Колыбель социализма, продолжение 2...

• Опубликовал Геннадий Ибраев 7 января 2017 г. - #народ  #россия  #сша  #социализм  #анархизм  - 2 426 просмотров

  Революция 1905 года обнажила всю скверну власти и общества. О чем великолепно высказал в своем интервью в 1906 году газете «Новая Жизнь»  Максим Горький:
  
  "Наступили дни возмездия, господа, дни расплаты за наше преступное невнимание к жизни народа. Все, что вы чувствуете, все, что вас мучит, - вы заслужили. И я могу только одно сказать вам, одного пожелать, - чтобы еще глубже, еще с большей силой вы впитали, поняли, пережили весь ужас этой жизни, созданной вами.
  
  Вы хотите знать, что случалось с народом? У него лопнуло терпение. Он долго молчал, долго неподвижно подчинялся насилию, он держал всю нашу жизнь на своей спине раба, и вот - больше не может! Он сбросил еще далеко не всю тяжесть, насильно возложенную на него, - вы рано испугались!
  
  И почему бы, - дайте говорить откровенно, - почему не быть ему зверем? Что сделали вы для того, чтобы он не был таким? Вы чему-нибудь разумному научили его, что-нибудь доброе посеяли в душе его? Вы всю жизнь только брали его труд, его последний кусок хлеба, брали легко и просто не понимая, что вы берете, вы жили, не спрашивая себя - чем, чьею силой вы живы. Вы дразнили голодного и нищего богатством ваших нарядов, когда жили на даче, около мужиков, вы смотрели на них, как на людей низшей расы. Они все это понимали. 
  
  Они довольно чуткие люди и не очень уже злые, но вот вы paзозлили их, наконец.
  
  Это ведь очень просто: пируя на глазах нищих, нельзя ожидать от них благодарности: ваше пение, ваша музыка не могли облагородить голодного, ваше снисходительно - брезгливое отношение к мужику не могло воспитать его в уважения к вам. Что вы сделали для него? Вы ожесточали его. Вы хотели, чтоб он был умнее? Вы не подумали об этом. Мужик был для нас - рабочее животное, иногда вы забавлялись им, как дикарем, вы никогда не смотрели на него как на человека, что же удивительно, что он зверь для вас?
  
  Вы знали, вы не могли не видеть как живет мужик. Человек, которого бьют, рано или поздно даст сдачи, человек, которого не жалеют - не может жалеть, - это ясно. Хуже, это справедливо. Поймите меня - ужас не в том, что бьют, а в том, что не могут не бить, не в том ужас, что не жалеют, а в том, что не могут жалеть.
  
  Как можете искать вы жалости в сердце, где вами посеяна месть?
  
  В Kиеве добрый pyccкий народ выкинул из окон Бродского вместе с мебелью гувернантку и бережно сохранил канарейку в клетке. Подумайте над этим - маленькая желтая птица вызвала что-то в роде сострадания к себе, а человек был выкинут из окна. Сострадание, видимо, есть, но человек, должно-быть, не заслужил его. Вот где ужас и трагедия. Уверены ли все в своем праве требовать, чтобы с вами обращались, как с человеком, если вы сами всю жизнь относились к человеку без жалости, без сострадания, не признавая в нем равного себе.
  
  Не требуйте от людей того, что вы им не давали. Вы не имеете права на сострадание, ибо вам оно не ведомо. Народ мучили и мучат все, кто имел и имеет один золотник власти над ним. Теперь, когда наше бездарное правительство довело страну до анархии, все ее темные силы почувствовали призрачность той власти, которая давила их века, и вот они поднялась, встали и  мстят всем за все, что вытерпели в долгую ночь бесправия.
  
  Но есть в стране другая, светлая сила озаренная великой мыслью, охваченная яркой мечтой о царстве справедливости, свободы, красоты... 
  
  А, впрочем, тому, кто родился слепым, я не могу передать на словах красоту и величие моря...

  
  

  
  

  Приложение:    Розга и исключительные полномочия

  
  

  Мало известна история применений телесных наказаний на Руси и значение этой меры для психического и физического здоровья людей.
  
  В древней Руси, так называемой «языческой», телесные наказания особой популярностью не пользовались. И, по всей видимости, даже не существовали.
  
  Обычною мерой взыскания в то отдаленное время был денежный штраф (вира), хотя можно и там найти слабое указание на телесное наказание, называвшееся в источниках «потоком» и выражавшееся в заточении, изгнании и, может быть, в предании смерти.
  
  Все это, как нельзя, великолепно характеризует мягкий характер мирных славянских племен – «язычников».
  
  Первыми  насадителями телесного наказания у нас на Руси являются представители византийского духовенства, пришедшие в чужую землю с давно уже установившимися взглядами и убеждениями, выросшие в атмосфере византийского монархизма и с молоком матери всосавшие дух византийского права.
  
  Явившись на Руси в роли опекунов вновь перекрещенной страны, греческое духовенство старалось руководить внутренней политикой гостеприимного государства, внушало князьям мысль о необходимости усиления верховной власти, на подобие пышно расцветшего цезаризма.
  
  Первым признаком усиления всякой правящей власти является усиление уголовной власти, и греческое духовенство неумолимо твердило князю: - «ты еси поставлен на казнь злым», и вот результатом этой проповеди стало то, что «у колоколицы бьют кнутом»... 
  
  С этого времени телесные наказания на Руси стали возрастать в довольно быстром  «crescendo».
  
  Светская власть «не ослушалась» духовных отцов и, в законодательных актах оформляет сей «передовой» западный ритуал. Так что «Уложение царя Алексея Михайловича» в 1649 году назначает телесное наказание уже за 140 случаев преступлений и подразделяется уже на несколько видов.
  
   Телесные наказания одновременно проникают и в духовную среду: так например, коломенский архиепископ Иосиф практиковал среди своих подчиненных «шелепы» плети, попов своих раздевал наголо и приказывал хлестать нещадно плетью, а сам приговаривал: «бей гораздо, мертвые – наши»! 
  
  В скором же времени розга проникла и в школу, где насадителями ее преимущественно являлись лица духовного звания. Так, например, Симеон Полоцкий написал гимн в честь розги, а поп Сильвестр дал целый воспитательный кодекс, где проповедывал: «не ослабляй бия младенца, но сокруши ему ребра в юности».
  
  Любопытно еще привести отрывок из одного письма св. Димитрия Ростовского, характеризующего взгляды передовых людей того времени на школьную педагогику. 
  Святитель пишет: «дети, дети слышу о вас худо... Поставляю вам сеньора А. Юрьева, чтобы муштровал вас, як цыганских лошадей... кто будет против... пожалован будет плетью»...
  
  Таким образом розга постепенно, но прочно, водворилась в московском государстве и, как справедливо выражается А. Г. Тимофеев, «мудрено было прожить в этом государстве, не испытав в какой-либо форме телесного наказания», а этих форм было великое множество.
  
  При воцарение на царство Петр I произвел ревизию «душ» и, расписал крестьян зa тем или другим помещиком: имения тогда стали оцениваться количеством «ревизских душ».
  
  Помещик отвечал за то, чтобы приписанные к нему крестьяне не разбежались и платили исправно подушную подать. За это они отдавались в полное распоряжение помещика. Он их судил и наказывал, вплоть до ссылки в каторжную работу. 
  
  А жаловаться на него крестьяне смели под страхом жесточайшего телесного наказания; за подачу челобитной государю на помещика как «сочинитель» челобитной (тут надо припомнить, что крестьяне того времени были почти поголовно безграмотны, стало быть написать прошение не могли), так и подавшие ее крестьяне подлежали наказанию кнутом.
  
  Петр Великий принес с Запада не только технологию кораблестроения, но и шпицрутены, и кошки, и линьки. 
  
  Для военных, новонареченный Император придумал: 
  1) ношение оружия: на солдата нагружали десятка два ружей и заставляли его стоять неподвижно по несколько часов: 
  
  2) заковывали в железо руки и ноги: 3) сажали на хлеб и воду: 4) сажали на деревянного коня: 
  
  5) заставляли прогуливаться по деревянным кольям; 6) били без счета, по усмотрению командира, батожьями.
  
  Помещик широко пользовался предоставленным ему правом наказания, чтобы бить крестьянина, и бил жестоко. За малейшую провинность палки, плети и розги сыпались на крестьянскую спину сотнями и тысячами. 
  
  Исконными русскими наказаниями были палки (батоги) и плетки, а розги пришли к нам с просвещенного Запада, от немецких помещиков прибалтийских губерний, те находили, что розги - наказание столь же мучительное, но будто бы менее вредное для здоровья, чем палки. 
  
  Русские помещики сначала злоупотребляли этой «мягкой» формой наказания и назначали сечь розгами тысячами и десятками тысяч. Только постепенно они убедились, что розгами можно даже вернее засечь человека, чем палками. 
  
  За этот опыт, вероятно, поплатилась жизнью не одна тысяча крестьян, но ничем не поплатился ни один помещик. Ибо хотя и не было закона, разрешавшего помещику убивать крепостных, на деле судили только за убийство только в Прямом смысле этого слова.
  
  Бить крестьян считалось таким же обычным делом, как хлестать кнутом лошадь, чтобы скорее ехала. Об этом безо всякого стыда рассказывают интеллигентные помещики XVIII в., как  например автор известных в то время, «Записок» и образованный сельский хозяин Болотов.
  
  Который описывает, как сек крестьянина пять раз подряд, чтобы тот назвал своего сообщника в воровстве. Крестьянин упорно молчал или называл людей, не причастных к делу; тех тоже секли, но разумеется ничего не могли от них добиться. 
  
  Наконец, опасаясь засечь вора досмерти, Болотов «велел окрутить ему руки и ноги, и, бросив в натопленную жарко баню, накормить его насильно поболее самою соленою рыбою и, приставив строгий к нему караул, не велел ему, давать ничего пить и морить его до тех пор жаждою, покуда он не скажет истины, и сие только в состоянии было его пронять. Он не мог никак перенесть нестерпимой жажды и объявлял нам наконец истинного вора, бывшего с ним в сотовариществе». 
  
  Один раз истязаниями Болотов довел одного своего крепостного до самоубийства, а другого до покушения на убийство самого Болотова. 
  
  Но совесть этого просвещенного человека, написавшего книжку «Путеводитель к истинному человеческому счастью», и тут осталась совершенно спокойна, а «сущими злодеями, бунтовщиками и извергами» оказались у него замученные им люди.
  
  А если домашних средств помещика: розг, «кормления селедкой» и т. д. не хватало, и крепостной, не боясь всего этого, шел до покушения на помещика или чего-нибудь в этом роде, - на сцепу выступал общегосударственный суд с теми же мучительствами, но несравненно крупнее. 
  
  Суд этот был опять-таки помещичьим: и результатом этого произвола была уже «официальное» битье кнутом палачем.
  
   Не следует думать, что это было невинное орудие, которое употребляли крестьяне и извозчики, чтобы подогнать лошадь. Кнут «заплечного мастера» (палача), был тяжелейшей ременной плетью, конец которой был обмотан железной проволокой и облит клеем, так что представлял собою нечто вроде гири с острыми углами. 
  
  Эта остроугольная шишка рвала не только кожу, но и мускулы до костей, а тяжесть кнута была такова, что опытный «мастер» мог с одного удара перешибить спинной хребет. 
  
  Это он проделывал, конечно, не на пытке (там это было нерасчетливо), а во время наказания: ибо кнут служил средством не только добывания истины, но и расправы с осужденными. 
  
  Все знали, что если это число больше двух-трех десятков - это верная смерть, а назначали и 120 ударов, да притом опытный палач мог, как мы знаем, убить и с одного удара, ежели начальство прикажет. 
  
  А ежели начальство не желало смерти осужденного, да тот еще был вдобавок человек богатый, мог дать взятку палачу, так он и после большого числа ударов оставался жив и даже почти здоров. Очень гибкое было наказание и потому вдвойне удобное.
  
  Для дворян, впрочем, Екатерина совсем отменила кнут, он остался только для «подлых» людей. Ее сын Павел восстановил кнут и для дворян, да, кстати, придумал и замену кнуту, введя для военных прохождение сквозь строй. 
  
  Осужденного вели между двумя рядами солдат, вооруженных палками; каждый должен был нанести удар, и начальство смотрело, чтобы били, как следует. 
  
  Прогоняли через батальон, т. е. тысячу человек, и через полк, т. е. 4 тыс. человек, последнего, как и 100 ударов кнутом, никто не выдерживал; это опять была замаскированная, лицемерная форма смертной казни.
  
  В темном царстве крепостной России прозвучал голос только одного А. Н. Радищева который писал: 
  
  «Поток, загражденный в стремлении своем, тем сильнее становится, чем тверже находит противостояние. Прорвав оплот единожды, ничто уже в разлитии его противиться не возможет.
  Таковы суть братьи наши, в узах содержимые. Ждут случая и часа. Колокол ударяет! Мы узрим окрест нас меч и отраву! Смерть и пожигание нам будут посул за нашу суровость и бесчеловечие! И чем медлительнее мы были в разрешении их, тем стремительнее они будут во мщении своем!»