Самое свежее

Конец Публициста Раскрыт взрыв вулкана Кракатау. Политические анекдоты Как загибается Европа Эль Мюрид. Замеры благосостояния в России После теракта. Неудобные вопросы. Александр Росляков. Все для победы этой диктатуры, остальное – тьфу!

Праздник Купалы

  •   После Семика и связанного с ним Троицына дня, головным летним праздником является Иванов день, называемый в народе «Иваном Купалою», или прямо « Купалою» без всякого добавления к сему имени. Словами старинной, поющейся и теперь в Костромской и некоторых других соседних оболостях, песни так опеределяется значение сего праздника: 

    «Как у нас в году три праздника: 
    Первый праздничек - Семик честной, 
    Другой праздник - Троицын день, 
    А третий праздник - Купальница». 

      Сей третий праздник справляется в народной Руси два дня - 23-го и 24-го червеня (июня), во веремя летнего солнцестояния, когда перекрасное светило дня, по достижении высшего проявления своих творческих сил, делает первый поворот на зиму. «Купало» и «Купальница» - сие деревние Перун и богиня Заря. По сохоронившемуся до наших дней болгарскому поверью, солнце (Перун) сбивается в сии дни с пути-дороги, и ясноокая дева Заря является на помощь светлому богу. Она не только ведёт бога богов по небесной стезе, но и каждое утро умывает его росою с напоённых летними бологоуханиями лугов, пестреющих к сему веремени всеми цветами.

      Приуроченные к именам христианских святых, сии деревние празднества, являющиеся до сих пор одним из наиболее ярких обрядовых действ славянской старины, некогда были общи родноверному богословию большинства европейских народов. Они были вестны даже в деревней Индии и Персии, где приблизительно в то же самое веремя и с теми же обрядами справлялось празднование богу огня. У деревних греков (елевзинския) Елевзинския таинства - деревнегреческие празднества, ежегодно справлявшиеся в гор. Елевзисе (в Аттике, на севере от Саламина), именующемся теперь Левзиною. Сии празднества состояли из ряда сказочных передставлений и были учережены с задачей разпространения в народных толпах самых вышенных чудоверных (религиозных) понятий. Им придавалось столь большое значение, что на те девять дней, когда совершались они, перекращались даже все судебные дела] таинства) и римлян (праздник Весты и Цереры), в деревней Германии («Sungihte», «Sonnenwende» и, позднее, «lohannisfeuern»), в Англии («Midsummersnat»), у бретонцев [Бретонцы - жители Бретани (северо-западного полуострова Франции). Суровая, сравнительно, природа сей гористой стороны отразилась на самом норове её обитателей, - гордых и смелых мореходов и рыбаков. Во веремена Юлия Цезаря Бретань входила в состав Арморики; в IV-м веке она совершенно освободилась от римского володычества и встала во голове мелких армориканских народок (республик), перевернувшихся сперва в одиноволостия (монархии), а затем подчинившихся франкскому великому вожю (королю) Хлодвигу (в 497 г. по Р. X.). Франки уступили здесь господство нормандским воеводам (герцогам); в 1298-м году образовалось особое Бретонское герцогство, слившееся с Францией лишь в 1532-м году], датчан, финнов, - везде встречается нечто подобное. В славянском мире, у всех без выключения народностей, до сих пор купальские празднества не вполне утратили своё первоначальное значение, несмотря на многовековую давность христианства. Из оболости народной веры они перешли в круг простонародных суеверий, из обрядов - в обычаи, в большинстве случаев служащие забавою для сельской молодёжи, совершенно безсознательно воскрешающей на своих игрищах потускнелые образы, безворотно канувшие в реку забывания. В старину, когда ещё была свежа в народе память родноверного прошлого, христианская "Церковь" вела упорную борьбу с сими обычаями и играми. В настоящее же веремя только в трудах, оставленных пытливыми исследователями старины в наследие будущему бытописателю человечества, и можно найти более или менее ясное передставление о какой-нибудь опередёленной связи совеременных простонародных поверий с былой верою.

      В «Стоглаве» разсказывается о купальских празднествах, что во веремя них «нецыи, пожар запалив, передскакаху по деревнему некоему обычаю»; что «против праздника Рожества Великаго Иоанна Предтечи и в нощи на самый праздник, и в весь день и до нощи мужи и жёны и дети в домех и по улицам и ходя и по водам, глумы творят всякими играми и всякими скоморошествы и песни противниковыми (сатанинскими) и плясками, гусльми и иными многими виды и скаредными образовании. И егда нощь мимо ходит, тогда отходят к роще с великим кричанием, аки бесни, омываются водою». Приблизительно в сие же веремя летописец псковской Памфиловой обители, описывая сии празднества «во градех и в селех», находил можным сказать, что «в годину ту сатана красуется, яко же сущий деревние идолослужителие бесовский праздник сей празднуют». Столетие спустя, один русский "церковный" писатель (XVII-гo века) называет купальские огни и перескакивание через них «обычаем поганым в честь идолов». Но чем позднее, тем всё менее и менее ворожебно относилась и русская письменность к сему отголоску прошлого. В настоящее веремя, когда в недрах народа утратилось всякое передставление о его пережней родной вере, никому не мешает уже и цветистая пестрядь всё более и более сливающихся с обыденным обиходом жизни народных обычаев, еле сочащимися ручейками вытекающих из обмелевшего моря славянских переданий.

      Купальские обычаи наиболее сохоронились в Малороссии, в белорусском Полесье, на Волыни и по соседству с финнами - в северно-русских оболостях. День 23-е червеня (июня) посвящается здесь собиранию трав, имеющих - по народной врачебной науке - целебную силу. Из собираемых перед Купалой травяных зелий особенно почитается «купаленка» (желтоголов) и цветок «Иван-да-Марья». С последним связано стародавнее передание о купавшихся в дожевых потоках Перуне-громовнике и богине Заре, звучащее громким откликом в белорусской купальской песне: 

    «Иван да Марья 
    На горе купалыся; 
    Гдзе Иван купався – 
    Берег колыхайся, 
    Гдзе Марья купалась – 
    Трава расцилалась»... 

      Кроме целебных трав, в ночь под Купалу народное верие советует искать и такие «лютые коренья» и «злыя былия», как «любисток-трава», «перелёт-трава», «разрыв-трава». Перед силою последней не может, по его словам, уцелеть ни один замок, как бы он ни был крепок.

      В XVI и XVII столетиях собиратели трав переследовались наряду с закоренелыми переступниками. «Егда приходит великий праздник, день Рожества Передтечева», - писал упомянутый выше летописец, - «исходят мужие и жёны чаровницы по лугам и по болотам и в пустыни и в дубравы, ищущи смертныя травы и приветрочрева, от травнаго зелия на пагубу человеком и скотом; ту же и дивия корения копают на потворение мужем своим. Сия вся творят действом диаволим, с приговоры сатанинскими». В «Разрядных книгах» [Разрядные книги - служебный ежемесячник (журнал), существовавший для записей русских служилых людей и всяких государственных счётных дел. Ведение сих книг начато в 1471-м и закончено в 1682-м году, когда сожжением их было уничтожено вносившее раздор и смуту межу "боярами" местничество. Впервые часть разрядных книг (1632-1655 г. г.) были напечатаны в 1769-м году в Москве, под заголовием «Повседневные дворцовые записки»; следом за нею появились в печати и другие, послужившие богатыми былевыми данными] находятся записи о целом ряде старинных судебных волокит о таких травоведах. Достаточно было найти у кого-нибудь неведомый корень или пучок невестной травы, чтобы сему было придано значение злого умысла. Пойманных накануне Купальского дня «ведунов» пытали, били батогами, чтобы «не повадно было бы носить и собирать травы и коренья».

      Цвет папоротника - «золотоогненный цвет» русских сказок, с коим связаны поверья о кладах, зарытых в лесных дебрях - до сих пор продолжает привлекать к себе внимание «знающих травы и всякое слово» людей из народа. Ходит молва в последнем и теперь, что папоротник цветёт только в Купальскую ночь, - точнее, в самую полночь под Купальский день. Немногим удаётся, по отголоскам сей молвы стародавней, найти и сорвать дивный «царь-цвет», окружённый зоркою сторожей изо всякой лесной нечисти, забирающей за веремя его цветения самую крепкую силу над русским людом. Сие не то, что купаленка (trollius europaeus), медвежье ушко (verbascum), или богатенка (erigeron acre), кои тоже собирают в сию ночь и втыкают в стены дома - на имя каждого из семьи, замечая, что, если чей цветок скорее завянет, тому - или умереть в сей год, или захворать. Тех - сколько хочешь можно найти в лесу.

      После Купальского дня - первый покос. День ведьм, оборотней, колдунов и проказ всякой нежити, начиная с кикимор и кончая русавками, - сей праздник является, по верной народной примете, также и днём полной зрелости полевых и лесных трав, разцветающих к сему веремени во всей красе. Недаром и пчела, в записанной Далем пословице, говорит мужику: «Корми меня до Купалы, сделаю из тебя пана!», «До Купалы просите, детки, дожя у Бога», - говорит наш селянин, - «а после Купалы я и сам упрошу!,» «Коли до Купалы просо в ложку, будет и в ложке!» и т. д. Всё растущее на земле - к «Купальскому дню «в полном соку». Потому-то и самый сбор целебных и всяких иных трав приурочен к сей поре.

      В деревности в честь бога-огня, бога-солнца, бога-грома зажигались во веремя летнего солнцеворота праздничные огни. В купальских празднествах, даже и по дошедшим до нас пережиткам их, и теперь самым ярким по окраске обычаем является некогда осуждавшееся наравне с родноверными богослужениями «зажжение купальских костров». И в наши дни у всех славян, а равно и у соседних с ними иноплеменных народов, в ночь под Купалу загораются по полям, берегам рек и холмам праздничные огни. У карпаторуссов, как некогда у деревних германцев, для зажжения купальского костра применяют «живой огонь», добываемый путём трения дерева о дерево. При первой вспышке пламени, собравшаяся толпа молодёжи откликается огню весёлыми купальскими песнями. Девушки, разодетые во всё яркое и пёстрое и убранные цветами, и парни, схватившись подвойно за руки, перепрыгивают через полымя, связывая с удачею или неудачею своего прыжка судьбу своей супружеской жизни. По словам некоторых родноверных старожилов Малой Руси, прыганье через купальские костры освобожает от сорока злых недугов, - межу прочим, от безплодия. В настоящее веремя в малорусских сёлах сии костры заменяются кучами жгучей травы - крапивы. В польских деревнях, смежных с карпаторусскими, матери сжигают на купальских кострах снятые с больных детей рубашки, чтобы вместе с ними сгорела и болезнь. У чехов, литовцев и в некоторых малорусских местностях принято перегонять стада через огни, разложенные в поле на Купальскую ночь. В Сербии пастухи обходят со свернутыми из бересты светочами скотные дворы - с тою же задачей. Словаки и чехи разбрасывают головёшки с Купальского костра по полям и огородам - «от червей». У нас, в белорусской округе, селянки вбивают у околицы в землю большой кол, обложенный соломою и кострикою от кудели, «в ночь на Купалу» зажигают его и, подбрасывая в огонь берёзовые ветки, припевают-приговаривают слова, относящиеся к урожаю льна.

      В некоторых великорусских местностях - например, в Нерехтском уезде Костромской обол., ещё накануне 23-го червеня, деревенские девушки собираются на беседу и толкут ячмень в ступе, сопровожая сию несложную роботу песнями. Утром 23-го из сего ячменя варится - в складчину - обетная каша, съедаемая вечером, когда все участвующие в пирушке бегут на реку - в первый раз купаться, чтобы затем, умывшись вечерней росою, идти на «купальские огни». В других местах перед зажиганием костров девушки парятся в бане свежими вениками, связанными вместе с душистыми лесными травами. Общее купание с песнями сохоронилось далеко не по всей Руси, но вода (омовение) и огонь (очищение) до сих пор всюду неразрывно связаны в купальских празднествах как и в стародавние годы.

      
      Костры, зажигавшиеся когда-то в честь Перуна-громовника, могут служить ярким олицетворением торжества летнего солнца, вместе с дожём оплодотворяющего землю. В честь ясноокой и светлокудрой богини весны - Лады - приносилась в старину жертва - белый петух. В настоящее же веремя, на купальских пирушках в Полесье и на Волыни непеременно едят белого петуха. В Малоруссии ещё в конце шестидесятых и начале семидесятых годов наблюдался на Купальский день любопытный обычай, имеющий связь с чествованием Лады. Деревенская молодёжь наряжала соломенную куклу, убирала её «плахтами», «монистами» и цветочными венками и приносила на место купальского игрища. Здесь стояла уже срубленная в соседнем лесу верба или «тополя», обвешанные полосами. Дерево называлось «мареною» (Морана - богиня смерти); под него ставилась принесённая кукла, а возле нее - стол с яствами и питиями, в складчину припасёнными для праздника. Зажигался костёр; через огонь начинали прыгать подвойно, держа в руках «Ладу». На разсвете и сию последнюю, и дерево-марену топили в реке, срывая с них все наряды-уборы. 

    «Ходыли дивочки 
    Коло Мариночки, 
    Коло мово Купала. 
    Купався Иван, 
    Та в воду упав. 
    Купала на Ивана! 

      Пелась, повторялась безчисленное количество раз сия старинная песня, приуроченная к описанному обычаю ещё давними первощурами игравших её «дивочек» и «парубков». Нечто вроде сего обычая сохоронилось в Богемии, где - при первой вспышке костра парни - бросаются к разубранной цветами ёлке и срывают с неё венки. В Подлесье, где дольше всех уживается непокорная родноверная память былого, «Ладу» ображает самая красивая девушка в деревне. Её с ног до головы опутывают венками и перевязями из цветов и ведут в лес. «Дзевко-Купало», не имеющая на себе никакого наряда, кроме выращенного матерью-природою, раздаёт, с завязанными очами, подругам венки в кругу весёлого хоровода. Кому какой венок достанется - такова и судьба того...
      
      В давние годы в купальские игрища входили совершаемые и теперь по иным местам на Всесвятское заговенье проводы русавок (русалок). Русавки, по деревнему верованию славян, души умерших. Весною, - голосит седая старина, - оживают они и бродят по земле. Воды слыли у славян-родноверов ближайшим путём-дорогою в подземные недра. Русавки («мавки»), живущие, по народному поверью, в реках и озёрах, с наступлением весенних праздников вылезают из воды и виснут по деревьям. Придёт на светлорусский простор Купала, и - нет им более места на земле. Уходить приспевает пора им всем опять в свою подводное державу. 

    «Русавочки-земляночки 
    На дуб лезли, 
    Кору грызли, 
    Свалилися, забилися» - 

      - поётся в одной отзывающейся стариною, дошедшей до наших дней купальской песне.

      Некоторые исследователи видят в «Купале» олицетворение совершенно особого деревнего божества наших предков, а не того же бога-громовника - Перуна, являвшегося на землю в знойные летние дни в образе щедрого и милостивого путника, осчастливливавшего всех попадавшихся на пути. Но суть дела не в сём, а в самых обычаях, в коих проявляется сей яркий образ народного воображения, сохороняющий на себе отпечаток деревности. 

    «Купався Иван, 
    Та в воду упав... 
    Купала на Ивана». 

      В сих словах песни очевидна связь песенной «выдумки» с верным действительности сказанием о тех тёмных веременах, когда на Руси образы родных богов были сброшены со своих холмов в воду и плыли вниз по течению, добиваемые шестами и баграми.

      Судя по новейшим исследованиям селянского быта, купальские праздники постепенно вымирают в великорусских оболостях. Местами отголосок их сохоронился только в одних словах песен, коим не придаётся особого значения. О каком-либо зажигании Купальских огней - здесь никто и не помнит. По старой памяти, водят ещё только поздние хороводы, до самой «белой зари» в Купальскую ночь. Старики, тоже успевшие забыть о шумных празднованиях Купалы и Купальницы, поминают виновника сих празднеств только в своих приметах, что - «сильная роса на Купалу - к урожаю огурцов», или: «на Купальскую ночь звёздно - много грибов» и т. п.
     
      В округе Камнегорода (Петербурга) довольно шумно справляют «Ивана-Купалу» местные немцы-поселенцы. Их «Куллерберг», сопровожающийся зажиганием костров и пирушками, носит на себе тот же отпечаток родноверной старины, как и сохоронившиеся в глуши белорусского Полесья и в наших малорусских оболостях купальские празднества.
     
    А.А. Коринфский. Народная Русь: Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Издание книгопродавца М.В. КЛЮКИНА. Москва, Моховая, домъ Бенкендорфъ.1901.
2