Публицист.ru - За оградкой Украины: свое удовольствие, отечество и отчество

Опубликовал Олег Кизим 6 апреля 2015 г. - #Украина #распад #боль - 4 085 просмотров

На Публицисте уже публиковались короткие рассказы и биография Павла Бела – одаренного русскоязычного писателя из Украины. Вот еще две его миниатюры, где за простыми словами выступает не совсем простая суть – и боль того, кто хочет докопаться до первопричины нынешних русско-украинских невзгод.

В свое удовольствие

Он уехал из Донецка в Киев, когда несколько грузовиков привезли в город первых вооруженных чеченцев.

У него было свое дело – СТО, мойка, две шиномонтажки, десяток легковых такси, точка на Куйбышевском авторынке. Денег выходило не много, но достаточно. Он два раза в неделю возил жену с дочкой в бассейн, после которого все трое традиционно заезжали в «Три толстяка» на греческий салат и фирменные гренки. По выходным сбивал кегли в боулинге «Вирус». Любил гулять с дочкой по бульвару Пушкина. Дважды в год из Донецкого аэропорта летал отдыхать в Египет или в Турцию, уважал «олинклюзив» и любил вкусно поесть. Для себя самого предпочитал ресторан «Свинья» – и поболеть на стадионе за «Шахтера». «Свинья» нравилась ему атмосферой разгильдяйства, официантками с монументальными бюстами в провокационных декольте и корсетах и дисконтной карточкой с маленькой серебряной свинкой и порядковым номером на боку. Стадион захватывал единением толпы, духом победы, силой и мощью, а еще бесплатной порой раздачей дождевиков или кепок с символикой «Шахтера».

Он был за Донбасс без Украины. Во-первых, ведь если перестать кормить Украину, это же сколько денег останется в области – и как на них тут можно будет все наладить! Во-вторых, сотрудничать с Россией выгоднее как минимум потому, что там больше денег и крупнее рынок сбыта. И вообще – что они, донецкие, видели хорошего от Украины? Только вечные наезды – мол тут все тупые. Ну, хорошо, пусть мы тупые, так живите тогда без нас, раз вы такие умные!

На митинг за присоединение к России он вышел по собственному желанию и кричал «Россия! Россия!» искренне и громко.

Когда в городе стали рваться первые снаряды, он еще не думал уезжать. Даже хотел записаться в ополчение. Но потом местные власти забрали все его такси, на нужды армии ДНР. На следующий день он загрузил семью в машину, собрал все ценное и уехал в Киев. Дескать вернуться всегда можно будет успеть, когда все наладится.

Первый червячок сомнения насчет принятого решения зашевелился в нем в Днепропетровской области. Дороги там оказались куда хуже донецких. Вместо гладкого асфальта – какая-то зеленая каменная крошка, кое-как залатанные дыры, а чаще не залатанные вовсе; асфальтовые колеи и волны.

За Днепропетровском стало еще хуже. Местами асфальта не было вовсе, как будто война, недавно начавшаяся в Донецке, здесь бушевала уже давно и основательно.

Он удивлялся, но еще не так сильно тревожился.

Раньше он из своего Донецка почти не отъезжал дальше Славянска и Мариуполя. В остальной Украине делать ему было нечего: там не имелось ни родственников, ни близких знакомых. В итоге Украина в его воображении складывалась из телевизионных новостей, Интернета и случайных разговоров на работе. Личный контакт со страной у него произошел теперь впервые.

Он ехал в Киев, справедливо посчитав, что там должны быть самые большие в Украине зарплаты и самые лучшие условия жизни.

…Я встретился с ним в Киеве через полгода после его переезда. Он был хмур и задумчив, но постепенно разговорился. Здесь он устроился в крупную фирму по торговле автозапчастями, но никакого счастья явно не нашел. Больше всего, больше всех политических событий его убивала стоимость аренды квартиры.

– Слушай, – сказал он, – а ведь мы раньше прекрасно жили!

И стал вспоминать, как в Донецке по утрам улицу Артема мыли водой с шампунем. Асфальт блестел, гладкий как зеркало, а гранитный бордюр тянулся по обеим сторонам ровно, как по ниточке. А Куйбышева? А Хмельницкого? Да на любой улице Донецка асфальт был как стекло.

– А здесь? Разве это дороги? Направления в степи – и те ровнее! Это еще в столице, а если выехать чуть дальше?

Он вспоминал донецкий пешеходный бульвар Пушкина, объявленный зоной некурения. И если бы там кто-то закурил, тут же подошел бы милиционер – и не просто бы подошел, а оштрафовал, и все это знали, и никто там не курил, и можно было с удовольствием гулять с ребенком.

– А здесь? – сокрушался он. – Здесь даже на остановках курят. Дети стоят, и рядом кто-то курит! И попробуй что-то скажи!

Он говорил про донецкие рестораны, спорткомплексы, торговые центры, детские площадки, освещение на улицах, футбольные поля, клумбы с цветами, новостройки, цены на продукты, парки, бульвары, зарплаты.

– А здесь? – ужасался он. – Разве это зарплата, когда на аренду квартиры уходит больше половины?

– Не знаю… – произнес он под конец, после затяжной паузы, угрюмо глядя в стекло кафе. – Не знаю, кто решил, что мы жили хуже всех при старой власти. Не знаю, зачем надо было делать лучше. Зачем лучше, когда и так все было хорошо? На фига? Жили бы в свое удовольствие и жили…

Во многом знании

В нашу ритуальную контору пришли заказать памятник сын и мать. Он крупный, круглолицый; она сухая и тонкая. Он много говорил, расспрашивал, уточнял, ходил вдоль выставки, заглядывал за памятники, трогал ногтем полировку гранита. Она же как села у конторки – так и сидела молча, ровная и напряженная как телеграфный столб, глядя перед собой близко посаженными черными глазами, напоминавшими стволы охотничьей двустволки.

Заказывали памятник его брату, её сыну.

На фото был тридцатилетний красавец, очень похожий на мать. Те же близко посаженные ружейные глаза, тот же сжатый в нитку рот, та же осанка.

Обсудили и выбрали размер и форму арки, прочие детали. Говорил и выбирал он, а мать всё продолжала свою скорбную молчанку, словно все те конструктивные подробности ее вовсе не интересовали.

После того, как во всем определились, брат усопшего продиктовал фамилию, имя и отчество, которые следовало выгравировать на памятнике под фото.

– …Сергей Николаевич.

– Петрович, – вдруг перебила сына мать, не меняя своей скорбной позы. От такой неожиданности мы с моим подручным даже слегка вздрогнули.

– Да нет, Николаевич, – поправил ее сын, как бы извиняясь перед нами своим тоном за нелепую материнскую ошибку.

– Петрович, – твердо повторила мать.

– Мам, ты чего? Я Николаевич – и он Николаевич…

– Петрович пишите, – еще тверже возразила она, не глядя на сына. – Петрович. Мне лучше знать, какое его отчество.

Павел Бел

	7

Денис Грачев6 апреля 2015 г.+3
Тут вся собака и зарыта: жить в свое удовольствие, что на Украине, что в России – и бежать от навалившихся проблем. Сама жизнь уже наказала таких беглецов на Украине, а в России – еще накажет.
Наталья Румарчук6 апреля 2015 г.+2
Мне кажется, что два эти сюжета как-то связаны между собой. Мать назвала истинное отчество своего сына, хоть и после его смерти. А беглец из первого сюжета – без отчества и без отечества. Он говорит, что раньше было лучше, но как только его раскулачили в пользу общего дела, тут же и дал деру, выразив собой какую-то немалую часть жителей Донбасса. А если бы они пожертвовали всем своим ради общей победы, уже давно бы победили.
Юрий Комаров6 апреля 2015 г.+2
Мне нравится, как пишет этот автор. Без лишней помпы и политического вранья. Пишет как есть – и все это очень узнаваемо и для российской действительности. Стравили идиотов двух ближайших стран – и они рады лезть вон из кожи, громя собратьев. А в душе – все одинаковые. Осталось понять это и закончить эту дикую вражду.

Метки

Архивы

Самое свежее

Самое интересное

За оградкой Украины: свое удовольствие, отечество и отчество

Комментарии