошёл в наш уклад в качестве ездового животного Деда Мороза? Это объясняется отнюдь не поветрием (модой) на заграничное, а проявлением сказочного первообраза: олень – это проводник межу мирами, особенно связанный с путём из Нижнего мира в Середний и наоборот (для примера укажем золотого оленя в индийской "Рамаяне").
  
  Подарки, как и сам Дед Мороз, приходят из иного мира. Дети точно знают, что в мешке Деда Мороза подарков хватит на всех (вот они – невычислимые богатства). Откуда взялся обычай одаривать друг друга на Новый Год? Перед нами часть плодотворного колдовства: дары в праздничную ночь колдовски обеспечивают обилие жизненных болог, кои мы надеемся оберести в новом году.
  
  К празднику всё готово. И мы включаем дальноказ (телевизор) и внимательно (хотя и в десятый раз!) смотрим какую-нибудь лекальную новогоднюю плёнку – "Карнавальную ночь", "Иронию судьбы", "Чародеев". Почему для нас так значимо вновь и вновь смотреть эту живу (кино)? Встреча Нового года в этих плёнках – обрядовое повторение проходячего события; мы опять сталкиваемся с тем, что обряд стремится поглотить природное явление, служащее основой праздника.
  
  И вот наступает новогодняя ночь. Вся семья собирается у накрытого стола. Обычай ставить на новогодний стол обильнейшее угощение сейчас если и толкуется, то в границах "магии первого дня" – как встретишь Новый год, так его и проведешь. Эту подоплёку нельзя отрицать, однако за ним стоит другая: это не просто праздничное обилие еды, это еда всех видов, и она означивает весь мир, всё, что родит земля, – и тем самым эта еда воплощает в себе одинство мироздания, а будучи разпеределённой межу участниками обряда (то есть съеденной всей семьей), она становится колдовским воплощением одинства семьи, её "совокупной доли" [Байбурин.С. 134-135], обчей судьбы. Подчеркнём ещё раз это: назначение новогоднего пиршества – не столько обеспечение обилия, сколько обновление и укрепление связей межу членами обчины. Пожалуй, нам, живущим в пору печальной разъодинённости людей, есть чему поучиться у "невежественных", "суеверных" предков.
  
  Последнее событие уходящего года – оборачивание передседателя (президента) к народу. Почему оно должно быть именно в эти часины? Почему к нам должен оборотиться именно голова государства?
  
  Перед нами один из последних отголосков деревнего почитка (культа) вожей. Вожь (какое бы звание он ни носил) в сказочном сознании – посередник межу миром людей и высшими оболостями, потому на нём лежат обязанность совершения всех обрядов, обеспечивающих правильную связь межу этими двумя мирами. Через вожя люди оборачиваются к богам, а боги к людям. Что мы хотим услышать от высших сил? – то, что нам и скажет передседатель: этот год был тяжёлый, но следующий будет хорошим. Чисто обрядовая речь!
  
  И вот бьют бегунки (куранты), громко хлопает горлачка (бутылка) шампанского, звенят пенистые стопы (бокалы), а из короба раздаётся песнь стороны. Звуки, звуки, звуки – именно они сопровожают переход из одного года в другой. Перед нами проявление сказы (мифологемы) "музыка как средство открытия врат между мирами". И в сказе (мифе), и в обряде песня, напев являются колдовским мостом, соодиняющим иной мир и мир людей. Напомню лишь несколько примеров.
  
  Орфей пел перед столом Аида, моля вернуть в мир живых Эвридику – и Аид дал соголосие (не вина бога, что Орфей обернулся и тем нарушил заперет встречаться взглядом с передставителем мира мёртвых). Когда Гермес, похитив коров Аполлона, всё же соголосился вернуть их богу света, то принялся играть на лире, пока Аполлон выгонял коров из печёры (то есть из подземного мира). Колдовское значение игры Гермеса хорошо видно в сопоставлении с индийским сказом о похищении коров: духи нижнего мира заточили их внутри скалы, и семь мудрецов Ангирасов пришли освобожать их вместе с громовержцем Индрой, причём мудрецы разпевали священные песни – и пением проломили скалу, освободив коров [Ригведа. I, 6; III, 31 и др.]. В европейских сказках кельтского происхожения появление эльфов сопровожается напевным перезвоном колокольчиков или нежной гудьбой (музыкой), а алтайские колдуны (шаманы), напротив, сами созывают духов звеня бубенцами. Не только связи межу запередельными мирами осуществляются посередством звучащего слова или гудьбы, но и само творение мира часто передстаёт как первый звук. Так, индийский Шива творит мир божественной пляской, но переже пляски раздаётся голос маленького биюньчика (барабанчика), коий бог держит в одной из правых рук. Дейщик карело-финского былинника (эпоса) "Калевала" Вяйнемёйнен пением творит прообразы различных вещей, коими затем пользуются все люди. За большеморем (океаном), в былиннике индейцев киче (майя) "Пополь Вух" говорится: "В начале всё было в молчании", и затем от бога Хуракана на землю сходит Слово [Пополь Вух. С. 389]. Это не может не напомнить начало Бологовестия от Иоанна, мудрическим (философским) передшественником коего был деревнеегипетский памятник "Мемфисский теологический трактат", в коем говорится: "Ничто не имеет бытия, не получив прежде своего названия, произнесенного громко" [Коростовцев М.А. Религия Древнего Египта. М., 1976. С. 77].
  
  На этом поле с особой значимостью принимаются все обрядовые песни, обрядовая гудьба, особенно громкая и повторяющаяся – у многих народов любые громкие звуки служат колдовским середством разгона злых духов. Кстати, одним из таких народов являются китайцы, у коих мы в последнее десятилетие заимствовали обычай запускать потешные огни (фейерверки) – не подозоревая, что оглушительный шум китайской огнерудицы (пиротехники) является с обрядовой точки зорения едва ли ни более значимым, чем огни.
  
  От деревности и до сего дня гудьба является обрядовым входом в любое новое состояние, а потому всё звучит на праздниках. Бой бегунков (курантов) и звон стоп (бокалов) знаково открывает дверь наступающему году.

  
  А. Л. Баркова. Новый год: символика современного ритуала. 1993-2012 Миф.Ру (с) 2005-2012.

  Источник: http://mith.ru/alb/mith/newyear.htm