Меню-2018: что предлагают Путину партии «четвертого срока»?

• Опубликовал Олег Кизим 17 февраля 2017 г. - #Путин  #выборы  #платформы  #варианты  - 2 986 просмотров

  

  
  

  Осенью станет ясно, какая политическая группа определит основные черты идеологии Кремля на следующие шесть лет

   

  Главная проблема выборов в России – не в отсутствии конкуренции между идеологическими платформами, а в количестве избирателей, за голоса которых можно конкурировать. Строго говоря, такой избиратель в России один – это Владимир Путин. А сами «выборы» проходят прямо сейчас, у нас на глазах. Кампания началась в январе и уже вошла в активную фазу: Исаакий, «Матильда», закон о защите чести президента, отмена приватизации ВТБ и прочие громкие новости так или иначе связаны с борьбой нескольких партий за голос единственного полноправного избирателя страны.

  До лета эти партии будут наслаждаться относительной свободой действий – иначе показать товар лицом не получится. А к осени все должно стать на свои места: избиратель примет решение, программа одной из партий победит и превратится (разумеется, частично) в предвыборную программу кандидата в президенты.

  Опыт предыдущих кампаний 2007-го и 2011-го годов показывает, что ни одна из этих партий не сможет завладеть умом главного избирателя полностью: победу придется делить с конкурентами. Но хотя речь идет не о монополии на власть после выборов, на кону все же стоит право определить образ четвертого срока, его основную идею.

  Огрубляя, можно сказать, что в избирательной кампании сегодня участвуют три партии: «За царя», «Полицейская Россия» и «Метаумная Россия», то есть партия технократов. Все они являются партиями «четвертого срока»: президентом, по их мысли, может быть только Путин и никто другой. Никаких программ эти партии не публикуют, да и сами существуют не в виде солидных организаций с уставами и членством, а в виде коалиций, полувиртуальных клубов единомышленников. Но можно попробовать определить специфические черты этих идеологических платформ.

   

  «За царя» (и немножко за веру)

   

  Выступление спикера Думы Вячеслава Володина в Казани стало первым внятным манифестом русского цезаризма – учения, согласно которому Владимир Путин является чем-то вроде живого бога на земле. Он – гарант цивилизационного проекта, который принято называть «Русский мир». Ассоциации с популярной среди православных националистов трактовкой фигуры русского царя как политической фигуры, удерживающей мир от окончательного воцарения в нем зла, неслучайны и вполне обоснованны. Путин, согласно некоторым интуициям цезаристов, чуть ли не физически удерживает мир от наступления в нем царства тьмы, именно поэтому его честь и достоинство сакральны: на них в буквальном смысле держится все на свете.

  Это сильная и привлекательная программа, объединяющая упомянутого Володина, министра культуры Мединского, министра образования Васильеву и некоторых высокопоставленных сотрудников спецслужб. Важно, что в Кремле идею защиты достоинства президента не отмели с порога, а пообещали над ней подумать.

  Экономического содержания у этой программы нет, вернее, она совместима с почти любым экономическим содержанием, кроме ортодоксально либерального. Внешняя политика, согласно цезаристам, полностью растворяется во внутренней (именно так, а не наоборот), то есть следующие шесть лет Кремль должен прежде всего пестовать национальный консенсус вокруг традиционных ценностей и проекта «Русского мира». Зачищать западноориентированные университеты, развивать общество «Знание», поворачивать вспять школьную реформу.

  Роль РПЦ в этом проекте двойственная. Церковь – это ведь не только вера, хранилище двухтысячелетней культуры, но и бюрократическая организация. Именно в таком качестве она выступает в качестве союзника цезаристов. Когда деятели церкви говорят, что готовы вывести на улицы миллион человек, они блокируются с цезаристами.

  Но когда речь пойдет о праве определять облик образовательных программ или контуры того, как должна выглядеть «правильная» историческая память в России, этот союз может распасться. Однако история с Исаакиевским собором показывает, что в качестве бюрократической организации РПЦ готова поддержать цезаристов, а те готовы делать РПЦ очень большие авансы.

   

  Вся власть полиции!

   

  Понятие «полицейское государство» сегодня употребляется для характеристики режимов, которые борются с политическими противниками полицейскими средствами: слежкой, арестами, провокациями и так далее. Но у этого понятия есть и другой смысл: полиция как главный инструмент защиты общественного блага. Такой она была лет 200 назад. Полиция отвечала за цены на рынках, украшение улиц, призрение нищих и так далее.

  Партия «Полицейская Россия», которую можно с натяжками отождествить с такими фигурами, как Игорь Сечин и Андрей Костин, предлагает президенту синтезировать два этих смысла в один. Полиция выступает в качестве универсального средства от любого политического, экономического или социального недуга.

  Но речь идет не о передаче контроля над Россией в руки силовиков, а о превращении силовиков в единственный инструмент управления страной. Если цены на бензин растут, нужно отправить на НПЗ следователей. Если министр мешает стратегической сделке, нужно сделать так, чтобы он перестал быть министром. Если «кудрины и навальные» обвиняют государственную компанию в обвале национальной валюты, с ними надо «разобраться», то есть, опять же привлечь полицию.

  «Полицейская Россия» – партия прагматиков, ее идеологам трудно в одночасье поверить, что президент, с которым они знакомы как минимум два десятка лет – это цезарь. Также у них нет никакой трансцендентной идеи для России: Россия – это игрок, а не сосуд добра, она должна играть и выигрывать, а не показывать миру пример духовного процветания. Экономическая программа партии «Полицейская Россия» представляет собой микс из эмиссионизма, государственного регулирования и идеи контрактных отношений крупнейших госкомпаний и правительства. Это налоги, кормления (например, монополия на шельф) и льготы – предмет закулисного торга, а не публичной политической полемики.

  Внешняя политика также, кажется, погружена в парадигму полиции: войны нужны не сами по себе и не для величия, а как ставки в глобальной игре, как инструмент достижения целей. Россия заняла жесткую позицию по Сирии – враждебный некогда Катар вошел в капитал «Роснефти». Россия заняла жесткую позицию по Украине – ответные санкции укрепили российские госбанки, ставшие монополистами в кредитовании крупных проектов и эксклюзивными агентами ЦБ по распределению рублевой массы в экономике.

  Проблема партии «Полицейская Россия» в том, что ей почти нечего предложить президенту в качестве красивой картинки для граждан, кроме внешнеполитических успехов. Голый бизнес-прагматизм вряд ли станет популярной платформой, которая обеспечит президенту 70% явки и 70% голосов «за».

   

  Метаумники

   

  Менеджеризм (или технократия) как политическая доктрина – явление для России относительно новое и пока плохо изученное. Антон Вайно, Сергей Кириенко, Герман Греф, Максим Орешкин – апостолы этого набирающего силу идеологического тренда. Он предполагает стерилизацию политических аспектов любого вопроса, сведение его к технической задаче, которую нужно решить за указанный сверху промежуток времени и с использованием спущенных сверху средств. Идея – это не то, что существует до начала эффективного менеджерского вмешательства, а то, что получается потом, когда вмешательство уже совершено и получены какие-то результаты.

  Все, что происходит, должно происходить по техническому регламенту, плану или сценарию. Если все сделано правильно, смысл появится сам собой. Именно поэтому технократы – метаумники, то есть послеумники. Они устраняют понятие политической цели, сводя идею власти к конвейерной управляемости. Есть управляемость – будет и все остальное. В этом смысле нооскоп Вайно — прекрасная метафора главной идеологемы нового русского менеджеризма: создание оружия победы над временем и пространством (нооскопа) и есть победа, которая не нуждается ни в какой политической идеологии и ни в какой цели.

  Как и идеология «Полицейской России», идеология метаумников удобна и привлекательна для главного избирателя, но плохо продаваема населению. Если образ будущего – это некоторый «техпроцесс», то граждане должны, по идее, равняться не на свои представления о том, что такое Россия, их жизнь, свободы и так далее, а на вмененную им идею некоторой калькулируемой эффективности. Политике в такой парадигме места нет, но опять же, как обеспечить явку в 70% без политики?

   

  Либеральное мещанство

   

  Самое интересное в нынешнем политическом «моменте» – это то, что так называемые системные либералы впервые за много-много лет не только не образуют какую-то единую партию или фракцию, но и не предлагают президенту ничего суперреформистского или хотя бы судьбоносного.

  Из некогда устрашавшей народные массы революционной идеологии «гайдаро-чубайсов» русский либерализм превратился в идеологию мещан, девиз которых – «главное, чтобы завтра не было хуже, чем сегодня». Кризис либеральной экспертизы говорит именно об этом: либералы больше не замахиваются на большие дела, им бы ночь простоять да день продержаться.

  Без всякой иронии можно сказать, что на фоне отчасти «завиральных» идей прочих платформ это, возможно, лучший образ четвертого срока Владимира Путина из всех возможных.

   

  Константин Гаазе