Самое свежее

После теракта. Неудобные вопросы. Александр Росляков. Все для победы этой диктатуры, остальное – тьфу! Вадим Жук. Пронеси, Всевышний! Алексей Рощин. А где пятый? Ева Меркачева. На адвокатов террористов из Крокус Сити посыпались угрозы Эль Мюрид. Мурло террориста

Переделкино, Пастернак, Афиногенов, Неловкое положение

  • _Q0A5234_новый размер

    В неловкое положение попал первый раз за много лет

    Прогуливаясь вечерним подмосковным солнцем по своему любимому писательскому Переделкино, решил было протоптаться до дома Пастернака и посмотреть за ходом варварского строительства огромного коттеджного поселка для депутатов и прочих светских паразитов, полного нелегальных мигрантов, обворовывающих местных жителей, что напротив дачи поэта. Дом Пастернака был уже закрыт, я не успел зайти в гости и решил прогуляться дальше - до ключа, речки Алешинка и горнолыжных бугельных подъемников.

    И тут произошло странное стечение обстоятельств...



    Проходя соседский участок Бориса Пастернака под номером 32, я увидел облупившийся от краски ветхий покосившийся забор и раскрытую настежь калитку. Зайдя внутрь участка, моему взору предстала огромная разваливающаяся двухэтажная халупа с красивым застекленным некогда величественным эркерным балконом и огромным центральным входом под ним. Дом всем своим древним видом напоминал местные писательские полузаброшннные деревянные домишки, которых много в округе от Переделкино до самого Алабино. Со всех сторон дом был окружен неухоженным запущенным садом с прогнившими на земле ветками и поваленными деревьями, в огромных зарослях каких-то непонятных кустарников и высокой травы.

    Не знаю почему, но меня привлекла эта необычная ссутуленная деревянная избушка с глупым стеклянным эркером, с заброшенным садом, с покосившемся забором. Была во всем этом какая-то очень удивительная и в тоже время достаточно высокая интеллигентная эстетика, и даже свой необычайный шарм. Мне представилось, как некогда тут, на этой самой веранде пили чай с яблоками и баранками, а вечером, укутавшись в теплый плед, читали шепотом запрещенные стихи опальных врагов советского государства, вычеркнутых и перемолотых беспощадной историей навсегда, проклятых, и очень счастливых писателей и поэтов.

    Я достал фотокамеру и стал фотографировать этот сад, забор, этот странный странный дом. Я много раз прогуливался мимо дома Пастернака, но никогда не обращал внимания на этот странный заросший деревьями и высокой травой соседский дом. Мне показался он очень близким и даже родным, теплый милый дом, полный некогда света, тишины и творчества.

    _Q0A5223_новый размер

    _Q0A5258_новый размер

    _Q0A5242_новый размер


    Вдруг, свет в одном из раскрытых окон первого этажа включился и в окне возникла фигура старой бабки с собранными на голове пучком седыми волосами.

    - Вы что тут делаете? Как вы сюда попали?
    - Было открыто, - замешкался от неловкости я, - и я зашел.

    Открылась парадная дверь дома и в халате показалась вторая женщина, несколько помоложе первой.

    - Уходите немедленно!
    - Извините, я не знал, что тут кто-то живет и зашел, - оправдывался я и попятился к выходу.
    - Вот если бы мы к вам пришли и стали расхаживать по вашему участку - вам бы понравилось это? - не унималась женщина помоложе.
    - Вот как зашли - так же и уходите, - подхватила бабка из окна.

    Давно я не попадал в такую крайне неловкую ситуацию. Давно я так не краснел.

    Представьте картину. В руках у меня огромный фотоаппарат. Я одет в спортивные шорты, в бразильскую майку с фавелы, и пляжные шлепки, по деревенскому так сказать, по-переделкински неряшливо... На меня кричат две старые интеллигентные женщины и их можно понять, и они правы.


    Позор. Мне было стыдно и очень неловко. Я ничего не говорил, а просто шел прочь с чужого участка. Мне было очень, очень стыдно. Не знаю, закрыл ли я калитку за собой или нет, но крик еще долго слышался за покрасившимся забором среди зарослей и сухостоя из двухэтажной ссутуленной избушки.


    Придя к себе домой, я тут же принялся искать на карте Переделкино этот необычный участок. Под номером этого участка до 1946 года в соседях у Пастернака числился некто драматург А. Афиногенов. Как удалось выяснить, в начале 1930-х годов Африногенов был одним из руководителей РАППа - Российская ассоциация пролетарских писателей и участок получил согласно распорядка.

    Александр Афиногенов был типичным для тех лет писательским активистом из Союза писателей СССР. В 1924 году в возрасте 20 лет он написал первую пьесу. В 1927 - 1929 годах работал завлитом 1-го Московского рабочего театра Пролеткульта. В начале 1930-х годов Афиногенов стал одним из руководителей РАПП. В 1934 году Афиногенов был избран в президиум правления Союза писателей СССР и назначен редактором журнала «Театр и драматургия».

    С конца 1936 года Афиногенов становится объектом резкой политической критики и клеветы, его пьесы запрещаются, в 1937 году его исключают из ВКП(б) и Союза писателей. 16 мая 1937 года Афиногенов записывает в дневник никогда не произнесенную им защитительную речь: "Взяли мирного человека, драматурга, ни о чем другом не помышлявшего, кроме желания написать еще несколько десятков хороших пьес на пользу стране и партии, — и сделали из этого человека помойку, посмешище, позор и поношение общества.

    Однако он не был репрессирован, жил в Переделкине. Когда многие избегали опального Афиногенова, с ним подружился его сосед по даче - Борис Пастернак. В этот период Афиногенов начал писать роман «Три года». В 1938 году его восстановили в партии.

    Во время войны Афиногенов возглавил Литературный отдел Совинформбюро. Предполагалось, что он вместе с женой - американкой поедет в США агитировать за открытие второго фронта. Он погиб в здании ЦК ВКП(б) в 1941 году во время бомбежки от случайного осколка накануне этой командировки. Его вдова, Дженни Мерлинг - Jenny Marling (Schwartz, отправилась в США одна, она погибла во время пожара на пароходе при возвращении в СССР в 1948 году.

    Пьесу Афиногенова "Машенька», написанную в 1940 году - очень любил Борис Пастернак.

    Вот такая странная история.


    Кто сейчас живет в соседском доме Пастернака, в огромном покосившемся доме Афиногенова - сложно сказать. Сложно сказать, кто были эти две пожилые барышни, прогнавшие меня с этого запущенного участка.

    А может быть, все это не случайно - и этот дом, и Пастернак, и Афиногенов? Может быть, не зайдя случайно на соседский участок Пастернака - я не написал бы вам все это и вы бы никогда не вспомнили драматурга Афиногенова, и не прочли бы его Машеньку?



    Максим Новиковский
    Canon

1