Самое свежее

Конец Публициста Раскрыт взрыв вулкана Кракатау. Политические анекдоты Как загибается Европа Эль Мюрид. Замеры благосостояния в России После теракта. Неудобные вопросы. Александр Росляков. Все для победы этой диктатуры, остальное – тьфу!

Крик души

  •  

    Новый день. Как только белеет окно, я чувствую прилив сил, покалывает в пальцах, хочется работать. Иногда физически, но в основном умственно-творчески. Умывшись прохладной водой, я словно заряжен, как батарея, мощная и огромная, но только мыслями и образами. Ещё не взялся за перо, но уже представляешь, как станет выглядеть это произведение, будь оно художественное или публицистическое. Садишься за компьютер, за свою «печатную машинку» и творишь быстро-быстро – руки не успевают за мыслями, пальцы щёлкают по клавиатуре. Бегут буквы, слова, предложения. Написал. Несёшь к мэтрам, признанным писателям или поэтам. Говорят, мол, слабовато, с язычком проблемы, «блох» многовато, предложения «кривые».

    – Ты что не русский? – спрашивают как бы невзначай.

    Сердишься, исправляешь в каком-то остервенении. День за днём трудишься, чтобы соблюсти наставления. Не выходишь на улицу, не общаешься ни с девушкой, ни с друзьями. Зачем они? Ведь ты не заслужил. Корпишь, закипаешь, плохо спишь. Занимаешься одним, например спортом или поглощён работой, тем, что действительно приносит хлеб, но мыслями снова возвращаешься к сюжету, предложениям, художественным средствам. Кажется, спятишь, постоянно думая об этом. И наконец-то чувствуешь: получается. Хотя не уверен, надо показать светилам, они рассудят вернее. Сделал, довёл, «докипятил», ждёшь дня, когда придёшь и представишь на их суд собственное литературное детище.

    – Понимаешь, поверхностно как-то. Хотя, сюжет – довольно ничего и средства использовал вполне подходящие, но не то. Пойми… Подумай… – отвечают, щурясь, неохотно, как будто с большим трудом.

    Ты обижаешься, закипаешь, становясь не в себе, бормочешь невесть что. Даже кричишь на него или на неё, объясняешь, сколько ушло времени на это, сколько думал и работал. Им всё равно. Кивая, ответят, мол, понимают, сами когда-то волновались, посоветуют пока не писать. Больше читать.

    Ты не можешь не писать, заражён, словно болезнью, неизлечимой, обострённой как никогда. Внутри горит, в груди как будто замурован раскалённый уголёк и вынуть его невозможно. Не можешь спать, бывает, не можешь есть, потому что еда кажется безвкусной и порой противной. Больше всего ты хочешь увидеть себя напечатанным в каком-нибудь авторитетном литературном журнале. Да прямо так – «чёрным по белому»!

    Со временем удаётся благодаря стараниям и помощи, наверное, свыше. Публикуют. Но только в местном издании с тиражом не более ста экземпляров. Приносишь, хвалишься, надеешься на похвалу. Они, конечно, хвалят, но как-то неискренне, натянуто улыбаясь, добавляют:

    – Выше надо метить, выше! Не пиши ты, всё равно не сможешь написать, как наш… у него знаешь, сколько книг и публикаций? Все его знают!

    Ты одновременно радуешься публикации и сердишься на человека, который пишет больше тебя и на того, кто ставит его в пример. Ты хочешь немедленно оказаться ещё в каком-нибудь издание «пошире». Тебе мало местечковой публикации.

    Снова закрываешься дома на долгое время, выдаёшь большую вещь и веришь, что оценят и посоветуют. А они вместо того, чтобы обрадоваться и просто похвалить, говорят, мол, времени нет, мы специализируемся на коротких вещах, а у тебя – много.

    – Сначала надо научиться короткие вещи писать, а потом на большие заглядывать!

    Тебя бросает в жар, злишься. Но выше головы не прыгнешь. И возвращаешься домой медленно и неохотно.

    Что приносит новый день писателю? Суматоху, тревожные мысли, которые мечутся в поисках сюжета или отраду, если пришло извещение на почтовый ящик или положительный ответ – на электронную почту? Что приносит новый день редактору? Кучу рукописей, иногда «сырых», не качественных произведений, апатию или наоборот – дикое желание работать, являть свету новые имена? Ведь написать одно, а редактировать – другое. Знакомый поэт, приходя в родное литературное объединение, читает стихи снова и снова. Слушают его мало, давно уже не воспринимают. Перебивают, разговаривают в голос, похохатывая иногда. По-другому этот парень не может. Вопреки желанию он всё равно идёт, просит несколько минут и читает. И неважно: услышаны ли его стихи так или иначе, главное он их прочитал. Другой – так же поэт, но и главный редактор литературного журнала, лет ему больше на несколько десятков. Он читает всю выходящую в родном городе литературу, чтобы критиковать, чиркать прямо в книге, искать авторскую глухоту, плеваться, браниться, иногда запускать её из окна, показывать, насколько стали безграмотными вокруг редактора и писатели. Нередко можно прочитать его короткие рецензии:

    – «Если говорить честно, то журнал … находится в агонии – одной из стадий умирания, когда вдруг что-то начинает шевелиться… Но это шевеление неконструктивно и непроизводительно. Это не является литературным изданием хотя бы потому, что стороннему читателю невозможно где-то его приобрести, а электронной версии у него нет. Следовательно, хвалиться им незачем. Создавать журнал лишь для одной писательской организации? В цвете, с цветными иллюстрациями? Что-то есть в этом от самолюбования, самовосхваления, хотя, замечу, можно ли гордиться собственной агонией?..»

    Порой устаёшь. Хочется не испытывать напряжение. И приходишь на обыкновенный кружок самодеятельных авторов. Обычный, где никто не претендует на гениальность, и нет амбиций. Кружок литераторов не состоит ни при каком творческом союзе писателей, ребята в нём простые, хотят пообщаться и при этом попеть, почитать стихи, устроить чаепитие, рассказать друг другу новости. Слушаешь и с непривычки ждёшь колких замечаний, надменных взглядов. Их нет, и ты расслабляешься, отдыхаешь. Но и в таком коллективе становится быстро скучно. Скучаешь по прежнему напряжению, по давним ощущениям, по тайной вражде, по невидимому соревнованию.

    Пробиваться на более значимую аудиторию нелегко. Нередко приходится вести войну самыми разными способами. Отказываться от старых приятелей, которые перестали писать. Перестал творить – значит, погиб, более не нужен литературе. Тем более если состоишь в редколлегии литературного издания и обязан поставлять талантливых авторов и сам не плошать. Недаром в «центре» «Нашего Современника» – Станислав Куняев, в правлении «Сибирских огней» – Владимир Берязев, а в Союзе Писателей XXI век – Евгений Степанов. Примеров можно приводить великое множество. В издании журналов как на рынке – своя конкуренция. Твои оппоненты не дремлют, они всегда в поисках так же хорошего автора, критика, который будет писать статьи по заказу (ведь сильный критик в наше время – находка, критики способны повергать авторов, затем их издателей в ужас). Твои оппоненты-издатели постоянно в поисках «пищи», постоянно в движении, как акула, которая не может не двигаться, потому что если останавливается то начинает задыхаться (особенность строения жабр морского хищника). Атмосфера подкопов, интриг всегда сопровождает бытие в коллективе, наводнённом такими же хищниками, как ты. Литературный фронт… это понятие не устареет. Пусть на вручении премии, затем на презентации, мило улыбаясь, говорят:

    – В литературе нет врагов, нет конкурентов.

    Премию ведь дают только избранным и напечатали в данном издании тоже лишь избранных, остальные не вошли в диапазон, значит, не прошли отбор. Значит, не удались как авторы. Пусть попытают судьбу в ином издании. Ниже уровнем или выше. Так с годами постигаешь соревновательный дух в литературе. Как в любом единоборстве здесь могут быть правила, а может их и не быть. В бою… нет, пожалуй, бой, – слишком пафосно, в обыкновенной уличной драке – ты свободен, выбираешь тактику и приёмы сам. Так же собираясь писать, выбираешь форму и содержание, ни на кого не ровняясь, лишь с поправкой на противника. Читая элитный литературный журнал, ты обдумываешь своё новое произведение. Оно должно быть настолько сильным, чтобы могло превзойти по мастерству уже опубликованных авторов, настолько интересным, что никто и не будет вспоминать их.

    Господь Бог или демон, булгаковский ли Воланд, Люцифер Данте Алигьери, но заставляет настоящего автора писать. Заставляет гнаться за количеством публикаций, издавать книги нередко в ущерб своему бюджету, прорываться к премии, к почёту, выступать дерзко, оставлять за собой осадок страха, зависти и, наконец, ненависти.

    Муза не приходит – она в последнее время редко навещает. Приходит в основном к поэтам, смазливым, с красивым лицом. По крайней мере, я так думаю, поэтому не надеюсь на неё. Зажигаюсь сам в необходимое время. Как Бернард Шоу, который писал, что садясь за стол, не вынашивает в голове не единой строчки. Они приходят сами, стоит лишь представить образ.

    День за днём проживаешь в ожидании, находишься то в смятение из-за отсутствия сюжета, то в прекрасной эйфории, когда начинаешь творить и чувствуешь вдохновение, а потом, уже после выполненного плана, оставшуюся часть дня лелеешь мысль, что на сегодня долг исполнен.

    Завтра… И снова в поисках… не стразу поймёшь – кто для кого – литература для тебя, или ты – для литературы? Великие утверждали, что нужно любить не себя в искусстве, а искусство в себе. Молодость более нетерпелива. Всё очень просто – нам не жить друг без друга! Очередной день настанет, как новый день пути в литературу.

    Проходят годы и люди должны меняться?


0