90 лет Михаилу Ульянову

• Опубликовал Наталья Румарчук 20 ноября 2017 г. - #Ульянов  #роли  #дар  - 7 193 просмотра

  

  Хороший ты мужик, но не орел!» – эти слова героини фильма «Простая история», обращенные к секретарю райкома, влюбленному в нее не советской платонической, а нормальной чувственной любовью, но так и не решившемуся хотя бы на миг дать волю своему чувству, на долгие годы стали самым емким и выразительным определением подобного персонажа.

  Михаил Александрович Ульянов наделял собственным неотразимым мужским обаянием не только конкретных социальных героев, но и – опосредованно, отраженно – придавал живые и симпатичные человеческие черты самому типу такого героя. 
  К середине 80-х он был одним из самых обласканных властью и официально признанных актеров страны.

  Власти надо отдать должное: плохих она не особенно приласкивала. В качестве своих фаворитов она выдвигала, обыкновенно, очень значительных художников, которые тут же и становились членами высоких партийных эшелонов, депутатами, лауреатами Государственных премий, Героями соцтруда, орденоносцами и руководителями каких-либо «общественных организаций» или «творческих союзов». Ульянов был едва ли не самой заметной фигурой в этом ряду.

  Уровень зрительского признания Ульянова и его профессиональный авторитет был исключительно высок с первых его шагов в кино и на протяжении всей актерской карьеры. Его геолог Каширин («Дом, в котором я живу»), метростроевец Кайтанов («Добровольцы»), летчик Рассохин («Балтийское небо»), и, конечно, Данилов из «Простой истории» сделали его любимцем публики в конце 50-х – начале 60-х годов.

  Мужественные, сильные, способные на поступок и на сильное чувство, герои Ульянова, наделенные к тому же ярким мужским началом, не могли не импонировать зрителю, а открытое, волевое, чуточку простоватое лицо внушало симпатию и доверие. Парадоксальным образом Ульянов оказался в эти годы советским секс-символом в не меньшей (если не в большей) степени, чем даже герои-любовники, первые красавцы советского кино Вячеслав Тихонов, Олег Стриженов, Василий Лановой.

   

  Когда же в середине 60-х он сыграл однорукого председателя колхоза Егора Трубникова, крутого мужика, хитрованистого крестьянина, благородного человека – истинно народного героя, а вслед за ним неукротимого Митю Карамазова, – стало очевидно, что он не просто хороший актер, а актер великий. Такого темперамента, такой могучей энергетики, такой страстности натуры отечественный экран той поры не знал, и мощный всплеск популярности в мгновение ока сделал Ульянова суперзвездой нашего кино.

  Сегодня мало кто уже знает или помнит о том, что на роль маршала Жукова в фильме «Освобождение» Ульянова выбрал сам Жуков. Режиссер Юрий Озеров уже общался с К.К. Жуковым, строил планы, обсуждал с ним возможного исполнителя роли (Ульянов был в числе нескольких).

  И именно в тот момент 68-летний Жуков посмотрел фильм Алексея Салтыкова «Председатель». Он позвонил Озерову:

  – Ты «Председателя» смотрел?

  – Смотрел!

  – Вот, этот мужик, Трубников, председатель – просто вылитый я в молодости. Этот актер будет меня играть! Он осилит!

  Актер вахтанговской школы, Михаил Ульянов отличался от абсолютного большинства актеров на роли социальных героев еще и вкусом к острой характерности.

  Кинематограф 70-х – 80-х оценил эту характерность по достоинству. Ульянову об эту пору предлагаются роли, рассчитанные на актерскую эксцентрику. Генерал Чарнота из булгаковского «Бега» – блистательный бенефис Ульянова – открывает новую страницу кинобиографии мастера. Это фонтан эксцентрики, в иных эпизодах просто доведенный до уровня «сольных концертных номеров». Что называется, старая гвардия «показала класс». Дуэт с Евгением Евстигнеевым в знаменитой сцене игры в карты стал не просто профессиональной классикой, а легендой профессии. Герои Ульянова, наконец, получили возможность, какой не было у их предшественников, и всласть стали ею пользоваться.

  Собственно привычный актерский почерк Ульянова в эти годы резко меняется. Егор Булычов, Ким Есенин из панфиловской «Темы», старый Трубач из «Последнего побега», даже отец Уленшпигеля Клаас из средневековой Фландрии, и – особливо – герой ленты Михалкова «Без свидетелей» – с удовольствием начали паясничать.

  Маргиналы, оригиналы, «официалы», писатели, купцы и партократы словно разом заплясали в лицедейском экстазе. Нет, безусловно, общая реалистическая форма большинства этих ролей не нарушалась, но в них была внесена – одной из существенных красок характера – склонность к фиглярству, к театральному жесту, к балаганному ёрническому выплеску, которые, подобно знаменитым габеновским «сценам гнева», с той самой поры становятся как бы личной визитной карточкой Ульянова, его персональным «логотипом» на экране.

   

  Вновь и вновь Ульянов кочует из одной военной картины в другую в шинели и кителе маршала Георгия Жукова, в роли которого всегда достоверен и убедителен. Ульянов Жукова в 20 фильмах, играя эту роль в целом практически без перерывов 22 года, и создав некий канонический образ.

  Надо заметить, что сыгранный им образ маршала Победы был ему чрезвычайно дорог. И отнюдь не потому, что до определенного времени эта роль была за ним, что называется «закреплена навечно» в приказном порядке (а это так и было). Он и сам – при всей своей актерской и общественной занятости – этой ролью дорожил, и когда однажды роль эта была при его жизни предложена другому актеру (а Ульянов сам в ту пору был весьма уже немолод и нездоров), предпринял все усилия для того, чтобы сыграть ее самому.

  Перестройка, болезненно отозвавшаяся в судьбах большинства официозных деятелей культуры (Ульянов к тому времени был депутатом Верховного совета, председателем ВТО, Героем социалистического труда, народным артистом СССР, Лауреатом Ленинской и двух Государственных премий, лауреатом «Золотого льва Св. Марка» МКФ в Венеции за фильм «Частная жизнь»), по Ульянову тоже отчасти ударила.

  В кинематограф Ульянова вернул Дмитрий Астрахан, снявший его в роли безногого старого альпиниста («Все будет хорошо»), а затем в телесериале «Зал ожидания» в роли мэра. Следом за этим Ульянов снимается в фильме «Сочинение ко Дню Победы» в довольно эксцентричном бенефисном трио с В. Тихоновым и О. Ефремовым.

  Кино 90-х воспользовалось личным имиджем актера, поскольку «запаса прочности» Ульянова хватило и на то, чтоб в результате этих манипуляций никак не пострадали его профессиональный престиж, а мастерство и свойственная его дару эксцентричность позволили ему без ущерба для себя вполне органично вписаться в произведения, про которые он мог бы от себя сказать слова из эйзенштейновского фильма: «Коротка кольчужка!»

  Но следом подоспела работа в фильме Станислава Говорухина «Ворошиловский стрелок» – роль мощная, бенефисная, подстать личностному и творческому масштабу Ульянова. Роль, которая надолго затмила великое множество молодых героев, современных этой работе актера-классика...

   

  Он очень много успел сделать в жизни. Но, мне кажется, что талант его был таков, что мог бы и еще столько же успеть.

  Его внутренняя сила, та самая харизма, была такова, что когда-то давно он, молодой, пьющий актер-неудачник, на котором в начале карьеры чуть было крест не поставили, сумел отбить красавицу-жену, Аллу Парфаньяк (журналистку из «Небесного тихохода», помните?) у – невозможно поверить – самого Николая Крючкова, находившегося в зените славы. Вот так: полюбил – и увёл.

  В последний год его жизни я его видела дважды. Один раз, когда он приехал в Питер на фестиваль, получать приз «Живая Легенда». Он уже был болен. Городское начальство, прознав, что приехал Ульянов, само решило ему этот приз вручить. Речь начальства получилась на славу: «коротенько, минут на сорок». Мы уж как только ни намекали, что, мол, Михал Санычу стоять тяжело. Но разве с властями договоришься?

  Ульянов отстоял на сцене всю эту речь. Когда стали подкашиваться ноги, ухватился за микрофонную стойку, так и устоял. Отказался от протянутых навстречу рук, и сам спустился со сцены. Смотреть, каких мучений ему стоили эти три ступеньки, не было никаких сил…

  А в последний раз – когда он пришел на похороны Неи Зоркой.

  Шёл дождь. На Новодевичьем кладбище как-то всё суетливо происходило, кажется, могилу докапывали, гроб поставили на треногу на открытом пространстве, на душе у всех было тяжело и мрачно, никому ничего говорить не хотелось.

  Ульянов, больной, уже почти не могущий ходить, всю эту суету стоически терпевший, заговорил.

  Вот когда он заговорил – я, которая совсем не плакала, немедленно заревела. И не я одна.

  Потому что у Ульянова нередко особого смысла не имело, ЧТО он говорит (и герои его часто несли жуткую ахинею).

  Но всегда имело значение КАК.

  И в тот раз – тоже.

   

  Ирина Павлова